Подготовила к печати Елена Витальевна Винниченко

1910–1911 годы

У нас в городе не было городского театра, что было большим недостатком. В театральные сезоны мы вынуждены были довольствоваться зрелищами, проходящими в частном доме с небольшим театральным залом в два яруса, вмещающем очень ограниченное количество зрителей. Причём этот так называемый театр был совершенно не оборудован и до последнего времени освещался керосиновыми лампами. Труппу актёров содержали частные антрепренёры, состав труппы был каждый год новый и не блистал качеством. Этот недостаток в нашу бытность восполнился открытием общества любителей драматического искусства. Инициатором этого общества была группа городской интеллигенции (Косхинский, Волков и др.), которые для начала привлекли к этому делу молодёжь, большей частью студентов. Спектакли за отсутствием театра и за недостатком средств проходили только летом, а первые спектакли шли в лесу нашего «Верхнего гулянья» с использованием павильонов бывшей в парке сельскохозяйственной выставки. Причём публика сидела на простых лавках под открытым небом. Первый же сезон показал, что это дело нужно менять. Вообще, надо сказать, что наши горожане охотное посещали театр, что давало возможность продолжать спектакли ежегодно с мая по август месяц. Правда, спектакли шли лишь в те дни, когда была ясная погода. С первого же года стало видно, что среди нашей молодёжи имеются очень хорошие, способные артисты. Особенно выделялся нам земляк, в то время ещё студент Мейергольд – сын виноторговца. Из этого первого состава наших любителей потом вышли впоследствии прославленные по всей России уже профессиональные артисты. Мало-помалу драматический кружок крепчал. Он стал количественно расширяться, появились средства, которые позволили, наконец, соорудить крышу над зрителем. Места сделали с уклоном к сцене, правда, на земляном полу, а сзади последних рядов соорудили  высокую насыпь, где спектакль смотрели  стоя, за незначительную входную в парк цену (25 копеек). Театр сделался общедоступным, и в его труппу входила уже масса наших горожан.

Зам. Головы Пензы Д. Вярьвильский в 1911 г.

Когда я приехал из Москвы в Пензу по окончанию учения, то этот кружок был уже серьёзно организован. Было зарегистрировано общество с членскими взносами, делами ведало выборное правление. Дела общества настолько окрепли, что оно стало формировать каждый летний сезон трупы из профессиональных актёров. С этой целью представители правления отправлялись Великим Постом в Москву на театральную биржу (туда съезжались актёры и актрисы со всей России) и там вербовали труппу с заключением договоров. Приехав, я вошёл в это общество, и вскоре был выбран в правление, которое состояло из 10 человек, в том числе очень деятельные наши адвокаты В.А. Герман и Д.С. Волков.

В связи с тем, что наши театральные сезоны проходили очень удачно, и артисты гарантировано получали свой гонорар, нам удавалось сформировать хорошую труппу, и многие актёры считали даже честью послужить на нашей сцене. Некоторые артисты играли у нас летом в продолжение нескольких лет, публика их знала и высоко ценила их таланты. У нас долго играла Надежда Дмитриевна Борская (впоследствии артистка Малого Театра), очень интересной была Мария Ивановна Жвирблис, и один сезон у нас играли даже Садовские.

Вход в Летний театр со стороны Садовой улицы. Фото из архива пензенского краеведа И. Шишкина

Когда я начал работать в городском Управлении, мне удалось передать нашему кружку почти весь парк «Верхнее Гуляние», который теперь носил название в честь нашего великого земляка «Парк им. Белинского». На этом новом расширенном участке нам посчастливилось соорудить уже настоящий большой летний театр с большим партером и с сохранением прежней насыпи позади, но уже под крышей. Здесь без доплаты могли смотреть спектакли все входящие в парк. На сидячие места цены были очень дешёвые, и посещаемость театра была хорошей. Итак, летом Пенза могла теперь наслаждаться зрелищем хороших театральных постановок с серьёзным репертуаром. На территории театра были устроены цветники, функционировал буфет и, надо сказать, что это был любимый уголок наших горожан.

