К 100-ЛЕТИЮ ЧЕШСКОГО МЯТЕЖА

Открытка, выпущенная в Чешской Республике в 1937 году в память о «славном пути» Чехословацкого корпуса легионеров в России: Бахмач – Липяги – Бузулук – Николаевск – Пенза – Самара – Сызрань – Сибирь…

В мае 1918 года в Пензе случилось событие, которое некоторые историки считают началом Гражданской войны в России. Произошёл мятеж чешских легионеров, которых советская власть назвала белочехами. У большевиков всё было чётко: коль не за красных – значит, белые, т.е. враги…

Листовка командира чехословацких легионеров, расклеенная по городу утром 29 мая 1918 года.
Ее распространили после падения советской власти в городе.
Как видно, чехи не собирались устанавливать какую-то иную власть в городе: их это вообще не волновало.
И продолжать какие-либо дальнейшие военные действия не собирались. Что, в общем-то, и подтвердилось.
Захватив паровозы и топливо, они в течение двух суток организованно погрузились и укатили в сторону Сызрани.

Чехи и словаки в Австро-Венгрии считались второсортным народом и потому были самыми ненадёжными солдатами империи в Первой мировой войне. При первой же возможности они сдавались в плен братьям-славянам и дрались вместе с русской армией против врага отчаянно. Когда же большевики, чтобы удержаться у власти, заключили Брестский мир и сложили перед немцами оружие, легионеры оказались изолированы на Украине. С боями они пробились в Россию. Терять им было нечего: австрийцы их вешали как изменников. Чехи были дисциплинированы, боевых офицеров уважали, красной пропаганде не поддавались. Большевики хотели было уничтожить корпус, но силёнок не хватало, да и позорно было перед Европой нападать на воюющих за свою свободу. Потому и откликнулись на предложение Франции перебросить их на Западный фронт, но побоялись отправить вооружённые отряды через Мурманск и Архангельск (столицы близко!), а направили через Владивосток. Немцы же требовали от послушных большевиков разоружить корпус, что и было выполнено: на каждый эшелон оставили минимум винтовок. И – никаких пулемётов и пушек. Но 25 мая последовал приказ Троцкого о сдаче всего оружия, грозящий расстреливать каждого, кто будет сопротивляться. Остаться в ставшей им вдруг чужой стране безоружными легионеры, естественно, не пожелали. 40 тысяч штыков были огромной силой, но они растянулись на 2 тыс. км: в Пензе был хвост колонны, голова же достигла Омска. В Пензе, получив приказ наркомвоенмора, стали действовать немедленно: председатель Чк начал переговоры с командованием корпуса о разоружении, одновременно начали агитировать рядовых перейти в Красную Армию. Легионеры, зная приказ Троцкого о применении к ним силы, на всякий случай забрали себе броневики на Пензе-I, присланные большевикам для усиления. Они выставили условие: предоставить им паровозы и топливо для проезда через Пензу. Естественно, им было отказано, и днём 28 мая из орудий, установленных на Соборной площади, большевики начали обстрел района Пензы-III, попутно засыпая снарядами жилые кварталы города. В ответ легионеры атаковали и взяли город. Власть из города бежала. Красноармейцев под честное слово более не воевать – отпускали, с «красными» чехами и словаками, захваченными с оружием в руках, поступали, как с изменниками (впрочем, так же поступали и наши солдаты в Отечественную, когда в плен попадали «власовцы»…). После этого легионеры покинули Пензу.

И сразу же началась героизация событий, где в ход пошло всё: передёргивание фактов, замалчивание «ненужных» сведений и создание «советских» мифов… Мы даём возможность прочитать свидетельства участников майских событий 1918 года в нашей Пензе с обеих сторон, дабы иметь возможность попытаться самим понять, как было дело…

Фото, сделанное легионерами из эшелона, стоящего на железнодорожных путях станции Пенза-III.
Хорошо виден Спасский кафедральный собор на холме. На вагоне надписи: «Оплачено до Парижа», «1-й взвод».

Платформа у перрона на станции Пенза-III с захваченными в Пензе броневиками. Фото 26-29.05.1918 г.

КРОВАВЫЙ МАЙ В ПЕНЗЕ

КАРЛ АККЕРМАН, корреспондент американской газеты «The New York Times»

Из книги «По следам большевиков: двенадцать тысяч миль с союзниками по Сибири»

Митинг на вокзале

Я сидел в вагоне и смотрел на Пензу – красивый белый городок, который стал частью истории нашей армии. Здесь решалась наша судьба. Время, проведённое в Пензе, особенно последние две недели перед боями, оказалось самым трудным в моей жизни. В этом городе мы должны были сдать оружие представителям специальной комиссии, в состав которой большевики включили дезертиров из наших частей, называвших себя революционерами и интернационалистами. Некоторые из них приходили в наши вагоны и агитировали нас вступать в Красную армию. Они прямо говорили, что большевики специально задерживают эшелоны, чтобы как можно больше наших солдат переманить к себе на службу.

