Очередной, 224 (двести двадцать четвертый –
такие числительные в данном случае приятно
произносить и смаковать) театральный сезон
в Пензенском драматическом театре закрыт.
По материалам www.penza-online.ru
Фото Дмитрия Журкина
Напоследок пензенским театралам была предложена премьерная постановка и бенефис, отмечавшей в эти дни очередную дату, великолепной Натальи Старовойт.
Выбор премьерных постановок Пензенским драмтеатром в этом сезоне удивляет. И радует – потому что видно желание экспериментировать, удивлять зрителя. И, если не всегда эти эксперименты нравятся зрителям – так что ж! Кто не ищет, тот ничего и не находит!
Другое дело, что иногда творческие поиски оборачиваются для зрителя и для общества плевком… Тоже иногда не страшно. Иногда творец идет на сознательный эпатаж. Была же «Пощечина общественному вкусу» сто с гаком лет назад! Сейчас – классика! Но плюнуть может каждый. Главное, чтобы плевок родил что-то.
Выбранная для завершения сезона постановка московского режиссера Павла Артемьева уже вызвала среди пензенских театралов, как это принято называть, «неоднозначную реакцию».
О чем эта пьеса?
Для начала о «материале» – пьесе. Это был Фридрих Дюрренматт «Визит старой дамы» (в постановке Пензенского Драмтеатра ставшей «Визитом алой дамы» – об этом мы еще скажем). Пьеса, ставшая уже классической. По ней был снят великолепный фильм Михаила Козакова «Визит дамы» с Екатериной Васильевой и Валентином Гафтом в главных ролях. О чем не преминул вспомнить уже худрук Драмтеатра Сергей Казаков… но об этом чуть ниже.
Пьеса была написана через 10 лет после окончания Второй мировой войны. Действие ее происходит в некоем среднестатистическом маленьком городке (практически все жители знают друг друга) Европы. Экономическая депрессия, город разорен, перспектив никаких, жители, главным образом, существуют на госпособия. И тут – событие! В город приезжает вдова миллиардера с «армянской» фамилией Цаханасьян. Это бывшая жительница этого городка, Клара, вынужденная покинуть город 45 лет назад из-за предательства любимого человека. Который кинул свою возлюбленную, женившись на деньгах, и сделав подлость, наняв лжесвидетелей, чтобы избавиться от любовницы и ее новорожденного ребенка. Та стала проституткой (ребенок вскоре умер), но вытащила «счастливый билет» – в виде влюбившегося и женившегося «хозяина жизни». Все жители, включая героя-подлеца Альфреда Илла, ждут от приезда перемены участи. Землячка вложится в свою малую родину, предприятия заработают, жизнь наладится.
Но старая дама, приезжая, ставит неожиданное условие – она дает миллиард городу – причем половину собственно муниципалитету, а половину делит между жителями в обмен. Цена – горожане должны убить ее бывшего любовника – Илла.
Какие-то там сложности с законом улаживаются – при таких деньгах – не проблема. Жители, в лице своих лучших людей, бургомистра и т.д., с негодованием отвергают это предложение. На что дама отвечает: «Подожду». И ждет не зря – весь город залезает к ней в кредит (попутно при этом выясняется, что город до банкротства довела именно она же) . Каждый хочет пожить нормально, надеясь, что заплатит грязной работой кто-то другой. Обывательский эгоизм – всепобеждающий, неистребимый и беспощадный – это один из мотивов пьесы.
Второй – личностный. Герой пьесы Илл по ее ходу преображается. Приходит от радостных и довольно циничных ожиданий благ от встречи с кинутой им когда-то возлюбленной до осознания своей ответственности, собственной вины и неизбежности расплаты. Спокойно встречая свою участь в духе античной трагедии. Это другой мотив пьесы.
И, надо ли говорить, что прочтение этой пьесы, помимо традиционного, могло бы быть вполне современным и российским…
Решение режиссера
Столичный режиссер, однако, решил пьесу по-своему. Говорят, он специально не стал смотреть (неужели не видел до этого?) экранизацию Козакова. И, по-видимому, творчески переосмыслил пояснения самого Дюрренматта. Который настаивал: «Задача актера, по-моему, состоит в том, чтобы вновь воспроизвести конечный результат, то есть, стиль пьесы на сцене. Зритель не должен видеть искусства, он должен видеть жизнь. В «Визите старой дамы» надо правильно сыграть передний план, как он дан мною, и тогда фон появится сам».
Тут просто невольно вспоминаются «12 стульев» Ильфа и Петрова с их пародией на творчество Мейерхольда – где на афише спектакля «Ревизор» стояло скромно – «Текст Н. Гоголя». Так и тут надо было поставить «Текст Ф. Дюрренматта». Ибо режиссер повел себя очень вольно.
Жители Гюллена (именно так именован этот захолустный городок) представлены подчеркнуто в ненаутральном, гипертрофированном сатирическом стиле. Мало не маски комедии «дель’арте». Художники по костюмам постарались – им респект, задумку режиссера они воплотили, видимо, на все сто. И сценические решения во многом следовали традициям буффонады.