Сцена Летнего театра. Фото из архива пензенского краеведа И. Шишкина

 ***

Теперь встал вопрос о постройке у нас настоящего хорошего зимнего театра, где могла бы играть постоянная труппа нашего драматического кружка. Эта мысль не оставляла меня с тех пор, как я вступил на городскую службу. И вот как удачно я разрешил этот вопрос. Несколько лет тому назад Пензенская городская Дума в ознаменование царствования императора Александра II, освободившего крестьян от крепостной зависимости, вынесла решение построить в городе Народный Дом имени Александра II. С этой целью Дума постановила ежегодно из общих городских доходов вносить по 5 тысяч рублей в фонд будущего Народного Дома. Но в этом случае ждать, когда накопится нужная сумма для строительства, пришлось бы очень долго. И мне пришла мысль приблизить момент постройки Народного Дома путём приобретения займа, а эти пятитысячные ежегодные взносы могли бы использоваться в погашение этого займа. По этому вопросу  я подготовил подробный доклад, который внёс на обсуждение городской Управы, а заключение – на принятие соответствующего решения в городской Думе. Дума согласилась с моим предложением и поручила нам прозондировать почву, где можно получить заём, а в благоприятном случае взять такой заём и немедленно приступить к постройке Народного Дома. Я, получив принципиальное согласие Думы, поехал в Москву и предпринял там переговоры с банками долгосрочного кредитования. В это время в Москве было два таких банка: Банк Московского Кредитного Общества и Нижегородско-Самарский Земельный Банк. По предварительным сметам на сооружение Народного Дома и, попутно, на другие неотложные крупные капитальные нужды нам необходимо было получить заём на сумму 1 миллион рублей. Вот с таким поручением от имени Пензенского городского Управления я и отправился в Москву. Было это весной 1910 года мы туда поехали вместе с Лизой.

Я начал переговоры с обоими банками. Надо сказать, что Банк Московского Кредитного Общества принадлежал главным образом одному очень богатому еврею, миллионеру Полякову, и вообще этот банк считался еврейским. Наоборот, Нижегородско-Самарский Земельный  Банк был в руках русских богачей, и правление там было русское. Этот второй банк, вместе с тем, был более знаком и мне, так как наш дом на Московской улице был ещё отцом заложен в этом банке, и у нас там ещё оставалась небольшая сумма долга. Кроме того, условия пользования ссудами были в этом банке очень выгодные, проценты вместе с погашением взимались небольшие. Ссуда незаметно погашалась в течение нескольких лет.

Я сначала обратился к Нижегородско-Самарскому Земельному  Банку, где меня очень хорошо приняли и охотно согласились дать городу Пензе ссуду под городские земельные владения в просимой мною сумме один миллион рублей.

Но чтобы сопоставить условия, я всё же решил посетить и конкурирующий Банк Московского Кредитного Общества. Когда правление узнало, что я испрашиваю такую крупную ссуду, то меня сейчас же повели к главному директору банка, самому Полякову, который жил в смежном с банком доме. Его дом был соединён с банком внутренним ходом. Меня провели через несколько коридоров, и мы поднялись сбоку по парадному крыльцу директорского дома. Этот дом своей отделкой напоминал дворцовую обстановку. В передней была широкая лестница на второй этаж. В вестибюле стояло чучело медведя, который в передних лапах держал поднос, как оказалось, для визитных карточек. По мягкому ковру я вошёл в большую аван-залу, а потом прошёл еще несколько парадных комнат богато обставленных меблировкой залов или гостиных, и, наконец, меня пригласили в кабинет.

В кабинете было широкое окно, высокий потолок и он был весь увешан картинами  и уставлен цветами.

