ВОСПОМИНАНИЯ ОБ УШЕДШЕМ-8


Записал и обработал А.С. Крылов


Приметы времени


Продолжение. Начало №2 (12) 2019, №3 (13) 2019, №4 (14) 2019, №2 (16) 2020, №3 (17) 2020, №2(20) 2021


Фото из семейного архива В.Ф. Буйлова


Беседа состоялась в деревне Толузаковка Пензенского района 6 августа 2013 года.


Буйлов: … А сейчас вот по «Эху Москвы» говорят, что мы, русские, сами себя пьяницами признали, и Нарочницкая пишет о том же. А теперь, что я думаю по этому поводу: все это грязная ложь! Я 10 лет работал директором совхоза в Ардыме. В совхозе было 600 человек. Да, трое имели обыкновение, как только уборка – поддать. Я их уволил. И вот 600 человек, из них порядка 200 механизаторов. Так они не шли на работу, они бежали! Если этим ребятам с «Эха Москвы» рассказать – не поверят. Они скажут – это все пропаганда красных директоров. Там есть такая сволочь, Евгения, как ее…

 

Крылов: Альбац – с@ка конкретная.

 

Буйлов: Она говорит, Грузия была колонией Советского Союза.

 

Крылов: Грузинская ССР из расчета на душу населения была самой высокодотируемой республикой в Союзе, следом шли Армения и Эстония. По сравнению с ними «русские» области получали дотаций примерно в четыре раза меньше. Население многих братских республик в материальном отношении жило несравнимо лучше, чем население РСФСР, не говоря уже о партийном и хозяйственном руководстве. Во многих республиках после окончания рабочего дня все заводы, фабрики, вообще, производственные предприятия работали во вторую смену уже на местное руководство. В Грузии, например, доходы местной «элиты» в советское время, по моим наблюдениям, значительно превышали доходы зажиточных западных буржуа. Единственной проблемой было потратить свои баснословные доходы. Открыто сделать этого было нельзя. Вот и покупали те же грузины «Волги» ГАЗ-21 чуть не в три цены. Благо, денег было, как говорится, куры не клюют. Ведь теневой оборот денежных средств в стране был просто гигантским. Отсюда и пошло «крышевание» цеховиков за регулярно взимаемую с них дань, берущее начало в Кутаиси. В период перестройки именно грузинские воры в законе, имея богатый опыт по этой части, быстро ввели эту практику по всей России.

 

Буйлов: Мне нравился один анекдот. Сидят армянин и грузин, армянин рубль уронил и никак не найдёт, потому как темно. А грузин зажег «десятку» и посветил... И они еще говорят о какой-то колонии!


Тайна происхождения Л.Б. Ермина

Крылов: В прошлый раз мы условились поговорить об одном событии, связанном с Львом Борисовичем Ерминым. Что это за событие?

 

Буйлов: Да, да, давайте я расскажу.

Ну, Лев Борисович Ермин, первый секретарь областного комитета партии, он у меня на фотографии, кстати, здесь и Кулаков Ф.Д., и Дорошенко В.К.

 

Крылов: Кулаков в центре?

 

Буйлов: Да, он был очень крупной фигурой – секретарь ЦК, член Политбюро, ведал сельским хозяйством. Когда умер, захоронили в кремлёвской стене, как наиболее видных партийных деятелей. А в молодые годы Кулаков был направлен после окончания Тимирязевской академии в Пензенскую область, в Земетчино. И работал он там, всего-навсего, управляющим отделением.

 

Крылов: «Круто», после академии-то.

 

Буйлов: Это как посмотреть. Дело-то ведь не в месте, а в человеке. Иного на трон посади, так он и оттуда свалится, а другой с низов так поднимется, что ахнуть не успеешь. Вот и Кулаков – у него карьера очень быстро в гору пошла. Я, может быть, немножечко не по хронологии рассказывать буду. С 1950 по 1955 г. Кулаков был Председателем Пензенского Облисполкома, потом, с 1960 по 1964 г. – Первым секретарём Ставропольского крайкома КПСС. Оттуда его взяли министром заготовок (тогда Хрущёв образовал такое Министерство). Потом – секретарь ЦК КПСС; где-то он ещё работал по Московской области немножко. А когда он, спустя десятилетия приехал в Пензу, то со своим сыном, полковником, поехал в Земетчино. Лев Борисович, разумеется, с ними поехал. Ф.Д. Кулаков сыну показывал, где, в какой деревне он работал, вспоминал прошлое. Они приехали в ту самую деревню, встретил их бригадир, который работал еще тогда и помнил Ф.Д. Кулакова. Вспоминали то время, разные забавные случаи, как, например, они заходили в склад и ели горстями капусту, потому что годы-то были такие…

Но вернемся к Ермину.

Я Вам уже не раз говорил, но напомню еще – было Постановление ЦК, очень мощное, по специализации, агропромышленной интеграции в сельском хозяйстве, и Федор Давыдович Кулаков являлся автором проекта этого Постановления ЦК, Совмина, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ.

Льва Борисовича Ермина уже нет, а тут меня ищет одна женщина. Она, как я понял, хотела что-то рассказать касаемо Льва Борисовича, но только человеку, который работал с Ерминым и достаточно хорошо его знал. И ей, видимо, указали на меня. Мол, вот он долго работал «под Львом Борисовичем». Говорить – с Львом Борисовичем – слишком громко, а под Львом Борисовичем…будет правильней.

И она рассказала, что Лев Борисович, оказывается, уроженец Пензенской области. Насколько эта версия имеет под собой основание, я утверждать не могу, но она имеет место быть. Эта женщина оказалась дальней родственницей его матери. А дело в том, что отец его был еврей и женился на русской, а годы-то были совсем не толерантные, не то, что сейчас. И женина родня зятя не восприняла никак. До такой степени, что поставили ей условие уехать из деревни – хоть с ним, хоть одна. Потому что сразу же начались разные трения. Например, Рождество, а он в церковь не идёт; или Пасха, а у него своя Пасха. И до такого градуса накалилась обстановка, что не выдержала женщина, развелась с мужем-иноверцем, едва выписавшись из роддома. Звали эту женщину Домна. А деревня, где всё якобы происходило, называлась Любятино, что недалеко от Загоскино.

И родила она двойню. Мальчика назвали Лёвой, а девочку уже не помню как. Отец забрал Леву, уехал вместе с ним на Дон и там женился. А девочка осталась с матерью. Говорят, расстались они лютыми врагами. Лева рос, считая мачеху матерью.