27 мая в 3 часа дня к нам на станцию пришёл товарищ Кураев [1], пожелавший выступить перед солдатами. Мы собрались вокруг вагона, с которого он начал свое выступление. В своей речи Кураев показал всё свое отношение к нам. Никогда раньше в своей жизни я не слышал такой демагогии! Похоже, он думал, что перед ним стадо баранов. Потом выступал товарищ Минкин [2], речь которого произвела ещё более удручающее впечатление. Он сказал: «Вы воюете за трон царя! Вы не поедете во Францию. На самом деле вас отправят в Африку воевать против чернокожих рабочих и крестьян. Франция просто использует вас, но ничего не даст взамен. Вас продали американским миллионерам. Вы – козлиное мясо!». Некоторые из нас смеялись, другие кричали: «Убирайся, мошенник!». Выступил и кто-то из наших. Говорил, что винтовки не сдадим. Если они хотят их забрать, пусть только попробуют. Здесь, на чужбине, мы всего лишь горстка изгнанников, у нас нет даже хлеба. Оружие – это всё, что у нас есть. Если будет нужно, мы готовы воевать против кого угодно, хоть против всего мира. Внезапные раскаты грома и сильнейший ливень помешали продолжению митинга и все разошлись. Я хотел спросить у товарища Кураева, что он обо всём этом думает, но тот отправился на телеграф просить помощи у Москвы.

Мы решили захватить Пензу

Окруженные большевиками, в чужой стране, мы в любой момент могли подвергнуться нападению. Наше положение становилось критическим. Мы решили захватить Пензу, но не стали приступать к делу немедленно. Возможно, в этом проявился добрый дух нашей нации. Нам не хотелось воевать с русскими, хотя атака на город в тот момент не принесла бы столько жертв, сколько их оказалось впоследствии. Мы оставались верны нашей традиции поднимать свой меч лишь в ответ на агрессию.

Тем не менее, влияние большевиков чувствовалось повсюду и уехать из Пензы можно было только свергнув их власть. Опасаясь внезапного нападения, мы выставляли по ночам патрули, которые контролировали территорию между железнодорожной станицей и городом. Солдаты ходили в патрули без винтовок, только с ручными гранатами в карманах. Тем временем, противник собирал силы, концентрируясь вокруг нас. В казармах около станции большевики формировали новые роты из мадьяров и немцев. Мне в те дни происходящее казалось сумасшествием – как мы, горстка бойцов, сможем выстоять против целого российского государства?

28 мая около 9 часов утра на станцию прибыл железнодорожный состав, на платформах которого мы увидели три бронеавтомобиля. Поезд остановился рядом с нашими вагонами, и случайно получилось так, что башенные пулеметы броневиков смотрели прямо на нас. Самый большой из бронеавтомобилей был вооружен пушкой и пулеметами, два других были вооружены только пулеметами [3]. «Эти броневики – для нас. Мы должны захватить их», – таково было решение людей, оказавшихся в смертельной опасности. Поручик Швец получил приказ захватить технику, отобрав для этого солдат из 5-ой роты 1-го полка. Тихо и незаметно, словно тени, наши ребята пробежали между составами, нырнули под вагоны, а потом забрались на платформы. Без единого выстрела броневики оказались в наших руках! Другая группа ворвалась в вагоны с охраной [4]. Сопротивления никто не оказывал, хватило команды «руки вверх!» Так у нас появились первые пленные численностью пятьдесят человек, впрочем, один из них всё-таки был ранен. Несмотря ни на что мы пытались продолжать переговоры. Бронеавтомобили нам были нужны до тех пор, пока ситуация не прояснится. Надеялись, что теперь пензенские большевики станут сговорчивее. Чтобы не обострять конфликт, мы отдали им раненого, но тот ночью умер.

Железнодорожная станция была заполнена крестьянами. С мешками и баулами они уже два дня ждали поезда. Со всех сторон слышались громкие проклятия и ругательства в адрес Красной армии. Нам даже пришлось принять меры по защите наших пленников от гнева толпы. Мои братья по оружию разбрелись по вокзалу и объясняли крестьянам, кто мы, чего хотим, и почему нас здесь задерживают.

Легионеры чехословацкого корпуса в Пензе. Ликование на лицах: война закончена, впереди – дорога домой. Март 1918 г.

Эшелон с чехословаками на станции Пенза-II перед отправкой. Фото – май 1918 г.

Легионеры, идущие из центра города в район своей дислокации на Пензе-III. Видна труба общественной бани, располагавшейся на Козьем болоте (позднее – ул. Либерсона).

Бой в городе

Как только местные власти узнали об инциденте на станции, в городе объявили тревогу. Мы хорошо это слышали. Сначала раздался гудок на одном заводе, потом на другом, на третьем... Скоро эти ужасные звуки слились в один бесконечный тревожный вой. Казалось, вся Пенза возопила о помощи. Так продолжалось всё утро.

После полудня ситуация изменилась. Со стороны железнодорожного моста послышалась стрельба – это большевики обстреливали наших. Некоторые получили ранения. Мы тут же заняли оборону. Второй батальон захватил дома около станции. Моя рота заняла казармы по другую сторону от железной дороги. В казармах находились немцы и мадьяры. Почувствовав опасность, они без колебаний предали Советскую власть и убежали в ближайший лес. Потом наступило затишье. Мы получили приказ удерживать занятые позиции. Только с правого фланга, со стороны вокзала Пенза-I, доносились одиночные выстрелы. Часть батальона первого резервного полка, те, у кого было оружие, получила приказ захватить вокзал Пенза-I и локомотивное депо. Задачу выполнили, и все локомотивы мы перегнали на Рязано-Уральский вокзал. На станции мы не открывали огонь, так как стрелять было не по кому. Но в городе стрельба становилась всё сильнее и сильнее. Чуть ли не каждую минуту какой-нибудь новый пулемет обнаруживал свое присутствие звуками очередей.