Все предыдущие комнаты тоже были украшены живыми цветами в вазах-корзинах. Я поинтересовался: «Почему это у директора весь дом в цветах?». На что сопровождающий меня банковский работник сообщил мне, что эти цветы были преподнесены директорской семье в день «золотой свадьбы». Торжество супружеской пары чествовалось на днях, и цветы ещё не увяли.

Войдя в довольно тёмный кабинет, я среди  мебели,  картин и цветов с трудом нашёл стоящий близь окна письменный стол, за которым в мягком кресле сидел этот “миллионщик” Поляков. Он имел вид старого седого старика с еврейскими чертами лица. Ему доложили, кто я, и он довольно любезно выслушал мою просьбу о ссуде городу Пензе в 1 мил.руб. Я сказал директору, что сейчас хотел бы узнать предварительное принципиальное согласие и условия займа. Поляков назвал мне их условия и посоветовал побывать в других кредитных учреждениях, а потом прийти к ним, сообщив результаты переговоров с другими банками, и тогда их банк охотно даст ссуду, зная, что Пенза до сего времени вообще не имела никаких задолженностей. На этом мы с ним и расстались. Во время нашего с ним разговора в кабинет вошла какая-то старая дама в чёрном шёлковом платье и в шляпе. Судя по разговору, я узнал, что это и есть его пожилая супруга– типичная еврейская богатая бабушка. Cам Поляков за щедрые пожертвования не в пример прочим евреям был награждён чином действительного статского советника, то есть, чином штатского генерала, и его величали «Ваше превосходство!». Так я познакомился с этой большой персоной. Поляков был очень богат, кроме этого банка он владел железными дорогами и другими предприятиями. Я его потом как-то встретил на улице, проезжающим в маленькой карете, тогда ведь автомобилей в Москве ещё не было.

Условия  этого банка были несколько хуже, чем в Ниж.-Самарском банке, и в итоге я провёл дело о ссуде не в еврейском, а в русском банке, к которому у меня была большая симпатия. Тем более что контр-агентом этого банка у нас в Пензе был наш очень хорошо знакомый нотариус Александр Покровский. Он помог мне в их банке получить наиболее выгодные условия для нашего города.

В Ниж.-Самарском банке я также познакомился с директорами правления. Один из них был Анушкин, красивый старик с большой седой бородой, а другой, который помогал в интересах города, был Николай Иванович Гучков. Он в это время был городским Головой  Москвы, и я был у него на приёме в городской Управе. Ныне в этом здании находится Музей Ленина.

Гуляя в антракте по саду я встретил одного из банковских работников (инспектора), с которым я вёл операцию по нашей ссуде. Я познакомил его с Лизой, а он представил мне свою супругу, довольно солидную даму. Мы вместе гуляли и решили после окончания оперетты пойти в ресторан сада  поужинать.

Мой знакомый, бывалый москвич, заранее заказал столик в ресторане и после спектакля мы взошли в громадный чудно освещённый зал, заполненный публикой. Если бы не было заранее заказа, то мы найти столик уже не смогли бы. Мы сидели вблизи эстрады, где в  час ночи начиналось выступление шансонеток. За столиком мы сидели вчетвером со своими дамами. Лиза очень любила посещать рестораны, и мы хорошо провели этот вечер. Ужин наш был шикарный, всё заказывал мой москвич, видимо, очень опытный в этом деле. У нас были разные закуски, потом холодные и горячие блюда, фрукты, вино и мороженое, закончили ужин бутылкой шампанского, дамам накупили цветов. В зале было шумно и весело, на эстраде появлялись актрисы одна другой краше, в шикарных костюмах, пели, танцевали и пикантно играли своими юбками и телодвижениями. Публика, в особенности офицеры в красивых гренадерских и кавалерийских мундирах, громко аплодировала красавицам. Тут были и русские, и цыгане, и белокурые немки, и черноокие француженки, и испанки. У всех были своеобразные номера: и скромные, и бесшабашные. Ужин наш сильно затянулся, и на рассвете зал стал пустеть. В комнате офицеров перед эстрадой сдвинули столы и забрали к себе почти всех выступавших актрис. Шли угощения красавиц и «любовь» разгоралась во всю. Счёт нам подали, как я успел заметить 100 рублей. Я вынул 50 рублей – свою долю, но мой москвич ни за что не хотел брать их, и как мы с ним ни пререкались, а счёт он оплатил своими деньгами, мои же деньги пошли опять ко мне в карман. Я сдался, зная, что эти расходы, конечно, пойдут за счёт банка как угощение своего клиента. С головами «навеселе» мы вышли из ресторана и прошлись по опустевшим аллеям сада. Уже совсем рассвело – ночь прошла. Мы сели вчетвером в автомобиль – такси, и нас сначала с Лизой завезли в Лоскутную гостиницу, где мы снимали номер. Мы любезно распрощались со своими знакомыми и побежали скорее спать.