Я поинтересовался, знал ли сам Лев Борисович свою историю? Насколько я помню, женщина, поведавшая мне тайны биографии Ермина, ответила, что, скорее всего, не знал. Понимаете, какая штука? Я нашёл водителя, здесь рядом со мной живёт, который все 20 лет возил Льва Борисовича, и задал ему вопрос:

– Виктор, родители Льва Борисовича за те 20 лет, что он руководил областью, хоть раз бывали в Пензе?

– Ни разу.

– А ты что-нибудь знаешь из этой истории?

– Ничего. Мы несколько раз ездили на Дон, в гости к его родителям. Вот и все.

А мне ещё Алексей Николаевич Власов – зампред облисполкома – говорил, что отец у Льва Борисовича казак, а мать – гречанка. Однако незадолго до смерти он говорил Виктору Степановичу Бураку – завсельхозсектором обкома партии – (мы жили в одном доме): «Доживать век поеду в Пензу, я Москву не люблю, из Москвы уеду».

На вопрос Виктора Степановича, почему в Пензу, он отвечал, что на Дону у него никого нет…

 

Дети войны: обязанности и становление

Буйлов: Давайте я расскажу Вам, как всякий нормальный человек – а я себя к ним отношу – немножко о своих родителях.

Это поколение, которое тяжелейшую жизнь прожило. Война, а мы – дети войны. Я уже рассказывал, как строился наш быт, как поселили к нам беженцев. Тогда их так не называли. Такого слова не было, тогда их называли эвакуированными. И мама уходила рано, приходила в 10 часов вечера, со вторым гудком: спиртзавод издавал первый гудок в 9 часов, а потом второй 10 часов, а я в это время топил голландку. Какое электричество, керосина – и того не было! И вот представьте: мне, мальцу, три-четыре года от роду, и я самостоятельно топлю голландку. Дома никого нет. Если кто-то заходит, сразу спрашиваю: «Кто зашел?» И тут же добавляю: «Мамы дома нет!».

Конечно, я не мог помнить папку, мне было всего два годика, когда он ушел на фронт, и вот мама как-то сама управлялась со всем хозяйством и со мной – огольцом. У нас в доме жили эвакуированные из Бобруйска дядя Моисей и тетя Сара. Хорошие были люди. Когда Бобруйск освободили, и они засобирались на родину, мама плакала, расставаясь с ними. Она умоляла их остаться, но они решили вернуться. Пришедший с фронта папа уже не застал дядю Моисея и тетю Сару. Такая трогательная вся эта вся история…

Да… топить голландку – это была моя первая серьезная обязанность. А зимой, когда мамка шла полоскать белье в проруби, везя за собой по визжащему снегу салазки, я нес охапку соломки, чтобы подстелить ей под колени – ведь лед холодный… Это была вторая моя обязанность. Потом-то, конечно, обязанностей прибавлялось и прибавлялось, так что я давно со счету сбился, но эти, первые, детские, до сих пор помню.

А вот третья обязанность была такой. Корова у нас отелилась зимой, и надо было её доить – трижды за ночь, каждые полтора часа. А на дворе метель завывает, так метет, что в метре от себя ничего не видно. Да еще дезертиры, которые тогда шастали вокруг села в поисках продовольствия. Что это были за люди? Никто не знал, но все боялись. Одного из них арестовала милиция.

Так вот, моя задача была – нести фонарь. Представляете, четырехлетний карапуз идет, увязая в снегу, к коровнику, в руках у него горящий фонарь. Мамке свечу, у нее подойник. Это я, уже повзрослев, сообразил, что, может, не столько маме нужна была моя помощь – она просто боялась. А вдвоем, пусть даже с четырехлетним мальчуганом, все-равно, не так страшно.

Да и было чего бояться. Однажды среди ночи к нам кто-то стал лезть в окно. Мамка проснулась, закричала: «Берите, что хотите, только не троньте детей!». И тот, кто лез в окно, захлопнул створки окна и ушёл. После этого случая мама стала бояться жутко. И не только она.


Федор Андреевич Буйлов


А что касается обязанностей – мы ведь были сельские ребятишки, мы без дела не сидели; с возрастом делались сложнее и обязанности. Папка наколет дров, их надо сложить, потом я подрос, мне надо уже с ним на пару пилить, а потом ещё подрос, тогда мне уже надо колоть. Он скажет, вот что мы с тобой напилили, ты до вечера переколи. А кто ж на речку побежит? Ну, мамка тут защищала всегда. Попадало ли от отца? Он меня никогда пальцем не тронул. Я и сейчас противник физического наказания детей. Противник до глубины души. Я только старшему сыну Андрюшке единственный раз в жизни дал подзатыльник, так потом, правда, сам же и наплакался. Я не могу этого делать. И не выношу, когда люди это делают. Но папку боялся, конечно. Хотя, наверное, не боялся – уважал. Папка скажет – всё. Скажет строго.

Потом – ездили за сеном, я с родителями, а моя задача вот в чем заключалась: копёшку мамка отцу подаёт, он там навивает на машину и на валок, потом следующие копёшки, а я, то что осталось, граблями должен сгрудить быстренько, а мамка берёт остатки и – туда. Поехали к следующей кучке, она вилами подаёт, а я с граблями стою, жду, когда она закончит подавать, передохнёт минуту-другую, а я этим временем маленькую кучку из потерь сделаю, чтобы её туда. Это уж мне лет семь-восемь было. А вот косить, я с папкой не косил. Как-то одно лето попробовал, но там выпускные экзамены в школе, выбор жизненного пути…


Я ведь, как вот говорил, что было у меня огромное желание стать офицером. Куда оно делось, на каком этапе нашего развития любовь к армии куда-то исчезла? Как это всё получилось?

Отец прошёл всю войну. Он не раз рассказывал, что ни разу за четыре фронтовых года не ночевал в каком-то доме. Всё время то отступали, то наступали. Для меня армейская служба всегда была священной обязанностью. Перед советской армией я испытывал благоговение. Доходило до того, что если кто-нибудь пренебрежительно отзовется об армии или о том, что с ней связано, – это уже враг. Мужик должен сходить в армию. Так считал мой отец и мне завещал, это однозначно. И я его завещание выполнил. Он мне сказал как-то про моих сыновей и его внуков – не уведи от армии! Моя задача только заключалась в том, чтобы увести их от Афганистана, война в котором как-раз шла в те годы, когда они призывались.