В течение всего следующего дня противник не предпринимал никаких активных действий, и город нами был занят. В ночь на 31-е мая мы получили телеграмму, в которой сообщалось, что наш 3-й полк занял Челябинск, захватив 18 тысяч винтовок, 80 пулеметов и 20 артиллерийских орудий. Мы одержали сразу две победы! Вот так наши солдаты, которые должны были быть «расстреляны как собаки» [5], разгромили в Пензе Красную армию, а также немцев и мадьяров.

Примечания автора

1. Кураев В.В. — председатель Совета губернских комиссаров в апреле августе 1918 г., секретарь Пензенского губкома РСДРП(б) в 1917-1918 гг.

2. Минкин А.Е. — председатель президиума губернского Совета в апреле-августе 1918 г.

3. Тяжелый пушечно-пулеметный бронированный автомобиль типа «Гарфорд» был вооружен 76.2-мм орудием и тремя пулеметами. Согласно традиции тех лет броневикам присваивалось имя собственное. Данный броневик назывался «Грозный». Другие захваченные машины: «Армстронг Уитворт Фиат» под названием «Адский» и экземпляр, собранный из частей броневиков «Остин» 1-й и 2-й серий.

4. Охрана поезда состояла из китайцев.

5. Видимо, интерпретация приказа Троцкого, согласно которому «каждый чехословак, который будет найден вооруженным на железнодорожной линии, должен быть расстрелян на месте».

Газета «Известия Симбирского Совета», Симбирск (Ульяновск), 19-20 июня 1918 г.

ЧЕХО-СЛОВАКИ

Ф.Т. МАГИН

(Доклад Симбирскому губернскому исполнительному комитету на заседании 15 июня о поездке в город Пензу)

Товарищи, в настоящее время, самое мучительное время, возвратившись из поездки в г. Пензу, мне хочется доложить о ней, о тех событиях, которые произошли там, о тех впечатлениях и переживаниях, которые пришлось испытать как лично, так и целой массой, в которой я находился. Сообщу для сведения по возможности кратко, стараясь не обременять вашего внимания.

На пути в Пензу

В ночь с 28-го на 29-е мая я с отрядом 3-го Интернационала и командой пулеметчиков при двух пулеметах «Кольта», в составе 86 человек, явился в гор. Пензу, с некоторыми принятыми в пути предосторожностями. По дороге ходили слухи, что вокзал Моск.-Каз жел. дор., на котором нам предстояло остановиться и разгрузиться, занят отрядами чехо-словаков. Центр Пензы с советом находится в их руках. Мы ехали и сожалели, что бои уже кончены и нам придется находиться в окрестностях города до прибытия сил Красной армии. Красноармейцы бранили начальника станции Инза за то, что он не обращал внимания ни на какие мои просьбы отправить с пассажирским поездом, отправить с товарным, и тем самым задержал нас на несколько часов в пути, которые были для наших товарищей, сражавшихся с чехо-словаками, очень дороги, ибо решалась судьба их жизней и судьба совета. Мы, следовательно, нужны были в боях, точно воздух умирающим. Бранили и рузаевского начальника станции за задержку на станции часов на 5, если не более.

Итак, мы ехали. В полутора верстах от Пензы, в темную, непроглядную ночь, при тихом и медленном движении поезда, остановились и выслали разведку. В разведку отправился я с членом исполкома моршанского совдепа. Моршанский отряд присоединился к нам на первой станции перед Пензой; в нем состояло не более 40 человек при трех пулеметах «Максима». Спустя некоторое время, мы – разведчики – достигли станции; она была окутана темнотой, огни не горели, кругом царила непроглядная тьма. В сторону от станции – город, и он не горел огнями, спал во тьме непробудным сном. Стояла мертвая тишина, изредка рявкали орудия, несся сильный и протяжный вой, орудия точно просыпались от сна и снова засыпали; переменами трещали пулеметы, щелкали пули. Шипение и вой снарядов невольно заставляли нас задумываться. Мы шли, а мысли в голове роем вились, аппарат мыслительный работал усиленным темпом, рождая одну за одной мысли то ободряющие, то удручающие. Орудия стояли невдалеке от станции и метали к врагам со всей силой напряжения злобу и разрушение без всякой пощады. Это нам подсказало, что станция Моск.-Казан. жел. дор. находится в руках советских войск, в чем и убедились спустя несколько минут. После этого поезд был подтянут на станцию.

На станции

Мы разгрузились. На станции людей почти не было, можно было видеть только с винтовками дежурных, караульных и т.д. и тех слишком мало, с десяток не наберешь. Вся жизнь на станции была мертвой.

На пути к совету

На рассвете, приблизительно около 21/2 часов, в сопровождении провожатых, отряд отправился городом по Лекарской улице к зданию совета. Улицы были изрыты в окопы, в них ютились пулеметы. Пулеметы начинали все сильней и сильней трещать, все чаще и чаще, – бой завязывался, через нас летели и щелкали разрывные пули.