Закончив все свои дела в Москве, накупив себе нарядов, белья и разных подарков своим, мы отправились домой.

В Думе я сделал большой доклад о проделанных в Москве делах. Доклад вышел очень большой и основательно разработанный. Я хорошо не помню его, но построен он был на проекте использования полученных в ссуду под наши городские земли деньги. В первую очередь там стояла сумма 200 000 на постройку первой очереди здания Народного Дома имени Александра II, потом – суммы на расширение водопровода, на сооружение кирпичного завода с гофманскими печами, на покрытие затрат на покупку новых домов для города и на разные мероприятия благоустройства и здравоохранения. Доклад мой был целиком одобрен Думой, и мы приступили к его осуществлению. В этом направлении нам пришлось ещё много похлопотать о разрешении правительством займа на эти капитальные работы. Городские управления не обладали правом без санкций соответствующих министров производить такие затраты. Все эти вопросы и решения Думы были направлены в Петербург, и чтобы следить за прохождением наших дел в правительственных сферах, нам пришлось нанять в Петербурге юриста-консультанта, некоего Залемана, с помощью которого мы довольно скоро получили разрешение. После чего и приступили к реализации нашего нового крупного строительства.

Как видите, хотя я и не возглавлял городское Управление, на меня возлагались ответственные поручения. Казалось бы, что все они должны были осуществляться городским Головой, в действительности же они поручались самому молодому работнику городского Управления. Объясняется это тем, что наш городской Голова не был инициатором крупных дел. Таким образом, почти с первого года нашей с городским Головой службы получились коренные разногласия. В.И. Потулов был сторонник тихой безмятежной работы, как чиновник мало интересующийся прогрессивным течением жизни того учреждения, где он работает: дело идёт своим чередом, и хорошо, а что тут ещё мудрствовать и затевать какие-то реформы и новшества? И вот явился молодой неопытный фантазёр Вярьвильский, который сбил гласных Думы на осуществление разных новых проектов. Ну, пусть теперь сам и хлопочет об этом! Вот приблизительно как, по моему, думал обо мне «Его превосходительство», и поэтому я в нём не чувствовал поддержки, но, Слава Богу, он, кажется, мне особенно и не вредил. Кроме того, в своей работе я чувствовал некоторое благоволение нашего старого секретаря, который не был врагом всех моих начинаний и, главное, меня всё время поддерживала наша группа гласных прогрессистов. Старики купцы были, как и городской Голова, противниками нашего нового течения, но они не смогли собрать большинства голосов в Думе, большинство было за нас, и поэтому наши проекты осуществлялись. Как пример, чего хотели старые гласные, вспоминаю, что однажды один из них – старый купец при обсуждении нашего большого проекта строительства во время думского заседания подошёл ко мне и говорит: «А ты, Давид Васильевич, напрасно хочешь строить у нас Народный Дом, ты бы предложил построить в городе церковь, это было бы лучше». На что я, старясь не обидеть уважаемого старика, ответил: «Иван Иванович, у нас церквей-то достаточно, а вот театра ни одного нет; и губернскому городу стыдно не иметь городского театра».