Вот Афганистан мне надо было обойти. И я его обошёл очень просто. Андрея брали с первого курса, и когда капитан с эмблемой органов госбезопасности в военкомате настойчиво попросил меня написать свою характеристику, я почуял недоброе. А я ещё как-то Маше говорил, что в случае чего, вместо Андрея пойду в Афганистан, я им, дуракам, там наслужу! Тогда мы все считали, что это идиотизм наших стариков из Политбюро.

Я этого капитана прямо спросил: «Афганистан?» Он ответил: «Нет, Кремлёвский полк».

Младший – Сергей – в отличие от Андрея, бредил военным училищем. Собирался в училище Верховного совета, в кремлёвские курсанты. Настроился туда, а потом как-то в одночасье и говорит, нет, поближе к дому, пойду в артучилище. Я подумал, два года он проучится, а там пусть идёт куда хочет, ему засчитают армию. И не только я так рассуждал. Он два года проучился и говорит, я пойду в Политехнический. Говорю – иди. Пришёл сентябрь. Серёж, идёшь в Политехнический? Нет, пап, раз уж я решил, буду заканчивать артучилище. Закончил его как раз в тот год, когда начали плевать в армию. 1991 год. Начинались лихие 90-е.

Мой родитель был, вообще, очень добросовестным человеком, его в селе называли не иначе как Фёдор Андреевич, хотя он был простым шофёром, но вот к нему это как-то приклеилось. Мамка – труженица. Папка, как только пришёл с фронта, ей говорит, теперь давай по дому. А что значит по дому? Ну, значит, хозяйством заниматься. Уток развели, там у нас барды полно; корову (мы её и не продавали), а если есть корова, есть и телёнок, а где корова и телёнок, там и поросёнок. Молоко сепарируют, и куда? Поросёнку. А потом, уже где-то в 60-х, можно было держать и двух поросят. Одного зарежут и продадут мясом на рынке, и купят мне к школе всё, что положено, а второго на внутреннее потребление. У бабушки моей было детей много, но много и умерли, в живых остались до старости шесть человек. Три дочери, три сына, и только дядя Боря умер в 1931 году, он еще на Первой мировой воевал, попал в плен, был в немецком лагере для военнопленных. Я-то дядю Борю не помню, а папка мне много о нем рассказывал.

Кстати, на мне династия Буйловых могла бы и закончиться, потому что я оставался в роду один парень. Но слава Богу – он мне подарил Марию Васильевну, а она решила продлить мой род сыночками. Теперь их обязанность – о продлении рода заботиться. Да, я всю жизнь работал, по-другому я не умел никогда, потому что с малых лет приучен. Вы можете спросить – выпивал ли я? Конечно, выпивал, и сейчас могу выпить. Но если Вы спросите, например, Марию Васильевну, она скажет – да, ладно, он и не пил. Со стороны-то, может, оно и виднее. Но, как не пил? Пил, конечно, просто разум не пропивал, да и не был никогда большим любителем этого дела. Многие из моих одногодков-товарищей в 30–40 лет поуходили. В чём тут дело?

 

Крылов: Это очень важный вопрос.

 

Буйлов: Может быть, здесь и гены играют роль, пьяниц у нас в роду отродясь не бывало. Но кроме этого еще и осознание ответственности. При моей-то должности поводов напиться было море. Ну вот, допустим, за 10 лет было 1200 делегаций. Все делегации, понятное дело, заканчивались ужином. А раз ужин, значит, и коньяк и все остальное. Вы представляете, что со мной было бы, если бы я с каждой делегацией пил? Да меня бы уж не было давно! Вот, скажем, поездка в Болгарию. Ну, как я там напьюсь? Ведь заграница, какая-никакая. Тем более, поездка в Германию – капстрану. Вот так жизнь и прошла! (Смеется).

А сейчас самое время выпивать – так ведь не хочется! Ну что ты будешь делать! Вот ведь какая штука-то! Тут сестры Марии Васильевны приехали, привезли бутылку водки, аж литровую. Я на неё смотрю и думаю: вот дачу продали, в Пензу переедем, и первое, с чего я начну – буду осваивать пьянку. Потому что трезвому в Пензе жить невозможно в четырёх этих комнатах. Понимаете? Но не хочу, и все тут. Хоть плачь. Да, уж если тогда, по молодости не начал, то уж теперь и вовсе не стоит.

Но, правда, есть у меня отрада для души – рыбалка. Вот теперь думаю, что пересилит (смеется). Это ж все гены: дед ни грамма, бабушки ни грамма, и еще привязанность к работе. Как же мы к ней были привязаны!!!

 

Крылов: А дед не рассказывал, или бабушки, действительно, на Руси в то время много пьяниц было?

 

Буйлов: Пьяниц? Вот бабушка моя рассказывала, какие были пьяницы. Одна ее фраза скажет Вам о многом. Но прежде я хочу привести авторитетное мнение по этому вопросу Александра Николаевича Энгельгардта, которое он сообщает в известной своей книге «Письма из деревни». Мнение потому авторитетное, что Александр Николаевич был, вообще, военным химиком, профессором, а потом уж литератором. У него имение было в Татищеве Смоленской губернии. И вот, он, хоть и был ученым-химиком, но литературное поприще его очень привлекало, тем более, что талантом он был не обделен. Он сотрудничал с журналом «Современник», который тогда редактировал знаменитый на всю Россию Н.А. Некрасов. Так вот, Некрасов наказывал Энгельгардту, когда тот в свое имение собирался, не бросать литературных занятий и продолжать писать им в журнал из деревни. Вот так и родились «Письма из деревни», в которых Энгельгардт, исходя из личных наблюдений за крестьянами, категорически опровергает миф о природной предрасположенности русского народа к пьянству.

Теперь давайте вернемся к тому, что же говорила моя бабушка насчет пьянства. Она простой человек, и говорила это, исходя из своего жизненного опыта и понимания: «Вот все говорят, что мой Андрей (муж её) не пьёт. Хм, как же не пьёт? Еще как пьет – на каждое Рождество четвёрочку берёт!»

Отсюда ясно, что если по ее представлениям, мужик, выпивающий раз в год на Рождество 250 грамм водки, не может считаться непьющим, то выпивающий дважды в год должен выглядеть в ее глазах горьким пьяницей. Это, считайте, сто лет назад было. По-моему, лучшего ответа на Ваш вопрос не придумаешь.

Так что, утверждение, что русский человек – патологический пьяница – абсолютная ложь. Он расположен к пьянству ничуть не более чем представитель любой другой нации. И тот, кто утверждает обратное, просто не любит русского народа. Вот и все.

Конечно, в семье не без урода. Но по этим уродам нельзя составлять представление о всей нации.