У совета

Кое-как мы добрались до здания совета. Уже было светло. Только что появились у здания совета и доложили о прибытии отряда, тот час же отряд получил задачу встать на позицию. Разумеется, все немедленно было исполнено.

Отряд на позиции

Сорок человек со мною отправились за город, на Попову гору, к арсеналу, заняли позицию, на которой были люди и других отрядов; другая часть отряда заняла Московскую улицу, впоследствии Лекарскую и парк за городом; пулеметчики с пулеметами расположились на колокольне собора, стоящего немного вправо перед зданием совета.

В городе

Перед собором стоял ряд орудий различных калибров, до 6 дюймов включительно. Орудия беспрерывно громыхали, клубы дыма, столбы огня то и дело поднимались, артиллеристы купались в поту, пулеметчики работали вовсю. Думалось, что в мирной, тихой Пензе разразился ад, атмосфера накалялась до высшей степени, люди жались в безопасные места, крестясь. В домах, под крышами домов, в удобных местечках, на реке Суре, возле мостов – везде стояли пулеметы и трещали. Шел жаркий бой. Казалось ,что жизнь в Пензе, утопающая в зелени дерев, совершенно замерла и действуют только одни лишь наши силы.

На позиции

Мы на позиции. Мне пришлось перебежками добраться до правого фланга цели, перебегал вправо все далее и далее. Когда находился от фланга в саженях 80-ти, в лесу, и отряд не был виден из-за леса, то я увидел, что и далее вправо нет нашей цепи – стало больно и обидно, что такое огромное упущение сделано. Я лег и задумался; в голове блуждали всевозможные мысли, самой назойливой и надоедливой была та, что чехо-словаки обязательно эту брешь используют в своих интересах, зайдут в тыл и станут нас бить. Так и случилось. Этот лесопарк прорезала широкая дорога; возле нее за деревом лежу я, смотрю вперед и по сторонам – заметил: дорогу перебегают чехо-словаки. Открыл стрельбу, много стрелял, а они все перебегали и перебегали и туда и сюда. Вправо от меня тоже не один раз показывались чехи, я открывал огонь, и они бежали. Отряд влево бешено дрался. Я известил цепь отряда, что чехи могут зайти в тыл и несколько человек смельчаков со мной решили занять эту позицию. Заняли. Чехо-словаки доняли нас: идут и идут к нам, бухают и бухают в нас. Дело серьезное; пока имеется возможность отделаться от разведчиков, пока идут с малыми силами, можно многое сделать для спасения отряда, но может придти время, когда поздно уже будет, что и не отобьешься, тогда вся беда падет на нас и на отряд, который станут хлестать в затылок. На отряд наступали, шел горячий бой. Я быстрее, не теряя ни одной минуты, бросился с докладом к т. Кураеву, который руководил силами, довел до сведения о прорехе фронта, попросив отрядик человек в 40 и обещал прорвать фронт чехов возле дороги, отряда не получил, ибо людей не было, отправился на прежнюю позицию. Дорогой увидел людей бегущих, беспорядочно стреляющих, - это чехи, войдя во фланг через прореху, гнали наших. С большим трудом, идя вперед, подняв руку кверху, мне пришлось остановить цепи в парке. Все-таки чехо-словаки на некоторое время были остановлены пулеметным и ружейным огнем. Через несколько времени они собрали более силы и вновь повели наступление; мы начали отступать.

Отступление велось по всему фронту, а фронт вокруг всего города. В конце-концов чехо-словаки сжали нас в кольцо. В это время по небу текли черные тучи, и как из решета цедился частый крупный дождь. Операция кончилась.

Сдача оружия чешскими легионерами представителям советской власти. Май 1918 г.

Окопчики и боевые ячейки, отрытые легионерами на правом берегу реки Пензы близ вокзала Рязано-Уральской ж.д. (Пенза-III). На левом берегу видна труба бани на Козьем болоте. Фото – июнь 1918 г.

Чехо-словаки грабят

Началось отступление частей с горы парка вниз, образовалась цепь отступающих разных отрядов; я был последним в цепи, отколовшись от своего отряда. Спустившись к подножию горы, цепь протянулась понизу; некоторые тащили за собой пулеметы; раздавалась пальба по цепи со стороны чехов, цепь бросилась вперед, оставив один пулемет на дороге, я остался за забором двора, выжидал удобного момента забрать пулемет. Долго стоял. Наконец цепь чехо-словаков бросилась по направлению меня с криком «ура» в наступление. Мне удалось только припрятать винтовку за забор, револьвер и книжечку с удостоверением личности и более ничего; налетели наступающие чехи, как звери; часть их бросилась вперед по улице, часть побежала ко мне, тщательно обыскали и забрали портмоне с деньгами, ножичек и часы, часть быстро погнались вперед. Затем забрали меня и повели по улице; по пути собрали чехо-словаки отставших и повели за реку Пензу, на Урало-Рязанский вокзал.

Нас ведут

Мы пленные. Нас, целую группу, ведут по улицам. Впереди – один чех-конвоир, по бокам – по 2 и сзади – 2. Многим на плечи навалили тяжести, которые несли до станции. На меня голодного, измученного бессонницей, боями, суетой, на мои плечи были взвалены два пулеметных ящика с патронами, связанные веревкой. Я еле-еле тащился, ноги подкашивались, а конвоиры покрикивали: «Иди, не останавливайся. Стрелять умеешь… замучился». Не лучше меня плелись и другие с тяжестями. За замедление шага били прикладами винтовок.

