Мифы и реальность о создании красной армии
Коммунистическая партия и вопросы военного строительства в период революции и Гражданской войны (по материалам Пензенской губернии)
Роман Поляков, Кандидат исторических наук, кандидат технических наук, доцент.
Родился в 1970 г. В 1992 г. закончил Пензенский артиллерийский инженерный институт. В 1998 г. защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидат технических наук. В 2001 г. закончил исторический факультет Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского и в 2003 г. защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидат исторических наук. С 1998 г. проходил службу на различных должностях в Пензенском артиллерийском инженерном институте.
После вооружённого выступления эсеров летом 1918 г. большевики полностью монополизировали политическую власть в стране. Это касалось и политического руководства вопросами строительства армии нового типа.
В феврале 1919 г. ЦК РКП(б) возложил на губернские комитеты партии ответственность за проведение мобилизации [1]. Таким образом, военкоматы официально ставились под контроль партийных органов. К тому же, военное руководство всерьёз полагало, что боеспособность Красной армии напрямую зависит от наличия коммунистов в солдатской среде [2]. Начинается усиленный рост числа членов партии в частях и подразделениях. Уже в декабре 1918 г. в частях Пензенского гарнизона было 57 партийных ячеек, в которых числилось 128 членов партии и 512 сочувствующих [3].
Темпы и характер партийного строительства в военных частях не лучшим образом влияли на качественный состав коммунистов.
В итоге губком партии вынужден был признать, что работа практически всех коммунистических ячеек в частях носила «шкурнический» характер, состав ячеек был случаен [4].
В частности, в 128-м эвакогоспитале президиум коммунистов за 1,5 месяца работы вместо культурно-просветительной работы обсуждал только вопросы, касавшиеся улучшения быта членов ячейки [5]. А в казарме 1-м конного запаса коммунисты отгородились от остальных солдат специально построенной стеной и жили отдельно [6]. Даже наказывали членов партии мягче. В караульной роте Нижнеломовского уездного военного комиссариата (УВК) члену партии за самовольную отлучку был объявлен только «строгий выговор» [7]. Были даже случаи, когда коммунисты жаловались, что их ставили в караул [8].
В июле 1919 г. РВСР заметил, что ячейки коммунистов в центральных и местных учреждениях выходят за пределы своей компетенции и присваивают себе функции комиссара или начальника учреждения [9]. Это стало приводить к потере единоначалия. Коллективы коммунистов воинских частей, в нарушение Инструкции партийным организациям, [10] вмешивались в действия и распоряжения командиров и начальников, что наблюдалось почти во всех уездных караульных ротах [11]. Например, зимой 1919 г. «в Мокшанской караульной роте, по отзывам проверяющих, коллектив коммунистов, работает неудовлетворительно, часто вмешивается не в свои дела, что скверно отражается на ходе дел в уездном военкомате (УВК) и вообще военных нарядов». Так, ячейка отменила распоряжение УВК об отправке солдат караульной роты в Пензу. В то же время она не выполняла своих прямых функций, то есть не следила за работой командного состава, что сказывалось на боевом и политическом состоянии роты. В подразделении из 200 человек 110 являлись членами партии, ещё 85 им сочувствовали. В ходе проверки обнаружилось, что на заседаниях первички коммунисты решали только свои личные («шкурные») проблемы: «Выносились постановления, как-то требование гимнастерок, шитых по покрою в отдельности для каждого, требование выдавать мясо определенного сорта. Председатель коллектива Симакин взял на себя функцию предводителя роты во всех таковых отношениях. Более сознательные солдаты не желают иметь его даже представителем в Совете, из-за чего в роте есть раскол и один взвод восстал оппозиционно».
Одной из причин появления подобных поведенческих стратегий выступал крайне низкий уровень политической культуры подавляющей части населения. В координатах обыденного сознания принадлежность к партии, захватившей власть и монопольно управляющей страной, давала ощущение превосходства и безнаказанности.