 

О роли семьи

Буйлов: Давайте я скажу о роли семьи. С годами я пришёл к выводу – пока молодой, пока работаешь, воспитываешь детей, о многих вещах не задумаешься. Только потом, ближе к старости уже начинаешь что-то анализировать, подводить какие-то итоги. Я вот о роли семьи начал говорить. Это я сейчас об этой роли задумываться стал. А прежде и некогда было. Я 15 часов на работе, где уж тут о чем-то еще задумываться. А тут я рассуждал как-то сам с собой и пришел к выводу, что мне очень повезло в жизни с семьей. Не то что бы я этого раньше не ценил – не задумывался просто. А тут я вдруг понял, как важно, особенно для руководителя, иметь надежный тыл. А что такое надежный тыл? Конечно же, семья! И я, конечно же, очень счастливый человек, потому что у меня такая замечательная, понимающая жена Мария Васильевна и такие прекрасные сыновья.


Семья Буйловых примерно в 1978 г. Совместно с главой семейства –
жена Марья Васильевна и сыновья Андрей и Сергей


И вот еще какая мысль меня гложет, вот как на духу, слушайте покаяние. Не так давно я один ночью лежу на диване, никто мне не мешает, и я начинаю пытаться оценить самого себя. То есть, могу я сам себе сказать – хорошо я работал или плохо? Не могу! Попадаешь в какой-то тупик. Сам себе не могу. Не кому-то – кому-то я могу налгать, себе не могу. И лгать не могу, и правды не знаю. Вернее, не уверен, правда ли то, что я считаю правдой. И потом мне пришла такая мысль в голову: я самого себя стеснялся, не мог сказать, что я работал хорошо, но и не мог сказать, что работал плохо. И тут меня как-будто осенило: я мог сказать с чистой совестью, что не работал плохо. Это одно и то же, что работал хорошо, или нет? Вот загвоздка, хоть к психологу на прием иди. Я Вам скажу, что и Марии Васильевны стеснялся. Ну как бы я стал все это с ней обсуждать? Подумала бы – заработался мужик совсем.

Вот идет уборка свёклы, бюро партии заседает через день, вот «поднимают» совхоз «Ясный», совхоз «Долгоруковский», меня – чрезвычайно редко, или просто никогда, меня не «полоскали». Другой раз руководителя какого-нибудь «полощут» на бюро, встаёт один, потом второй, потом ему говорят: «Да ты уже будешь работать или нет?» Я бы не выдержал. И однажды не выдержал.

Но это уже было в Управлении. Принимались решения, суть которых состояла в том, чтобы денежки выбросить, словно собаке под хвост. У меня 9 замов было, я их собираю, а они старше меня все, все из совхозов и колхозов, все вырастали с бригадиров, сейчас умерли все, с кем я работал. Вот я с ними разговариваю, и мы приходим к выводу, что надо говорить и делать. После этого я иду в Облисполком. А там мне говорят, что надо идти «налево».

Во-первых, я занял такую позицию: если не я, то кто? Конечно, я мог заму своему сказать, Нижегородцеву, покойному, тоже Владимиром Фёдоровичем звали, иди в Облисполком, я что-то приболел, голова болит, пойду домой. Я это мог сделать, и никто бы меня за это не осудил, но по совести я этого сделать не мог. Если бы сделал – сам бы себя осудил. А это хуже всего. Я себе сказал: «Владимир Фёдорович, ты начальник Управления, у тебя есть льготы, зарплата, три машины, два шофёра. Много чего есть, но и ответственность есть. Сегодня ты одного зама подставишь, завтра другого – сразу потеряешь авторитет. Нет, милый, ты уж бери все на себя, будь мужиком».

Но у нас как, порой, бывает? Раз мужиком, два мужиком, потом возникла ситуация такая, как бы невыносимая, я написал три заявления, и ушёл.

 

Крылов: А как это возникла невыносимая ситуация? В связи с чем?

 

Буйлов: А вот в связи с чем. Звонит тут с Вадинска первый секретарь, такой недалёкий был, молодой еще, и в поведении своём какой-то грязный. И вот он Дорошенко долбает: «Вы пришлите ко мне специалиста, что же мне делать с комплексом «Рахмановским»? Дохнет скотина». И председатель Облисполкома Дорошенко мне поручает, поезжай, мол, в «Рахмановский» и разберись, что там можно сделать, чтобы скот не дох. Я беру в компанию зама по строительству, двоих директоров институтов проектных, один – Ниссенбаум, другой – Сергеев, умные мужики, для нашей деревни проектной документацией занимались, … и приезжаем.

Ходим, там дворов 15 настроили и всё изуродовали. И сделать там ничего невозможно. И вот ходим, первый секретарь райкома с нами, председатель райисполкома, начальник районного управления, главный инженер-строитель района – целая бригада получилась – человек 15–20. В один двор заходим, во второй, в третий – везде одно и то же.

 

Крылов: А это по какому направлению, вообще?

 

Буйлов: По выращиванию бычков. Они собирали с района бычков, доращивали до 250 кг и передавали в Вертуновку на откорм – на жом, в Земетчино. В Вертуновке стояли тысяч 8 голов, в Земетчино тысяч 10 голов. Их надо подготовить. И вот они взяли, допустим, 100 голов, а 50 из них сдохли. Кому же это интересно? Я ходил, ходил, ничего не могу. Слушаю своего зама по строительству, умница, покойный Полюхин, слушаю тех, этих, слушаю первого секретаря.

 

Крылов: А причина в чём?

 

Буйлов: Было построено всё с нарушением технологий. Строительство и технология содержания этого молодняка. Технология откорма опять же…

 

Крылов: Нет, а умерли-то они от чего? Бактерии какие-то, зараза?

 

Буйлов: Вот потому и умирали: грязь, холод, сквозняки. Для скотины сырость и сквозняки – это погибель.


Крылов: Вы слушали специалистов, а сами ещё не знали, что к чему. Как пришли к выводу такому?

 

Буйлов: Ну, я сам захожу во двор и думаю, вот если бы у меня… мне очень легко было поставить себя на место директора совхоза. Я же 15 лет сам был директором. Вот я и спрашиваю себя – что здесь можно сделать? Ну и к присутствующим обращаюсь с тем же вопросом. А мне отвечают: «Я не знаю, для этого я Вас и позвал».

 

Крылов: Это кто так сказал?

 

Буйлов: Первый секретарь райкома, который нас туда затягивал через председателя Облисполкома.

 

Крылов: А директор хозяйства? Первый секретарь райкома, он, как бы, за всё отвечает и ни за что. А директор конкретно за хозяйство.