Буржуазия мстит

Мы брели. На крыльце зданий выступала из домов буржуазия: все кулаки, все спекулянты ехидно улыбались; невежество, контрреволюционная сволочь, видя силу чешских штыков, настолько чувствовала себя свободной и настолько выявила себя наглой, что стоя на крыльцах, строила глазки, улыбки, от восторга кивала головой, бросала букеты цветов победителям и имела такую смелость, что открыто кричала: «Расстреляйте их!». Не приходилось бросать в ответ крылатые словечки, но в душе кипела злоба и злостный взгляд то одного, то другого красноармейца, изредка, чтоб поразить противника, обращался в ту сторону. Боль чувствовалась в сердце каждого пленника. Чаша горечи постепенно наполнялась и наполнялась. Боль еще сильней разрасталась, когда убогое невежество подходило и било красноармейца, и не было возможности дать сдачи. Были случаи, что от побоев ослепли некоторые. Буржуазия мстила, издевалась. Во время боя, когда робкие старались спрятаться в дома, буржуи находили добычу и, как охотник, прячась за стенки, стреляли из окна. Тяжелая боль сдавливала грудь, когда видишь такие печальные картины глазами! Смерть наших товарищей по оружию – пусть будет и смертью для буржуазии! Она желает этого. Этот буржуазный гад, выкормленный и выхоленный на поту и крови бедняка, заискивающий и пригревающийся к груди советам, льстя и заверяя о своей солидарности с советами, пожимая руку, как змея, пораженная в голову, лишь тихо шипела (так было в спокойное время). Пришло время волнений, бурь – удобный момент для добычи, и мерзкий гад зашевелился, поднял голову, разинул пасть крокодила-тунеядца, оскалил зубы, грозя сожрать, сесть на шею бедняка и пить кровь из голи перекатной. Он выполз из-под рубахи, показал свою уродливую физиономию, увидел, что крепко еще держится голь на местах, сделал кислую рожицу, спрятался и замолчал. Этот гад волновался, кричал, собирался на заседаниях и решал вопрос: встать или не встать у руля правления над народом, губернией и решил: не встать, ибо не время, власть пролетария крепко еще держится всюду. Буржуазия не взяла власть в свои руки в Пензе, не создала, но думала создать земство, городское самоуправление, и теперь из головы эти думы не выходят – надеется взять, оставаясь на выжидательной позиции. Всем вышесказанным она довольно ясно и определенно дала понять, что в настоящий момент, когда еще власть находится в руках пролетариата и беднейшего крестьянства, прямой, неотложной, самой насущной задачей советов является следующее: выбить из головы всех трутней-тунеядцев всякую надежду на какое-либо возвращение к старому режиму. Это отчетливо выразилось в горьком опыте, который приходится порой расхлебывать. Происходящие события настоятельно требуют от советов объявить всем паразитам войну, всем фабрикантам, заводчикам, купцам, спекулянтам, кулакам-мародерам, и бить, уничтожая их без всякой пощады. И если мы пощадим, то тем самым подпишем своей рукой для себя и всей революции смертный приговор: ибо мы погибаем, а они не погибают. Буржуазия это выявила на деле, а не на словах. Она очень «тактична» и последовательна, действует по стопам «Христа» и помнит притчу о плевелах, где предлагается с корнем уничтожать «плевелы». Буржуазия, нанимая отброс человечества, бьет нас и наших товарищей-революционеров и этим самым заставляет и нас прибегать к подобным мерам.

Мы, из «уважения» к ней, должны пойти навстречу «желаниям», – пусть смерть товарищей-революционеров, погибших вдали от нас, на пензенских позициях, в боях против контрреволюционных банд наемников, послужит сигналом открытия войны с буржуазией и началом смерти её. Своими делами буржуазия заслуживает чести быть расстрелянной. Все спекулянты, кулаки, контрреволюционеры беспощадно должны нами уничтожаться! Пусть содрогаются! Пусть видит и дивуется буржуазия и кулачье голи перекатной – пролетариату, крестьянской бедности, их диктатуре, их могучей воле и силе, иного отношения буржуазия не заслуживает.

Буржуазия действовала в контакте с контрреволюционными бандами чехо-словаков, показывала расположение наших пулеметов. Я более чем уверен, что она и опять так будет в таких моментах борьбы с бандами действовать. Она их наняла, ибо она, как хищный зверь, хотела крови, хотели пить пролетарскую кровь, и испила, а после пиршества приветствовала победителей. Как же их не расстреливать?

У гнезда контр-революционеров

Мы шли и шли. У каждого из нас зелеными огоньками в глазах ярко светилась злоба – она долго не могла погаснуть… Наконец мы остановились, нас привели в контрреволюционное гнездо, станцию Р.У.Ж.Д. за р. Пензой, постановили в четыре шеренги. Кругом стояла толпа кулаков, спекулянтов, которые, как фарисеи над Христом у Пилата, ядовито надругались над нами: плевали многим в глаза, били по щекам, смеялись, кричали: расстреляйте! Расстреляйте! Но не все были такие, были и другого калибра люди, которые стояли горой за нас, стараясь отстоять. Получилось какое-то необъяснимое впечатление: делается что-то невыносимое и, вместе с тем, подлое и звериное.