Переломить тревожные тенденции перерождения коммунистических ячеек пытались путём введения системы штрафов. В частности, в январе 1919 г. в 6-м запасном батальоне коммунисты решили, что пропуск партийного собрания должен караться штрафом от 10 до 40 рублей, при четвертом пропуске следовало исключать из партии [12]. Как ни странно, губернский комитет партии встал на защиту нерадивых партийцев, отвергнув «буржуазные» методы наказания: «Штрафуют коммунистов за всё: за игру в карты, за пьянство, за непосещение собраний, отказ ехать в командировку. Следует применять другие методы: общественное замечание, публикация в печати, временное исключение из партии» [13].
По всей вероятности к концу 1919 г. ситуация только ухудшилась, и теперь для поднятия авторитета партии губком принимает решение об ужесточении наказания для членов партии: 28 ноября 1919 г. в уезды была направлена секретная телеграмма, в которой говорилось, что «за пьянство, подрыв авторитета партии все дискредитирующие лица подлежат расстрелу» [14].
В условиях роста военной угрозы 10 апреля 1919 г. губком и Пензенский горком партии на совместном заседании приняли решение о создании для Восточного фронта Коммунистического полка в количестве 1000 человек. В состав комиссии по формированию полка были избраны Л.Х. Фридрихсон, П.Я. Пугул и Г.Я. Гринштейн. Командиром полка был назначен Б.И. Сорокин, комиссаром – член губкома партии П.В. Кутузов. «В апреле 1919 г. из уже мобилизованных коммунистов 126 человек сказали, что они больны, но медицинская комиссия подтвердила болезнь только у 65 человек. В уездах даже отправляли 16–17 летних сочувствующих взамен взрослых коммунистов» [15]. Таким образом, уездные комитеты партии фактически саботировали создание полка, отправляя в Пензу больных и подростков, заранее зная, что их кандидатуры не пройдут, тянули время и рассчитывали на отмену призыва.
Добровольцы записываются в Красную Армию. 1918 год.
Красные командиры полка деревенской бедноты. 1918 год.
Агитация большевиков на селе. 1919 год.
В Коммунистический полк были мобилизованы и милиционеры, которые выбирали свою участь по жребию [16].
Весной 1919 г. член Пензенского губкома И.М. Беккер докладывал, что при формировании Коммунистического полка из 2000 мобилизованных коммунистов на сборные пункты прибыло около 600. Мобилизация, по его мнению, на местах проходила неправильно, так как «засевшие на тёплые места коммунисты назначили в армию тех, от которых хотели избавиться, чтобы их некем было заменить.
8 мая 1919 г. Коммунистический полк был отправлен на фронт. Всего в данном полку числилось 1085 мобилизованных и 136 добровольцев. 900 коммунистов в составе Коммунистического полка убыло в Симбирск для комплектования 25-й чапаевской дивизии, 87 коммунистов – на Петроградский фронт, и 42 коммунист бы направлен в агитпросветотдел Пензенского ГВК для отправки с маршевыми ротами. 29 мая 1919 г. формирование в Пензе 3-го батальона Коммунистического полка было приостановлено и 150 уже мобилизованных коммунистов отправили в Петроград, где в это время перешли в наступление войска Юденича [17].
Существовал ещё один партийный резерв – это молодёжь. В августе 1919 г. Пензенский губком объявил мобилизацию членов партии и сочувствующих среди 17–18-летних допризывников как наиболее преданного революции отряда коммунистов для формирования лыжных частей. Предписывалось агитировать за добровольное вступление в Красную армию.
Всего же партийные мобилизации с 12 июня 1918 г. по 1 октября 1919 г. на всей советской территории охватили членов партийных рядов до 6780 человек и профсоюзов – 12 573 человека [18]. В общей сложности на 1 октября 1919 г. в Красной армии коммунистов и сочувствующих насчитывалось 61 681 человек [19].
Нередко представители коммунистических ячеек вместе с руководителями волостных военкоматов и других властных структур организовывали самые настоящие криминальные сообщества. В частности, по сообщениям с мест, в селе Нижние Поляны Чембарского уезда «…в коммунистическом клубе постоянно происходило пьянство и азартная игра в карты во главе с волостным военным комиссаром М. Комовым и заместителем председателя волостного Совета П. Кузиным. Один раз М. Комов и П. Кузин узнали, что у крестьянина Почевалова хранится бутылка спирта для встречи сына из плена. Его вызвали в коммунистический клуб и заставили угрозами принести спирт в клуб, после чего руководители выпили спирт при нём в присутствии пред-седателя комитета бедноты. Также ячейка коммунистов производит несправедливые обыски под давлением М. Комова и неправильное обложение граждан чрезвычайным налогом. Так, на Комова и Кузина тоже наложили чрезвычайный и поземельный налог, но они его не платят, а свою часть взыскивают с неимущих граждан» [20].