 

Буйлов: А директор тоже говорит, мол, я здесь недавно работаю, тот директор, который строил, его уже нет. А я что, я не знаю, что делать. Вот видите, они дохнут, видите, грязь?

То есть, причин много. И я не раскаиваюсь, я и сейчас бы так поступил. Я смотрел, смотрел, потом сели мы за стол. «Ну, давайте, – говорю, – вот Вы, Нижегородцев Владимир Фёдорович, что бы Вы тут сделали?» «А чёрт её знает, что тут делать» – бурчит мой зам.

«А я тоже не знаю, – вторит ему Ниссенбаум. А первый секретарь всё кобенится, что-то от нас ждёт, как будто мы маги какие, вот приехали, сейчас палочкой махнем и случится чудо.

Мы что-то можем подсказать, что-то и не можем. Это был как-раз тот случай, когда не могли. Другой раз приедешь:

– Ребята, давайте вот так, вот это уберите, понятно?

– Понятно!

– Помощь нужна?

– Нужна.

– Какая?

– Металл дать.

– Сколько?

– 10 тонн.

– Пишите письмо, будет вам металл. Только сделайте, ладно?

– Ладно.

И часто получалось.

А тут – не знаю я. Тупик. И вот я в сердцах говорю: «Есть у меня одно предложение – подложить бомбу под этот ваш «Рахмановский» и рвануть, чтоб всё разлетелось на куски к чертовой матери!»

На другое же утро звонит председатель Облисполкома, зайти велит.

– Слушай, ты был в «Рахмановском»?

– Да.

– Ты, правда, сказал, что его надо взорвать?

Ну чего же отказываться, пацан, что ли? Говорю:

– Только так его и надо. Что еще с ним делать?

 

Крылов: И так это всё и осталось?

 

Буйлов: Осталось, конечно. Ну а как? Просто председатель Облисполкома был очень возмущён, визжит: «Вот, тебе нельзя ничего поручать, ты нам надоел, мы не знаем, что с тобой делать, ты уже зазнался!»

 

Крылов: Это Дорошенко?

 

Буйлов: Дорошенко. Это, как у настоящего хохла, голова… А был ещё такой эпизод: надо было вручить знамя, я приехал в Сердобский район по поручению Обкома. А там председатель райисполкома был дурак дураком. А первый секретарь, наоборот, был умница.

Когда вручают знамя, обычно говорят о хорошем, ну иногда, бывает, скажешь, мол, так-то все у вас хорошо, да вот вы бы, ребята, немножко обратили бы внимание на то или на это. Все же, награждать приезжаешь, а не ругать.

А председатель райисполкома, который дурак дураком, встает и начинает их всех прилюдно опускать: «Директора! Какие вы директора? Да вы, слюнявые, лопоухие…» И ведь молчат все, головы нагнули и слушают это хамство как должное. Эх, раб-то в нас всегда жил. Может, сейчас его изживем? Хотя, думаю, лет 50 еще придется изживать.

Я не выдержал, встал и этого дурака отчихвостил, а он, естественно, председателю Облисполкома пожаловался: «Вот, тут меня Владимир Фёдорович так отчесал при всех!»

А кадры, как ни крути, Облисполкому подчиняются, а я использовал тот факт, что я член исполкома по должности и отдубасил его. Дорошенко меня опять, естественно, вызывает.

– Вы знаете, товарищи, дело дошло до того, что у нас Буйлов отчихвостил – кого бы Вы думали? Председателя райисполкома!

А у него в кабинете сидят Ковлягин, КГБшники, все сидят.

– Вы знаете, я извиняться перед ним не собираюсь, – говорю я спокойно, – у меня такое впечатление сложилось, что он не партийный человек. Вы представляете? Я представлял функцию представителя Обкома партии, а он несёт чушь. То есть, я защищал кого? Партию.

Ковлягин объявляет: «Перерыв!» И пошли они все к Куликову советоваться. Говорят ему, мол, Федор Михайлович, Буйловым надо что-то делать, он ведь где-нибудь ляпнет что не так»

А в это время уже Лев Борисович уехал в Москву и титульные списки на строительство вывесили. Вот начали строить комплекс и бросили. А это получается незаконченное строительство, для того, чтобы просить деньги на новое строительство, надо закончить старое. А они зашли в тупик. Вот как в «Рахмановском».

Я еду в Москву, в министерство, и министр мне говорит: «А вы чего, собственно, приехали? У вас незаконченное строительство ещё на пятилетку, возвращайся в Пензу и заканчивай!»

Кончилось тем, что я три заявления положил на стол и ушёл.

 

Крылов: Это какой год был?

 

Буйлов: Кажется, 1998-й. Я из Академии в 1996-м вернулся, ну, да, 1998-й.

 

Крылов: Там как раз создали Агропрод, так что ли?

 

Буйлов: Я когда уезжал, было Областное управление сельского хозяйства, а когда вернулся через два года, его уже ликвидировали и организовали Агропромышленный комитет. И председателем поставили героя соцтруда, бывшего до этого секретарем райкома в Каменке, Александра Григорьевича Овтова.

А у меня ведь предложение было ехать за рубеж. Я долго никому не говорил, лет 15, я не считал, что есть необходимость это рассказывать. Не считал нужным и всё. Знала только Мария Васильевна. Мне-то, честно говоря, очень хотелось, но Мария Васильевна мне по башке дала сразу. Вы представляете, звонят из ЦК, из отдела внешних связей и делают предложение, от которого трудно отказаться. Я попросил день-другой на раздумья, с семьёй посоветоваться. Говорю жене: «Маш, поехали!» А она повернулась и ушла в другую комнату.

Да… Детей надо было оставить в Подмосковье. Разве могла Маша на это согласиться? Да и я уж остыл, думаю, да гори она синим пламенем, эта заграница! Я рассказывал уже эту историю.

С Марией Васильевной мне повезло, она умница, у неё образование – она окончила техникум бухгалтерский, потом всё рвалась на заочное в с/х в Саратов. Я говорю: «Маша, двое ребятишек, пошла на фиг. Поняла? Больше мне этот вопрос не задавай. Мне твой диплом на фиг не нужен!»


Буйлов В.Ф. с сыном Андреем 1977 г.