В гнезде контр-революционеров

Нас привели конвоиры в гнездо контрреволюционеров, которое было набито людьми в старых шинелях, выстроили в четыре ряда. Чехо-словаков, мадьяров и немцев они вызвали, отделили от нас великороссов. Начался обыск, но ни у кого ничего уже не нашли. Все стояли измученные, обессиленные голодом, боями, бледные, во рту и горле у многих пересохло, просили дать попить – не дали, хотя рядом находился кран, из которого текла вода. Я попросил крошку хлеба у чеха, в руках которого был хлеб, зная, что не даст; просил исключительно только для того, чтобы проверить; мое понимание о чехах оказалось справедливым – не дали, обратились крайне грубо, не по-человечески. Маска сорвалась, в моем сознании ясно выяснилась подлая душа… Здесь многие из красноармейцев задавали конвоирам различные вопросы, так, например: «Для чего отделили от нас чехов, мадьяр, немцев? Разве они не то, что мы? Что хотите с ними и с нами делать?» – задавалось много других вопросов, не стану передавать. Интересные ответы на некоторые из этих вопросов давались: в большинстве своем в них утверждалось, что чехи, мадьяры и т.д. будут расстреляны, казнены, с нами разберутся и сделают все, что захотят. Каждый красноармеец к этому прислушивался; многие волновались, были и такие, которые спокойно, тихо говорили: «убьют, так убьют – все равно».

В этом гнезде нас было около 120 человек, собранных из разных отрядов по разным закоулкам и улицам и ранее пришедших около 200 человек. На глаза попадались пленные из интернационалистов моего отряда, но очень мало, всего человека три или четыре, не более, фамилии их не знаю. Возле меня стоял чех-интернационалист, его от меня взяли и, мне думается, расстреляли, более его я ни одного раза не встречал, как в плену, так и после плена и о судьбе его никто из товарищей не знает.

Всех нас пересчитали и отправили далеко за город, через реку Суру, к лесу, в барак С.В. жел. дор., разъезд № 40, под арест.

Красногвардеец, убитый в бою, на улице Пензы. Фото 28–31.05.1918 г.

Под арестом

Нас посадили в барак – всех 120 человек; в бараке еще находилось человек 200. Он нагружался красноармейцами так, что яблоку негде было упасть. Спать приходилось чуть друг не на дружке; так спали в ночь на 30 и 31 мая. Воздух был сгущен, упадок сил. В бараке одна дверь, возле ее дежурили часовые-караульные; сторожили нас. Выходить не давали, держали чуть не взаперти, морили голодом, не давали пить. 30 мая обещали дать хлеба по полфунтику и супу, но не дали. В этот день к немногим красноармейцам г. Пензы приходили родственники и приносили что-либо из съестного. Все набрасывались с просьбами дать кроху, чтобы немного поддержать жизнь, лишь бы душу перевести. Очень радостно было видеть в момент голодовки выручку.

Кое-как перенесли 30 мая. Я чувствовал полнейшую тяжесть, я старался лежать и лежал. В голове, с посоловевшими глазами, зрела мысль о побеге и не только у меня, а у многих; слышались возгласы негодования, собирались кучки, велись секретные разговоры о побеге. Распространялись слухи, что тот убег, другой убег и т.д. Терпение постоянно лопалось. Невольно приходилось подходить к часовым и говорить: «Мы мучаемся в голоде. Вы видите этот голод, наши страдания и издеваетесь. Зачем? Для чего морите голодом? Мы ведь братья. Разве вы не то же, что и мы. Для чего льете кровь? Вы победили – нас было немного. Кровь пролита, прольется и еще, и все через вас, ваша затея. Если не хотите крови, сдайтесь. Вы кладете головы за буржуазию, - это, значит, против нас, рабочих и крестьян. Что делаете? Разве не видите, как буржуазия хотела нас растерзать? Она чувствовала опору в вас. Непростительно». Некоторые слушали и молчали, другие протестовали. Они, подобно выдрессированных животным палочной дисциплиной контрреволюционных офицеров, движимые энергией, которая называется на языке инстинктов, нисколько не отдавали себе отчета в своих делах. И действительно, от них ничего, кроме отрицания, невозможно было ожидать, как от заведенных ранее автоматов. Красноармейцы спрашивали и о причинах, побудивших их двигаться на восток. Чехи отвечали, что нужно во Францию пробраться и воевать с Германией и Австрией. Когда же им говорили, что мы вас не хотим держать – поезжайте, куда желательно, по мере возможности, только оружие сдайте, а то, вас обманутых, как это уже было, присоединят к контр-революционным бандитам Семенова и Дутова, и вы с оружием в руках пойдете обрабатывать нас, гасить революцию, что уже и началось от вас тем, что города голодают, вы своим движением закупориваете железнодорожный путь, останавливаете движение продовольственных поездов и тем самым вызываете полный голод, голодную смерть, бурю негодований, волнения против советской власти. Так делаете вы, так желаете и того хочет ваше офицерство с нашей буржуазией, которая подбила на это вас, и которым вы продались и продали ваши головы. Ведь, Франция не нуждается в оружии, она нам присылала его, а вы лезете к ней с оружием, от нас отбирая последнее.