Вот в эти годы такое разделение и такое взаимное непонимание появилось во всех сферах нашей общественной работы. Конечно, всколыхнуло наши тихие болота происшедшая в 1905 г. революция. Особенно это заметно было в работе городского Управления, где сформировались две противоборствующие партии: с одной стороны молодые прогрессисты, объединённые с более сознательными и интеллигентными прежними деятелями, а с другой – старые ретрограды. Такое же явление наблюдалось и в земстве, где появился такой же молодой, вроде меня человек – Василий Васильевич  Вырубов, который заставил двигаться земцев. И в глазах нашей высшей администрации, и в губернаторских сферах оба мы прослыли революционерами или, как называли нас, «красными», о чём, как мне удалось узнать, пошли секретные донесения в Петербург. Ну, как не нравилось моему городскому Голове и многим другим, но дело наше завертелось.

***

Ссуду мы получили и развернули работу. Прежде всего, мы объявили по России конкурс на проект здания «Народного Дома» в городе Пензе, а тем временем стали готовить материалы. На наш будущий Народный Дом потребовалось заготовить большое количество кирпича, и когда я подсчитал, какие будут потребны средства на закупку кирпича у частных фирм, то казалось, что на эту цель потребуется очень большая сумма. Тогда я со своими специалистами-инженерами выдвинул проект постройки собственного кирпичного завода с применением новой техники в обработке машинами, а не руками,  как это было у нас раньше при обжиге в гофманских печах с использованием тепла от остывания готового кирпича. Подсчёт показал, что нам свой кирпич обойдётся гораздо дешевле, и мы полностью будем обеспечены потребным объёмом кирпича. За одну постройку Народного Дома наши затраты на кирпичный завод почти будут окуплены, и тогда завод как бы бесплатно достанется городу для дальнейшей его эксплуатации. Как помню, на сооружение завода потребовалось 40000 рублей, и я убедил Думу в целесообразности его сооружения. Дума утвердила эту затрату, и мы быстро выстроили завод на площади против Мироносицкого кладбища.

Летом 1910 г. к назначенному сроку конкурса мы получили, кажется, пять проектов Народного Дома. Наше жюри остановилось на одном из них. А когда вскрыли пакет с именем автора, то это оказался молодой архитектор из Петербурга Яковлев. Мы вызвали автора. Он приехал к нам с подробным докладом своего проекта и, в конце концов, мы договорились, что он останется у нас, и под его наблюдением будет осуществляться постройка Народного Дома.

В 1911 году 19-го февраля было общероссийское торжество – 50-тилетие освобождения крестьян от крепостной зависимости. И этот юбилейный день мы ознаменовали, помимо разных торжественных собраний, закладкой нашего Народного Дома как памятника Императору-освободителю Александру II-му. Место для Народного Дома мы определили на одной из наших базарных площадей, и летом позже начались земляные работы.

Надо сказать, что это наше торжество омрачилось одним неприятным инцидентом. У нас было намерение к этому дню выпустить специальный номер нашего журнала «Городской вестник», где были бы помещены статьи к этому знаменательному историческому дню. Мы получили статьи от местных и столичных корреспондентов. Передовая статья называлась «Красное яичко», обложка  журнала была не жёлтого цвета, как обычно, а розовато-красного, и на ней был отпечаток известной картины, как император Александр II читает народу свой манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Этот номер журнала предполагалось распространить при закладке Народного Дома. Но нашей губернской администрации не понравился выпуск этого номера, и по распоряжению губернатора в помещение редакции нашего журнала явился полицмейстер и выпуск журнала задержал, опечатав шкаф с очередным юбилейным номером.

Народный Дом. Арх. А. Яковлев. Фото из архива пензенского краеведа И. Шишкина

Из этого случая можно заключить, какая реакция существовала в наших правительственных сферах после революции 1905–1906 г.