Из Керенского уезда в январе 1919 г. пришла жалоба: «При взыскании чрезвычайного налога на Палагину наложили 10 000 рублей и Марушину 3 000 рублей. Таких денег у нас нет, так как мы вдовы. Нас посадили в холодную комнату. Оттуда вызывали по очереди арестованных в соседнюю комнату и избивали по одиночке. Стоны, крики истязаемых мы хорошо слышали. Меня же, Палагину, когда вызвали в пустую комнату, стали ругать и издеваться надо мной. Секретарь волостного Совета И. Богатырев вынул револьвер, заставил меня разинуть рот и, нацелившись в меня, стал взводить и отпускать курок, говоря: «Если не заплатишь, то застрелю». Макрушину вывели ночью в одной нижней рубашке босой на двор, закинули рубашку на голову. Председатель волостного комитета бедноты Н. Дьячков угрожал убить её, вставив револьвер в грудь. Всеми этими издевательствами руководил волостной военный комиссар Субботин, бывший стражник. Секретарь Совета Богатырев, ранее служивший волостным писарем, истратил 25 тысяч рублей. Теперь они записались в партию большевиков. Всюду царит хапуганье и произвол» [21].
В начале сентября 1918 г. в селе Ворон Нижнеломовского уезда произошли волнения. Военный руководитель Нижнеломовского УВК приехал в село Ворон с отрядом кавалеристов и чехословацких наемников. Он объявил село на осадном положении и потребовал в 24 часа сдать всё оружие и спирт. Наложил на село 20 000 рублей контрибуции. Но крестьяне отказались сдавать оружие. Тогда Лапин приступил к обыску и аресту несдавших оружие. Лапин расстрелял 4-х крестьян, которые обвинялись в убийстве солдата-чеха. После этого был созван волостной сход и Лапин прочитал доклады по текущему моменту и об организации РККА. В это время один человек выкрикнул из толпы «Застрелить этого мерзавца». После чего этот крестьянин был расстрелян. Как впоследствии докладывал Лапин, «Собрание приветствовало эти расстрелы» [22].
Карательный отряд был вызван тремя коммунистами Папшевым, Ко-тельниковым и Шадачневым. Проявление мнимой бдительности стало основанием для их назначения волвоенкомом, военруком и председателем комитета бедноты. После этого в селе начинается настоящий беспредел.
Новоявленные «правители» села стали произвольно конфисковывать имущество односельчан. Уводили лошадей и загоняли их в пьяном виде до смерти. Крестьяне были вынуждены иной раз скрываться в окрестных лесах от творимого произвола. Они выдавали местных девок замуж под угрозой оружия, расстрела семьи и конфискации имущества. В своих расправах коммунисты не останавливались перед членовредительством, отрезали уши, носы, половые органы, а потом расстреливали виновных, по их мнению, крестьян. Папшев даже заявил, что хочет убить Троцкого. Жители обратились с жалобой к уездным властям. После этого всех троих арестовали, но ненадолго. В апреле 1919 г. эти три «большевика» записались в Коммунистический полк добровольцами, но во время следования на фронт убежали в лес, где и скрывались около трех недель, нападая на проезжавших граждан. В конечном итоге, Папшева и Котельникова осудили и отправили в тюрьму, а Шадачнева отправили в роту дезертиров 3-го Приволжского полка, где он якобы говорил, что записался в партию, чтобы видеть как коммунисты грабят страну [23].
Дискредитация деятельности партии могла послужить основанием для выхода из её рядов. Так, в мае 1921 г. командир 3-х Пулеметных курсов Шадчнев после командировки в Пачелму счёл своим долгом обратиться в партийную организацию с заявлением о преступных деяниях местной партийной верхушки и о своём заявлении о выходе из РКП (б): «Члены партии Пачелмы работали очень плохо. Они записались в партию, чтобы подорвать Советскую власть и нажиться. Постоянно пьют вино, кушают, что им угодно. Если мужик везёт что-либо на базар, то коммунист, не спрашивая хозяина, начинает складывать его продукты к себе. Если мужик начинает удирать, то он в него стреляет. Мужик запуган и готов всё отдать, но только чтоб оставили живым. Поэтому я из партии выхожу». Ячейка коммунистов 3-х Пулеметных курсов заявление Шадчнева удовлетворила, но одновременно подала ходатайство перед ГУВУЗ о лишении его звания «красный командир» [24].