Так говорили конвоирам-чехословакам; они, как глупые, не разбираясь ни в чем, только помалкивали.

В побеге

Наконец терпение лопнуло. Рано утром, часа в три приблизительно, 31-го мая, я с 3 товарищами по аресту решился бежать, и мы бежали. Мы были не замечены, бежали быстро, без оглядки.

Усталость, которая давила до этого и слабость, тяготившая, улетели в сторону. Бежали в лес, через ручей, через плотину на фабрику, через мост леском к вокзалу и в город. Город жил, суетился, как в обеденное время, как всегда, кое-где попадались похоронные процессии. Патрулей чехов, которые до этого утра кишели в городе, уже не было, остановить было некому, чувствовали себя свободными. Шли к совету.

В совете

Пришли в совет; в нем ни одного члена совета не нашли, кроме служащего и трех лиц, пришедших туда, вероятно, тоже служащих. Они написали объявление, просят членов совета собраться на заседание 31-мая в 10 часов утра в здание совета. Одно из них, взяв прочитать, я приклеил на одной из улиц, ибо некому было расклеивать. На улицах попадались красноармейцы – их чехи, убегая, освободили, они шли к совету голодные, не найдя никого там, вооружались, грозя отомстить буржуазии разбоем и грабежами и т.д.

Они бежали

В этот день, т.е. 31 мая утром, чехо-словаки бежали, стараясь быть незамеченными. Поезд летел, как бы на помощь куда-то. Награбив в городе Пензе, нагрузив вагоны консервами, мукой, сахаром, обмундированием, вооружением и т.д., что должно быть выдано бедноте, голодающим и, отобрав у многих красноармейцев деньги, часы, пояса, шинели, они сытые и самодовольные, упоенные успехом, легкой добычей, умчались.

А буржуазия

Буржуазия нос повесила, ибо знала, что ей не по зубам рецепт преподнесут за проделки, так как день расчета наступил.

Похороны

2-го мая были организованы похороны убитых борцов за революцию, за советскую власть, хоронили трогательно, но просто; много слез было пролито; многие плакали, как жены или матери, провожая в бой своих детей, зная, что они более не вернутся, многие падали в обморок, некоторые плакали навзрыд. Не стану о том сильно распространяться, скажу только: Слава павшим борцам и вечная память. В бою наших товарищей погибло убитыми около 200 человек и до 300 человек ранеными. В нашем отряде: убитых 4, фамилии следующие: Майер Ф., Рошко Матеуш, Поль-Шандер и Банник Рудольф; раненых пулеметчиков 3: Анисов, Мангушев и Латыфов, и 20 человек «без вести пропавших». Следует выяснить, сколько убитых из группы без вести пропавших и, если найдутся такие, которые бежали домой, чтобы спасти свою жизнь, забывая защиту революции, их необходимо предать военно-революционному суду.

О Красной армии

Не стану много говорить о Красной армии, скажу только о ее боеспособности и то коротко. Судите сами о ней.

Армия была мала – всего около 1500 бойцов, а чехо-словаков 10000, т.е. в 6 раз более. Мы понесли потери убитыми около 200 человек и ранеными около 300 человек, и расстрелянными в плену чехо-словаков, мадьяр, немцев около 200 человек, это приблизительно, точных данных невозможно было получить; из строя чехо-словаков, как они сообщали, выбыло убитыми и ранеными от 1500 до 2000 человек. Они вели наступление, мы оборонялись; они засыпали нас разрывными пулями как спереди, так и с тылу, проходя через прорехи фронта. Мы стойко держались; особенно из всех отрядов по стойкости и мужеству выделился наш отряд 3-го интернационала под командой тов. Зильвендер; из нашего отряда выделились своей стойкостью пулеметчики, которые более половины из 12 убиты, как надо полагать, и трое ранены. Они не сдавались, даже когда чехо-словаки захватили здание совета и вели пленных, находились на колокольне собора и строчили из пулеметов. Наш отряд, хотя и малый, всего только 86 человек, понес большие потери в сравнении с другими отрядами. У нас убитых, как я уже сообщал – 4, раненых – 3 и без вести пропавших – 20 человек. Из этих 20 человек, нужно думать, много убитых, так как много трупов невозможно было опознать вследствие искалеченности, обезображенности. Можно сказать, что мы можем гордиться нашим отрядом, такой прочной опорой, какую он оказал для советской власти, и необходимо исполнительному комитету выразить товарищам этого отряда за стойкость и мужество благодарность.

Лапотники за совет

В Пензе имеются комитеты различных партий – народных социалистов; правых социалистов-революционеров, меньшевиков социал-демократов и других крайних. Ни одна из этих перечисленных партий не была призвана на защиту революции – все они были глухи для пролетариата и беднейшего крестьянства и тем уже самым показали свою солидарность с чехо-словаками. Коммунисты, левые социалисты-революционеры были вооруженными и дрались. Об этом говорит то, что председатель комитета партии с.-р. убит, убитые есть и из коммунистов. Операция кончилась. Совет пал от ударов подлецов. До сел и деревень дошли о том вести; в город потянулись бедняки-крестьяне на защиту. Я видел в строю красноармейцев, проходивших по городу в оборванных лаптях, с винтовками на плечах.

Они шли стройно, на лицах проглядывала грусть за павший совет. Их было немало; они прибыли и за 30, и 40 верст от Пензы.