Я – хозяин, и я обязан содержать семью, чтобы у меня была лучшая квартира. Даже в деревне у меня должен быть лучший дом. Ни у кого нет в доме ванны, а у меня обязательно она должна быть. Нет ни у кого титана, греть воду, чтобы ванну налить, греют-то где? Газа-то ещё не было, только появлялся газ в баллонах, а у Владимира Фёдоровича уже газовая плита стоит, и баллоны в сенях, да ещё в запасе штук 5-6. Понимаете, я думаю, простите, если что, за нескромность, но какие-то лидерские качества заложены во мне природой. Я никогда не любил работать замом. И когда пришлось, у меня сразу начались конфликты с руководителем. Я несу ему бумагу и говорю, вот Вам, подписывайте. А он мне: «Не, я подписывать не буду, иди к другому заму». А другой зам дурак дураком. Думаю – да не пойду! Я тоже зам, пусть даже тот – тот первый. Я выхожу, сам подписываю бумагу и отдаю ее в Облисполком. …Вообще, руководитель должен быть, прежде всего, порядочным человеком. Кто мне эту мысль подсказал? Бог, наверное. Я сразу себе сказал, что не должен, не имею права морального сказать подчиненному, тем более, простому работяге, мол, иди, не до тебя. Я должен встретить, выслушать, ведь он идёт к руководителю. Я себя ставил на его место и думал, что мне же не нравится, когда от меня отмахиваются. Я хочу, чтобы меня выслушали. Бог мне давал такое понимание вещей.

Порядочным надо быть и в том смысле, что – не хапай. Ну, не надо. Береги честь, как говорится, смолоду. Мне очень понравилось, когда я где-то прочитал, что купцы на Руси говорили: «Нам прибыль дорога, но честь дороже». Работать надо честно, не отлынивать. Получилось это у меня? Не знаю. Говорю, как на духу: не могу оценить самого себя объективно и беспристрастно. Не могу. Тупик. Одно могу сказать со стопроцентной уверенностью, что не ошибусь – работу я любил. Очень любил, жаден был до работы.

Когда уже, знаете, Александр Сергеевич, ушёл я на пенсию, мне снилась работа каждый день. И отец еще снился после смерти, лет 20 – ежедневно. И работа. Сейчас редко, но снится. А когда ушёл, а я ведь ушёл с работы в 70 лет, я ещё у Вас немножко работал, в 70-то лет! Я никогда не забуду, когда Вы меня решили «оскорбить», и сказали, чтобы я ехал за овцами. Я шучу, конечно. Ну, я уж профессионал. Помните, я Вам сказал, что если эти овцы нужны для экономики, дайте мне время, я изучу, потому что я вижу сводку – Ставропольский край сократил на половину поголовье, Алтай сократил на 2/3, Калмыкия сократила. Почему? Мне надо выяснить. А если на шашлык Руденскому, тогда пусть еще кто-нибудь едет. Я потом позвонил в Министерство – вы ж не знали это все – и один там старикашка, Овчаров, кажется, я его помню, начальник отдела овцеводства был, я его спрашиваю: «В чём дело, почему так сократили овец?» Он отвечает: «Владимир Фёдорович, Австралия – вот сейчас пароход на подходе во Владивосток – продаёт мытую шерсть доллар/кг. У нас себестоимость немытой шерсти 3 доллара/кг».

На хер они нужны, эти овцы? Вот их и порезали. Поэтому для экономики они не годятся.

 

Крылов: По поводу Калмыкии, там не то, что гуляют сами по себе, откуда там себестоимость 3 доллара? Непонятно. Но она, может, и складывалась 3 доллара, я когда с директорами хозяйств разговаривал в Калмыкии, они мне конкретно говорили, что, когда они овец постригли, так сразу же окупили их годовое содержание. Шерсть дорогая была. Это был определённый перекос, связанный с государственным планированием, и все директора в один голос говорили: «Как было хорошо при Советской власти, шерсть сдал – и весь год окупил, деньги получил». Они ходят, пасутся, едят, считай, бесплатно. Поэтому это было супервыгодно. А сейчас? Поэтому, когда пришёл рынок, Министерство обороны отказалось от заказа ткани из шерсти, отказались от тулупов из овчины, стали сокращать резко армию, стали покупать искусственные полотна за рубежом, нашлись умники, которые стали говорить, давайте, шинели будем делать из искусственного волокна!

 

Буйлов: Можно синтетические канаты получать, а не конопляные. Александр Сергеевич, в подтверждение Ваших слов, когда в Подмосковье было трудно, сибиряки-то приехали в шубниках и в валенках. А немцы пришли: на одной ноге лапоть … И я где-то читал, у какого-то Барышева из воспоминаний, там он оценивал подготовку Гитлера к войне по закупкам овчины. … Он вдруг стал закупать овчину.

А вот ещё одна история про руководителей. Была в Пензе одна женщина – Пана Константиновна… Вот Владимир Фёдорович первый год работает, был зоотехником, директором, и клуб построили, это породило ещё одну хохму.

В общем, клуб готов. А вот задники – материала-то, ткани нет, сельхозтехника не поставляет, торговля продаёт только за наличные, а я не могу за наличные, я могу, но только за безналичные. Никто ничего не может сделать – ни райком, никто.

И вдруг приезжает в район эта самая Пана Константиновна, мощная такая, она не орала, просто у неё голос был зычный. Не как у Лидии Андреевны Руслановой, у той ровный голос, как поток бежит, а эта грохочет, вот как есть гром-баба. Ну, приходит она, а ее первый секретарь райкома сопровождает и мне незаметно тычет на клуб. Я говорю: «Пана Константиновна, вот клуб сделали, только никак материалы не можем купить на задники, занавес, декорации, а там много надо». Она: «Да приезжай ко мне в понедельник к 9.00».

Я приезжаю к ней, она на Южной поляне располагалась. «Садись в машину, поехали» – командует она.

Была такая организация Росткани, на улице Володарского располагалась. Приезжаем в Росткани, она заходит к директору, а там совещание, народу полно. Но она заходит как к себе домой: «Ну, чего, сидите, платья каждый день меняете, обалдели совсем уже? Знаете, кто это со мной? Директор совхоза. (А мне только 29 лет) Он построил клуб, вы чего не продаёте ему ткань?»

– Да не имеем права.

– Права не имеете? Тогда вас надо в колхоз, а его сюда директором, вот он будет с тканями здесь мучиться, с шелками, а вы будете там свёклу обрабатывать, коров доить. Вот я вам говорю, он приедет к вам… доверенность с собой? – спрашивает меня. – С собой, Пана Константиновна, – отвечаю. – Так, иди, выписывай!

 

Крылов: Прямо чудеса какие-то.

 

Буйлов: Представляете?

 

Крылов: И решила всё?

 

Буйлов: Да вы что! Ты попробуй ей не реши, да там она тебе. Я так удивился. Вот такие вот штрихи примером были, прошло почти 50 лет, а я её помню, я её прямо вижу перед глазами. Она была намного старше меня.