«Упадок партийной этики и дисциплины» проявлялся и «в высокомерном отношении к младшим или вновь поступившим членам нашей организации, а также некорректное отношение к беспартийным посетителям».
«Происходит сплошное раскатывание на лошадях не по делам службы, а ради удовольствия. Некоторые доходят до абсурда, заставляют ожидать себя возницу с лошадью, присутствуя на заседании. На лошадях отправляются со службы, приказывают подавать за ними лошадь к квартире. На партийные собрания лихо подкатывают на лихаче и заставляют себя ждать, чтобы отвести обратно, раскатываются с дамами».
Во многих местах коммунисты имеют свои ложи в театрах, бесплатно пользуются креслами 1-го ряда и если эти кресла кем-то заняты бесцеремонно во время действия и самым недостойным образом выкидывают с купленных мест. Коммунисты, пользуясь властью, выгоняют седока с извозчика, останавливая его на улице, и садятся сами. Конфискованные у спекулянтов вещи распределяют среди коммунистов.
Из 32 зарегистрированных уголовных преступлений в Пензенской губернии – 21 совершили коммунисты [25].
Владимиров И.А. «Продразверстка». «Революционные зарисовки 1918 года»
Владимиров И.А. «Игра в карты, 1922».
Владимиров И.А. «В поисках сбежавшего кулака». 1920 год.
По сообщению члена губернского комитета партии И.М. Беккера, «В Чембаре коммунисты никакой творческой работы не проводят, митингов и собраний нет. Членов партии очень много. В городскую организацию коммунистов записались все государственные служащие по приказу Уездкома партии, иначе их обещали уволить. Такие элементы, которые записались из-за куска хлеба, ничего кроме развала в партию внести не могут. Связь с местами совершенно отсутствует, никто их не посещает, не контролирует. Организационной работы нет и комитет совершенно не интересуется такой работой. Вся деятельность его заключается в том, что выдает мандаты на право обысков, арестов, конфискации имущества. Агитатор является с револьвером в руках, что отталкивает от себя не только средних крестьян, но и часть бедняков» [26].
Однако эти нарушения были характерны не только для коммунистов, но для всей государственной машины в целом. Председатель пензенской ЧК Р.И. Аустрин докладывал о состоянии в губернии: «На 31 октября 1920 г. выполнено 61% общей развёрстки и продработники уверены, что к 15 ноября по главным предметам развёрстка будет выполнена полностью. Развёрстка выполняется быстро и меры принимаются крутые.
Многие волости выполнили развёрстку своими силами без продотрядов, которых они по опыту прошлого года очень бояться. Проделки (!!!-авт.) продотрядов и местных властей на продовольственной почве по прежнему продолжаются.
Всевозможные преступления на продовольственной почве идут опять далеко впереди других. К этим преступлениям причастны почти все лица, соприкасающиеся с продовольственной работой.
По количеству преступлений идёт впереди Нижнеломовский уезд. Имеются дела против нижнеломовского райпродкомиссара Перепёлкина в разных преступных действиях, члена райпродкома Вишнякова, который совместно с заведующим и контролёром колычевской мельницы расхищали хлеб и обменивали его на самогонку, мясо, мёд и другие продукты. Кроме того, арестованы несколько членов Совета по обвинению в невыполнении развёрстки, спекуляцией ей, укрытии хлеба и продуктов, укрытии при развёрстке попов и т.п. даже в монастыре у монахов имеется много продовольствия и муки, которые они незаконно получают с гаевской мельницы. Чембарское ЧК ведёт дело по обвинению Поимского райпродкомиссара Мельникова и один член ревпродпятёрки арестован. При чём при обыске у них нашли несколько десятков пудов хлеба и самогона. В ревтрибунал направлено дело по обвинению членов Колдуевского исполкома, которые доставляли продработникам самогон.