Военно-революционный комитет

Чехо-словаки убежали, при совете образовался военно-революционный комитет, который стал руководить всеми вооруженными силами, как находящимися постоянно в городе, так и прибывающими. По городу было расклеено постановление от этого комитета об обязательной сдачи оружия населением. С раннего утра 3-го июня начались обыски по городу. Масса найдена винтовок, бомб, револьверов, шашек (даже отобраны пулеметы и различные вещи обмундирования), муки, овса и т.д. Пошли аресты. Что станут делать с ослушниками – не знаю. Известно только, что в том совете народные работники слишком мягкотелы, потому и ожидать от них многого не приходилось.

О совете

Скажу кратко и о совете, разумеется, не в суд и не в осуждение.

Бои кончились; жизнь, суета в городе Пензы возобновилась, – все закипело. Всматриваясь в жизнь города, я увидел, что революция его очень мало коснулась. Социализация жилищ не проведена, плата самая бешеная, торговля домами идет, имеются вывески: «этот дом продается и т.д.». Царит самая беспощадная спекуляция, и борьба с ней совершенно ничтожная. Пензенскому совету революция, как неразумному сыну – богатство, не впрок: далек он, очень далек от революции. Буржуазия там сильна и крепка, крылья нисколько не обрублены советом, потому она контрреволюционна, потому, находясь в организации с контрреволюционными бандами чехо-словаков и подготовляя выступление их, оказывала всевозможные задержки и сделала много вреда. Совет спал. Я боюсь, что и теперь спит. Еще раз подтверждаю, что шаги совета слишком малы и слабы. Он до сих пор не нанес удар в голову буржуазии, даже части ее; она ничуть не ранена. В настоящее время революция должна перейти в другой фронт борьбы, – это борьба против сельской и деревенской буржуазии, кулаков, всех деревенских спекулянтов, не забывая и городской. Так должно быть у нас в Симбирской губернии, не так будет здесь, в Пензенской губернии. В городе Пензе буржуазия выставила острые зубы. Такое впечатление я вынес, находясь в Пензе. И совет, якобы, чувствовав силу зубастой буржуазии, боясь бить ее в глаза, отступился, отступился от наложения на нее беспощадной контрибуции, всевозможных налогов. Частная торговля в полном расцвете, и борьба с ней, опять же, не видна. И на долю этого бездействующего совета выпала большая честь померяться с чехо-словацкими бандами. Что можно было ожидать? Разумеется, провал Красной армии, полнейшей неуспех в боях и крушение совета. Так и случилось; об этом я заявлял распорядителю отрядов, гражданину Кураеву; он мало обратил на это внимания, думая, «что без тебя мол, в том отлично смыслю». Впоследствии в процессе боя я убедился, что он действительно не на высоте своего положения был. Разгром совета случился, понятно, при помощи буржуазии, той, волю которой оставляли неприкосновенной. Наивные члены совета, – неужели все еще станут настолько наивны, что будут думать, что надо агитировать и агитировать и только в том одном обретешь спасение, а ведь от слабой агитации и постигло несчастье? Они, по-видимому, не уясняют, а если уясняют, то не понимают сущности борьбы с буржуазией.

Этим непониманием сущности борьбы они во многом ослабили наши силы. Вероятно, они не поняли своей важной ответственности.

Совет должен твердо, ясно и определенно сказать: если вы еще пытаетесь в удобную минуту нас удушить, то вам иной участи, кроме расстрела, не может быть, «нечего метать бисера перед свиньями, ибо попрано будет ногами».

«Время слов прошло, позвольте к расчету».

Пусть штыки Красной армии скажут: «Вам, тунеядцы, пришел конец. Более вы не производите контр-революцию!». Заканчивая свой доклад, эту «эпопею» ужасов, когда в классовой борьбе, вылившейся в столь ужасные формы, забываются все инстинкты и принципы человека-брата, когда темный-несознательный чех борется с чехом, которого вынесла революционная волна на высоту, да это горько и может быть иным покажется худшим той обывательской тишины, которая бывает все революции, да это ужасно – но эти ужасы, плоды капиталистического общества, от них избавиться мы сможем только социализмом.

Третья годовщина событий «белочешского» мятежа в Пензе, как и все последующие, отмечалась как победа над врагами.
Вообще-то город мы все-таки сдали, хоть и с боем. После чего Кураев со товарищи бежал Арбековским лесом
аж до разъезда Арбеково, а оттуда – до нынешней станции Белинская.
Последний чешский эшелон ушел из Пензы рано утром 31 мая,
а представители советской власти (из тех, кто оставался в городе) только днем 1 июня с удивлением узнали, что город свободен.
Однако это обстоятельство потом не помешало долгое время писать и рассказывать,
как отстояли город и обратили подлых чехов в паническое бегство.
На Соборной площади над могилой героев нового времени соорудили, по типу московского мавзолея, трибуну.
А в 1928 г. на этом месте установили памятник Борцам революции, стоящий там и поныне.

Примечания:

Лекарская ул. – ул. Володарского

Попова гора – Боевая гора

Вокзал Сызрано-Вяземской ж. д. - вокзал Пенза-I

Вокзал Рязано-Уральской ж. д. - вокзал Пенза-III

Вокзал Московско-Казанской ж. д. - вокзал Пенза-IV