 

Печальные истории, случившиеся с некоторыми руководителями хозяйств,
которые, борясь за развитие производства, попали под уголовное преследование
и оказались осужденными в колонии

 В ходе обсуждения событий из жизни прошлых лет разговор зашел о событиях того времени, касающихся практики уголовного преследованиями по фактам незаконной деятельности руководителей хозяйств, с которыми В.Ф. Буйлов был лично знаком и в последующем участвовал в их судьбе. Ситуации были страшны именно своей нелепостью и неоправданной жестокостью, а также катастрофичностью последствий.


В то время успех деятельности руководителя и благополучие работников зависели от способности коллектива выполнить плановые задания в условиях недостатка необходимых для этого материальных фондов и финансовых средств. Повсеместно было так: финансовых средств на счетах в банке было, как правило, достаточно, а вот купить на них было ничего нельзя. Виной была система планирования, когда промышленность работала исключительно по пятилетнему плану, который верстался заранее перед завершением текущей пятилетки. Поэтому строительство больших объектов (заводы, дороги, сооружения, жилье, электростанции, объекты минобороны) предусматривалось заранее, планированием затрат материальных ресурсов, но не позднее, чем за 5 лет (в следующей пятилетке) – так называемое включение в Титульный список расходов на следующий период строительства.  Поэтому для получения фондируемых материалов  при отсутствии объекта строительства в Титульном списке необходимо было проявить большую изворотливость, умение мыслить креативно и завоевать «уважение» со стороны районных партийных и хозяйственных органов власти. И в этих условиях каждый из руководителей сельхозпредприятий, стремясь выполнить производственный план, совершенствовать производственную базу совхоза, улучшать жизнь и быт работников предприятия, при этом фактически действуя бескорыстно, должен был выбрать то единственно правильное решение, за которым отсутствует нарушение закона.

Вследствие этого многие руководители, стараясь улучшить жизнедеятельность предприятия, усовершенствовать его базу, получить преференции от руководства, переступали, вольно или невольно, черту и вдруг оказывались обвиненными в якобы умышленном присвоении или растрате финансовых средств. И, как результат, подвергались суду, лишались боевых наград, отстранялись от руководства предприятиями и были осуждены к различным срокам наказания. И самое главное,  что было наиболее печальным и унизительным для них, это моральная казнь, когда заслуженного и до этого уважаемого руководителя, прошедшего войну и не раз смотрящего смерти в глаза, неожиданно ославляли в прессе, и в глазах односельчан представляли как расхитителя государственных средств. Естественно, как расхитителя в целях личного обогащения.

Среди многих случаев Владимир Федорович, посчитав своим моральным долгом   рассказать правду, выбрал три, касающихся своих друзей и близких знакомых, в невиновности которых он был абсолютно уверен. И уже намного позже, вспоминая эти случаи уголовного преследования своих же коллег, он с долей неподдельного ужаса вспоминал, что на месте каждого из них легко мог оказаться и он сам. Просто волею судьбы к нему приходящие люди, предлагавшие провернуть то или иное дело, не могли его убедить в необходимости заключения тех или иных договоров.

Здесь мы расскажем о следующих руководителях хозяйств, в прошлом героях-фронтовиках, победивших врага, но не разглядевших людскую хитрость и жадность, полагавшихся на человеческую честность и порядочность.

1. Директор совхоза «Большевик» Сердобского района Амбаров Евгений Николаевич и директор совхоза «Вертуновский»  Каляев, участвующих в якобы присвоении средств, в связи с организацией поставок кирпича с завода в Подмосковье.

2. Директор совхоза «Башмаковский» Матрунецкий, получивший 6 лет за операцию по приобретению автомобильных двигателей для автомашины ГАЗ-53.

3. Директор «Птицефабрика Васильевская», что в селе Чемодановка  Бессоновского района. Верхолетов должен был получить 5 лет тюрьмы. Его обвинили в хищении финансовых средств в составе группы на организацию строительства на птицефабрике подсобных помещений и площадок. В  группу входили: сын Льва Борисовича Ермина – Алексей, а также сыновья  заместителя председателя Облисполкома Виноградова и председателя Облсовпрофа Александра Изосимовича Алексеева.

 

Амбаров

Амбаров Евгений Николаевич был директором совхоза «Большевик» Сердобского  района. В то время – централизованного распределения всего и вся –  существовал огромный дефицит, особенно на материалы, которые были необходимы для строительства. Особенно было тяжело с кирпичом. И тут к нему приезжает одна дама из г. Люберцы Московской области и предлагает получать кирпич в счет работы бригады, которую он должен был направить из совхоза на Люберецкий кирпичный завод. А чего думать, страда закончилась, комбайнеры и водители отдыхают, либо занимаются домашним хозяйством, до ремонта техники ещё есть время, поэтому Амбаров, естественно, соглашается, и бригада уезжает в Подмосковье и начинает работать. А в качестве оплаты по условиям договора хозяйство начинает получать столь необходимый кирпич. Всё было бы ничего, но через некоторое время эта дама появляется вновь и приносит заполненную ведомость на выдачу зарплаты работникам бригады, которую он направил на кирпичный завод. При этом она просит выдать ей всю сумму средств согласно этой ведомости с тем, чтобы она, когда вернется обратно, раздала их на месте работникам бригады. Однако, как потом было выявлено, эта дама деньги никому не выдала, а фактически присвоила себе. При этом, как было установлено следствием,  завод полностью выплачивал зарплату привлекаемым из совхоза рабочим. Оказалось, что на заводе начальником отдела сбыта был некий товарищ еврейской национальности, от которого, когда он попался на очередном деле, ниточка сразу же потянулась из Люберец в Пензенскую область, и он также влетел с этой аферой.

Следует сказать, что Евгений Николаевич Амбаров по тем временам был очень заслуженным человеком. Ветеран войны, имеющий ранения, полученные в боевых действиях, награжденный медалями и орденами, депутат областного совета, только что награжденный, уже в мирное время, орденом Ленина, на что при вручении Ермин Л.Б. сказал ему, что следующей наградой будет Звездочка. Вы можете представить состояние этого человека. И вот на суде эта баба говорит, что, получая деньги по ведомости от Амбарова для оплаты якобы работы бригады, она половину денег оставляла ему. Исаев Герман Семенович, в то время первый секретарь Пензенского райкома партии, рассказывал, что были большие проблемы с исключением его из партии. Никто не верил, что он мог пойти на такой сговор и хищение средств. В итоге договорились, что если на суде он будет оправдан, то в партии его тут же восстановят.