Преступные действия со стороны членов сельсоветов по-прежнему продолжаются. Помимо обыкновенных с их стороны – неисполнения распоряжений высшей власти или задержек, халатности, мелких упущений или злоупотреблений при раскладках, за что уисполкомами они арестовываются и подвергаются различным видам наказания, встречаются также и злостные преступления- подлоги, гонка самогона, открытая агитация против развёрстки, спекуляция на предметах, выдаваемых семьям красноармецев, спекуляция на постройках различных сооружений (мосты, школы), преступное разгильдяйство по отношению к семьям красноармейцев и пр. Граждане очень неохотно идут в члены волосных и сельских Советов, т.к. боятся большой ответственности и поэтому туда идут большей частью шкурники или вообще подозрительные личности. Например, в селе Чарешки Нижнеломовского уезда гр-н Парин заявил откровенно, что он согласен быть председателем Совета и даже работать бесплатно, лишь бы этим избавиться от мобилизации. Когда же он утвердился, то потребовал себе большего жалования и освобождения от всех нарядов. Если в деревне кто-либо выдвигается, то его скоро берут в уездный город, где также сильно чувствуется недостаток сознательных работников. Для примера можно указать на Саранский уисполком, наиболее культурный, но и там, по донесениям саранского ЧК, ответственные работники пьянствуют и на том основании, что это «свои люди» местная власть старается все неприятности замазать. Один саранский товарищ хотел сделать донесение в центр, но его немедленно призвали к порядку».
ЧК отмечает случаи, когда ответственные работники являются пьяными на работу и производят дебош. А некоторые их них, опьяневши, начинают петь монархические песни (в Рузаевке заведующий райконторой Свинцов). Отмечается усиленная канцелярская волокита, телефонные линии перегружены ненужными и страшно длинными телефонограммами, даже в районе уездных городов.
В совхозах от недостатка рабочих рук и халатности заведующих пропадает много продуктов. Например, в Каменском совхозе вырыта одна десятина свёклы из 170. На сушильных заводах привозимый в настоящее время картофель не сортируется и как грязный и сырой, так и чистый и сухой ссыпается в одну кучу и гниёт.
31 марта 1921 г. сводка Пензенского ЧК: «Одна из причин, ставивших крестьян против Советской власти, это неумелая работа продовольственников и отдельные преступления таковых. Много жалоб со стороны крестьян на то, что к трудовой повинности привлекаются женщины даже с грудными детьми. В частности крестьяне не довольны тем, что, по их мнению, город получает всё, а деревню грабят. Рабочие организованы в профсоюзы, а крестьяне дезорганизованы. Возбуждённое настроение крестьян, как например в Краснослабодском уезде, объясняется тем, что крестьяне не уяснили ещё сущность посевной кампании. Они говорят, Советская власть чуть ли не каждый день меняет декорацию, то одно выдумает, то другое. В конце концов мы будем ждать распоряжений, а поля будут не засеянными. А также незнание куда и по каким делам нужно подать то или иное заявление.
Отношение к коммунистической партии враждебное. В некоторых деревнях малолетних детей пугают коммунистами и о партийных товарищах в деревне сложилось мнение как о чём-то страшном» [27].
Но было и другое мнение, что Советскую власть дескредитируют кулаки и буржуи, проникшие в советские учреждения или даже вступившие в партию. «В селе Головинщино настроение населения очень скверное, большинство настроено против Советской власти и коммунистов. После революции беднота организовалась в комитет бедноты и временно подавила купечество и кулачество, несмотря на то, что кулаков было намного меньше, чем крестьян. Но с течением времени, до объявления красного террора, все эти торгаши, купечество и их приспешники, пользуясь экономической разрухой, недостатком предметов первой необходимости, видя агитацию, всё это ставя в вину Советской власти, сумели опять подчинить население своему влиянию.
«Среди крестьян и даже коммунистов за последнее время всё чаще слышатся жалобы и недовольство действиями специалистов и особенно прежних буржуев, засевших во всех учреждениях, особенно в продовольственных, которые чуть не открыто начинают издеваться и обкрадывать крестьян. Например, в Ромадановском райпродкоме сидит бывший буржуй Орлов, который в дни революции стрелял в толпу мани-фестантов с балкона своего дома, затем сбежал, и теперь является снова властью, нетерпимой крестьянством» [28].