Особенно радостны были сцены «в сортире» – деревянном, где героиня Клара периодически уединялась со своими меняющимися мужьями и самим героем Иллом – по старой памяти – с ясно обозначенной целью.
И это бы ничего! Режиссер имеет право на свое прочтение. Хотя на сцене именно Пензенского драмтеатра это было несколько странно…
Политическая повестка дня
Странно, если не учесть вступительной речи Сергея Казакова, явственно обозначавшей, как надо спектакль воспринимать. Он заявил, что постановка, хотя и спорна, но исключительно актуальна сейчас, когда «германский парламент, аплодируя и целуясь, принимает закон об однополых браках». Пока не начался спектакль, даже непонятно было - к чему это? Какая нам в Пензе Германия и их однополые браки?
Но вскоре все стало понятно.
По сути – это возрождение добрых «совковых» традиций высмеивания «их нравов» и загнивающего Запада вообще.
Особенно запомнился персонаж – священник (то ли католический, то ли протестантский – неважно, главное их, западный). Его костюм, манера поведения и речи были настолько карикатурными.. При том, что у Дюрренматта он фигура, колеблющаяся между пастырским долгом и долгом перед общиной. Здесь однозначно – он из «этих», у них там и религия профанирована!
Не одному гнилому Западу досталось, по древней традиции. Но и нашим «оппозиционерам». В спектакле в издевательской оранжировке с убыстренным и оттого визгливым вокалом выдается знаменитая «Родина» Егора Летова. Да это бог бы с ним, если режиссер самого бы Летова хотел задеть – тот уже принадлежит Вечности, а долетит ли до нее плевок Артемьева – еще вопрос. Дело в том, что он откровенно поиздевался над теми, для кого это были не просто слова. Смотрите на себя настоящих – Родина ваша не возродилась, а вы не все передохли, и вот вы теперь эти гюлленцы и есть! Ну и в исполнении другой «молодежной песни» – явной сатиры на протесты сторонников Навального.
На этом фоне просто настоящей гражданской смелостью смотрелась реплика одного из персонажей пьесы (не буду говорить, где и какого – а то это доносом будет, а так надо прочитать Дюрренматта, и я спокоен – кто этим будет заниматься!) В ответ на вопрос «А откуда у вас золотой зуб?», он отвечает «зуб, при чем здесь зуб… компот какой-то!». Это, если кто не в курсе, отсыл к ответу Дмитрия Медведева на обвинения Навального. Никто из зрителей, впрочем, не понял, или предпочли сделать вид, что не поняли.
В общем, политзаказ отработан. Можете стричь купоны, господа!
О хорошем и добром.
Наталья Старовойт
На самом деле, не хочется сводить все к критике. Да и не получится! Потому что в спектакле была Наталья Старовойт – женщина грез нашего театра! Это был ее бенефис. И она была в нем великолепна, несмотря ни на какую постановку!
Здесь было вполне оправданно «творческое прочтение» Дюрренматта. Включая замену «Старой дамы» на «Алую». Никто не сомневался, что Старовойт могла бы исполнить роль окостенелой старухи в ярких шмотках, которая у Дюрренматта. Но она сыграла по-своему. Она сохранила в своей героине – «мертвость души» с презрением к миру и следованием одной, бессмысленной уже по прошествию 45 лет, и уже холодной цели. Но она показала женщину – еще не мертвую душой, а телом состоящую целиком из протезов, старуху, но женщину, которая старается разбудить в себе чувства. Тщетно.
Впечатлил монолог Медеи в ее исполнении (в пьесе есть бросаемые обвинения героине в подобии этому персонажу античных мифов, убившей собственных детей, дабы отомстить бросившему ее мужу, но монолог из античной трагедии в устах Клары Дюрренматта непредставим). В общем, буффонский фон второстепенных персонажей в сценическом решении Артемьева сыграл ей даже на руку. Ее персонаж был самым ярким, глубоким и запоминающимся.
Хотя, по идее, таким мог бы быть и Илл, которого играл Евгений Панов. И тоже заслуживает самых лестных слов за свою роль. Ключевая сцена свидания их героев в лесу, про которую Дюрренматт писал: «Пожилой чело¬век в этой сцене говорит слова любви пожилой женщине, и сие не столь уж эстетичное любовное объяснение нуждается в театрально-поэтическом обрамлении, иначе оно было бы просто невыносимо», сделана ими совершенно иначе. Это не пожилые люди, это мужчина и женщина, которые говорят о любви, предательстве и о конце, к которому подошла их история. Конце не только для героя, которого убивают-таки горожане, но и для героини, которая, в исполнении Старовойт, застывает над телом бывшего любовника, именно как персонаж античной трагедии.
В общем, игра наших актеров все спасла. Черт бы с ней, с политикой, и вызываемой оной конъюнктурой. И всеми цирками-шапито московских экспериментаторов. Ждем очередной, 225 (двести двадцать пятый – такие числительные в данном случае приятно произносить и смаковать) театральный сезон в Пензенском драматическом театре!