Вместо того, чтобы осуществлять реформы о свободе, в том числе и о свободе слова и печати, которые были Николаем II объявлены в его манифесте, являющемся законом, через несколько лет, когда волна революции утихла, Правительство злобно стало отнимать все эти свободы и яро преследовать и карать прогрессивные начинания народа. Вот, даже в нашем скромном и мирном журнале наши правители нашли какую-то крамолу и, испугавшись его выпуска, арестовали наш юбилейный номер.

По существующим правилам печати, губернатор обладал правом запрета  изданий, но он должен был в тот час же возбуждать судебное дело против редакции. Так губернатор и сделал, и как мне удалось потом узнать, он передал наш номер журнала прокурору для возбуждения судебного дела против меня, как ответственного редактора (фактическим редактором у нас был секретарь Думы Петр Ксенофонтович Соколов). А вечером губернатор пригласил меня лично к нему для объяснений. Губернатором в то время был один из ост-земских вельмож, кажется, латыш, я забыл его фамилию*.

Принял он меня в своём кабинете, где сидел за столом, читая наш номер журнала. У нас с ним произошла беседа и некий спор о существующем порядке. Я считал, что изданный Императором манифест о свободах и об учреждении Государственной Думы и Совета как законодательных палат, являлся конституционным актом. Губернатор же, типичный тупой чиновник, реакционер по убеждению, говорил, что у нас никакой конституции нет, а существует абсолютный монархизм. Ну, мы с ним, конечно, не договорились и после ½ часовой беседы расстались, каждый при своём мнении. Он со мной, как с заместителем городского Головы, был очень вежлив и даже, попрощавшись, проводил меня из кабинета по залу до выхода на парадную лестницу.

Я узнал, что вице-губернатор, как цензор возбуждавший дело перед прокуратурой в отношении меня, нашёл в журнале какие-то выражения против правительства преступного характера. Между прочим, перед одной из статей был приведён эпиграфом стих Некрасова о манифесте Александра II:19 февраля 1861 г. «Встань ты, вчерашний раб…» и так далее. Так вот, цензор нашёл, что это извращение манифеста царя. В манифесте царь крестьян не называл рабами. Это, конечно, глупо, если и можно привлекать за извращение манифеста, то, во всяком случае, не меня, а нашего покойного великого поэта Некрасова, стихом которого мы воспользовались в качестве эпиграфа. Мне потом рассказывали, что прокурора очень повеселила эта история, он никакой крамолы в журнале не нашёл и от преследования меня отказался.

Губернатор не знал, что с нашим журналом делать. Арестовать журнал он мог, но снять арест мог лишь суд, а к суду привлекать нас было не за что.

Обо всём этом я сделал в первом очередном заседании Думы доклад, который закончил предложением подать жалобу в Министерство на незаконные действия губернатора. Дума согласилась с моим предложением, и дело мы направили в Петербург. Но, к сожалению, там были такие же реакционеры, но ещё большего  масштаба, чем наш латыш, и наша жалоба так и повисла в воздухе, а шкаф с «Вестником» долго ещё стоял в редакции запечатанным, пока не приехал как-то полицмейстер и снял печать.

Вот в каких условиях нам пришлось работать. Мне знакомые чиновники передали, что губернатор после моего визита, в тот же день, направил донос обо мне, как о революционере.

Однако, как ни как, а наш Народный Дом начал строиться. При закладке в фундамент была опущена плита о дате сооружения и с лета 1911 г. постройка начала подниматься из земли всё выше и выше, и благополучно закончилась к 1914 году.

Театральный зал был удачно запроектирован на 2000 зрителей. После сооружения главного фасада, во вторую очередь, должны были быть воздвигнуты боковые корпуса, где были запроектированы помещения под библиотеки, читальный зал, столовые, музеи и другие культурные учреждения. Но по окончании постройки театрального зала наступил 1914 – год войны, а там и 1917 – год революции, и весь проект наш, кажется,  не осуществлён до сих пор.