На данные безобразия на местах не могло не реагировать руководство страны. В 1919 г. нарком внутренних дел Г.И. Петровский писал всем губисполкомам: «Из материалов, поступающих в совнарком, рисуется неприглядная картина в губерниях, которая далеко не отвечает элементарным понятиям о порядке, праве и справедливости, не говоря уже о коммунизме, представителями которого себя считают товарищи, поставленные у власти революцией. У каждого товарища коммуниста или члена исполкома вырвется клич: «Да ведь это говорят кулаки и другие враги Советской власти». Если бы так.
Отбросим поэтому донесения посторонних лиц о том, что коммунисты жарят на сковородке кулаков, как и другой бред досужей кулацко-мещанской фантазии, но что пьянство, игра в карты и воровство, а вместе с тем непристойное поведение, доходящее до гнусных насилий, свили себе прочное гнездо во многих исполкомах – в этом нет сомнений.
Наши «комиссары» с унизанными перстнями и кольцами ходят по земле с видом жителей небес, а когда к ним обращаются с жалобами, то что им скорбь вопиющая.
Вот что пишут нам: «кушают не сеявши, не жавши, пьют самогонку водят к себе девушек. И горя им мало, что другие товарищи сохнут на работе или пухнут с голода, умирают на фронте». Можно подумать, что революция стремилась достигнуть лишь этих низменных варварских целей.
У меня есть доклады из Орла, Пензы и других городов. Герои докладов задались по видимому целью – дискредитировать Советскую власть. Причём крестьяне говорят, и то при большевиках было лучше, а при коммунистах хуже, чем при царе. Хищения, безобразия и взятки по 20, 30, 100 тысяч рублей – обычное явление, в то же время как губернские товарищи безвылазно находятся в губернском городе.
Вот что пишет из Орловской губернии контролёр Козин: «дорогой товарищ Ленин, в Орловской губернии идёт какая то вакханалия, саботаж и контрреволюция. На коммунистические организации смотрят как на отъявленных врагов».
Инструктор из Пензы пишет: «В уездах царит лозунг – сарынь на кличку [29] – присылайте скорее людей, ибо всё в хаосе и не под силу мне одному». На эту телеграмму комиссариат мог ответить только одно: «Помри, но управляйся и работай» [30].
Из писем:
…кабы не было коммунистов, давно бы заключили мир (с Польшей-авт.). На фронте одни дезертиры, которые мутят остальных, а потому Советская власть должна во что бы то ни стало заключить мир, а то им придётся поплатиться своей шкурой…
…зачем ты записался в коммунисты? Неужели ты хочешь подчиниться еврейской власти? Все клянут коммуну, все говорят- смерть коммунистам. Ты не знаешь, что тут делают твои товарищи коммунисты. Они у нас всё отобрали, хлеб, скотину, корм, лес. Если бы не было коммунистов, давно бы кончалась война. Выпишись скорее из коммуны, а то скоро всех коммунистов подушат. Стащи что-нибудь не нужное, за это тебе ничего не будет, а из коммуны выпишут…
…кажется, за всю Германскую войну не пришлось пережить ему столько ужасов, но на долго ли, того и гляди двинут на другой фронт. Отдых – это излишняя роскошь для военных. Отдых нужен всяким «незаменимым» работникам в тылу. А войску зачем отдыхать. Эх и зло берёт, когда здесь в тылу трудятся все для фронта, а начальство разъезжает на прелестных санках с одного собрания на другое. А потом по домам. Так и хочется закричать: «Вы то чем пожертвовали для фронта, отдали ли что-нибудь кроме этих громких фраз!»
…Очень мне не нравится служба помощником делопроизводителя в моём учреждении. Это не служба, а каторга. Ежедневно приходят дезертиры, конфискованное имущество, ежедневно приходят крестьяне – слёзы, обращаются с ними по-зверски. Вот где подрыв власти.
…наверно уже не увидеть того счастливого времени, как жил прежде, ни от кого не зависел. Я только теперь увидел обман существующей власти. Я сделал вывод, что настоящее человечество ужасно, а особенно коммунисты… [31]
«Май 1919 г. В Большом Мечкасе настроение масс к коммунистам крайне обострённое, носятся всевозможные нелепые слухи: в Мечкасе – об избиении коммунистов, в прочих сёлах и уездах – о быстром передвижении Колчака и взятии Пензы. В связи с этим раздаются призывы «Бей коммунистов», прикрываясь лозунгами «Долой коммунистов», «Да здравствует Советская власть» [32].
Губком партии в 1921 г. вынужден был признать: «У населения слово «коммунист» стало синонимом преступного элемента». «Отношение крестьян к компартии враждебное. Детей пугают коммунистами. В деревнях сложилось мнение о коммунистах, как о чем-то страшном».
Итак, пытаясь всеми возможными способами укрепить боеспособность армии, политическое руководство всерьёз уповало на мобилизацию и создание специальных формирований из членов РКП (б). Однако в повседневной действительности низовые коммунистические ячейки оказались не самым годным материалом для военного строительства. Нравственные критерии идеологических постулатов вступили в противоречие с низкой политической культурой населения, революционной необустроенностью жизни, отсутствием поддержки РКП (б) в крестьянской среде, что вызвало к жизни индифферентное отношение к воинской дисциплине, к воинскому долгу, опосредовало реставрацию поведенческих стереотипов властной элиты предшествовавших периодов, вплоть до самых архаичных форм насилия над местным населением.
Ссылки:
1. Государственный архив Пензенской области (далее ГАПО). Ф. 476. Оп. 1. Д. 1. Л. 111.
2. ГАПО. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 34. Л. 442; Ф. р-575. Оп. 1. Д. 14. Л. 62.
3. ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 91. Л. 22.
4. ГАПО. Ф. п-37. Оп. 1. Д. 110. Л. 59.
5. ГАПО. Ф. п-37. Оп. 1. Д. 37. Л. 3.
6. ГАПО. Ф. р-1423. Оп. 1. Д. 2. Л. 54.
7. ГАПО. Ф. п-76. Оп. 1. Д. 35. Л. 4.
8. ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 79. Л. 57.
9. Российский государственный военный архив (далее РГВА). Ф. 25242. Оп. 1. Д. 32. Л. 22; Ф. 24948. Оп. 1. Д. 11. Л. 65.
10. Сошнев В. Из истории строительства партийных организаций в Советских Вооруженных Силах // ВИЖ. 1973. № 6. С. 3.
11. РГВА. Ф. 25889. Оп. 4. Д. 33. Л. 106, 107, 157, 159; ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 112. Л. 41-42.
12. ГАПО. Ф. п-37. Оп. 1. Д. 80. Л. 1.
13. ГАПО. Ф. п-476. Оп. 1. Д. 1. Л. 164.
14. ГАПО. Ф. 56. Оп. 1. Д. 22. Л. 1.
15. ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 110. Л. 1.
16. ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 171. Л. 7.
17. ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 86. Л. 28.
18. РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 530. Л. 23.
19. РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 1050. Л. 15
20. ГАПО. Ф. р-514. Оп. 1. Д. 4. Л. 21.
21. ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 79. Л. 4.
22. ГАПО. Ф. р-1425. Оп. 1. Д. 2. Л. 50.
23. ГАПО. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 213. Л. 701.
24. РГВА. Ф. 25889. Оп. 4. Д. 677. Л. 21.
25. ОФОПО, ф.36, оп.1,д.74,л.4.
26. ГАПО. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 79. Л. 48.
27. ГАПО. Ф. р-2. Оп.4. Д.136. Л.79.
28. ГАПО. Ф. р-2. Оп.4. Д.136. Л.15.
29. Сарынь на кичку – выражение это считается остатком «воровского» языка волжских разбойников, уш-куйников. Сарынь (сорынь) ранее, а местами и в конце XIX века значило чернь, толпа; кичка – возвышен-ная часть на носу судна. Также это крылатое выражение использовалось как призыв врагам отступить или/и боевой клич.
30. ГАПО. Ф. р-2. Оп.4. Д.136. Л134.
31. ГАПО. Ф.р-2. Оп.4. Д.155. Л.1-126.
32. ГАПО. Ф. 473. Оп. 4а. Д.197. Л.1-4.