Буйлов В.Ф. говорит, что он встречался с Амбаровым, когда тот уже находился в тюрьме в Терновке. «Идешь по коридорам и шлюзам, а за тобой задвижки только и клацают, кажется, что и ты можешь сейчас остаться тут и не выйдешь.

– Я приехал, – говорит Буйлов, – взял с собой гостинцы, леща копченого, он его очень любил. Было видно, что Евгений Николаевич глубоко расстроен, плакал. Понятно, что не всякого пускают просто так навестить осужденного. Буйлову В.Ф. помог его хороший знакомый – судья, который помог ему в своё время изгнать из служебной квартиры, работающего у Владимира Федоровича юриста-пьяницу.  Прошло время, и Амбаров Е.Н. отбыл наказание и был освобожден, а после снятия судимости приехал в Москву. Владимир Федорович тогда проходил обучение в Академии народного хозяйства при Правительстве СССР, и Амбаров, позвонив Владимиру Федоровичу, напросился остановиться у него в общежитии. Вот там он много чего ещё и рассказал. В частности о том, что эта дама на его вопрос:  «Зачем она его и ещё одного руководителя совхоза «Вертуновский» Каляева  оговорила?», ответила: «Я полагала, что, привлекая в соучастники таких заслуженных и уважаемых в области руководителей хозяйств, награжденных орденами и медалями, ветеранов войны, следствие будет более благосклонным, и на суде может быть, удастся избежать наказания».

Но получилось, как мы знаем, наоборот. На вопрос о цели поездки в Москву Амбаров сказал, что хочет вернуть боевые ордена, которых его лишили при вынесении приговора, вот только не знает, стоит ли ему обратно проситься в партию или нет?

 

Матрунецкий

Матрунецкий  Валерий  директор совхоза «Митрофаньевский»  ныне Башмаковского района (ранее село входило в состав Чембарского уезда). В тот период дефицит на все материалы, как уже упоминалось, был сильнейшим и, особенно, в сельских районах. Этот бич, конечно же, касался и запчастей для автотехники.

Матрунецкий был другом  Владимира Федоровича и всю эту историю он рассказывал ему лично.

Однажды к Матрунецкому заехал очень известный человек, впоследствие ставший губернатором области, Бочкарев В.К. В то время он был директором автоколонны. Он предложил Матрунецкому приобрести у него 9 двигателей для автомашины ГАЗ-53 на сумму, как помнит Владимир Федорович, примерно 17 тысяч руб. По тем временам это были огромные деньги, которых вполне хватило бы приобрести, например, четыре  автомашины «Жигули». Понятно, что двигатели для грузовой автомашины домой не утащишь – они нужны были исключительно для обеспечения работы сельхозпредприятия. Однако в этом предложении со стороны будущего губернатора была одна заковыка, касающаяся условий оплаты – только наличный расчет, при этом не учтенными деньгами, как сейчас говорят – «чёрным налом». Где брать деньги? Покумекав с механиком совхоза, они решили оформить документы на получение денег за якобы выполненный объем работ через «армянскую» бригаду. В то время вхождения в эпоху развитого социализма частное предпринимательство разрешалось, как правило, заезжим бригадам из союзных республик. Существовала даже некая специализация. Армяне, как и сейчас, занимались строительством автомобильных дорог внутри района или асфальтированных площадок внутри совхозов. Молдаване –  адовой работой, на которую в то время не шли ни за какие деньги местные жители – прополка свеклы. Прополка начиналась в 4 утра и длилась до наступления вечера. Как правило,  время не нормировалось, люди знали на что идут ради возможности заработать. Директор хозяйства фиктивно оформил выполнение работ по строительству какого-то объекта. Таким образом, были получены наличные деньги, которые были переданы Бочкареву В.К. в обмен на поставку так необходимых для хозяйства двигателей для 9-ти автомашин ГАЗ-53.

Через некоторое время в органы пришло анонимное письмо о том, что директор совхоза выплатил деньги за невыполненный объем работ. Естественно, сигнал быстро проверили и Матрунецкий был задержан. 

Через некоторое время, после того как Матрунецкий был арестован и помещен в камеру следственного изолятора, к нему ближе к ночи пришли два человека. Один из них, тогда ещё молодой прокурор по особо важным делам Илюхин Виктор Иванович  и … начальник автоколонны, будущий губернатор Пензенской области Бочкарев В.К. Предложение для Матрунецкого было конкретное: он должен был подтвердить, что получил деньги и использовал их для собственных нужд, никаких двигателей для автомашин не покупал, иначе он потянет за собой ещё одного человека. В этом случае уголовное дело будет переквалифицировано по другой статье, как хищение в составе организованной группы. «А так, – как рассказывал об этом Владимиру Федоровичу сам Матрунецкий, – мне гарантировали год или максимум полтора, и обещали после освобождения помочь с трудоуством».

Матрунецкий поверил, согласился и … получил 6 лет.

После освобождения он неоднократно пытался встретиться с Бочкаревым на предмет устройства на работу. Тот как-то предлагал ему помочь оформить документы для трудоустройства и проживания в закрытом городе Заречном. По истечении 6 месяцев ожидания Матрунецкий сам обратился по месту сдачи документов, где ему и сказали, что с судимостью в Заречный путь заказан.

 

Н.П. Верхолетов

После перевода Ермина Л.Б. на повышение в Москву, в области более тесно объединилась и стала активно действовать группа молодых людей, являющаяся сыновьями высокопоставленных партийных и советских работников.

Полагаясь на покровительство своего отца, один из сыновей Ермина, ставший негласным руководителем этой группы, стал разъезжать по территории области и предлагать «знакомым» директорам сельхозпредприятий выполнить для них работы по строительству необходимых для хозяйства объектов: зданий или объектов инфраструктуры. Один из таких директоров, у которого проводились работы, был Верхолетов Николай Петрович  – директор хозяйства «Васильевская птицефабрика». После того как были выполнены кровельные работы по чрезвычайно завышенным расценкам и с большими приписками по объему работ, прокуратура начала проводить расследование. Все факты о нарушениях и приписках  были установлены сразу же и не подвергались сомнению.

В отношении директора птицефабрики Верхолетова Николая Петровича расследование дела длилось более трех лет. Почти два года длилась переписка между различными уровнями депутатских советов и прокуратурой на то, чтобы они дали разрешение о лишении его депутатских полномочий. Везде следовал отказ, так как Верхолетов Н.П. был на хорошем счету. И только после публикации в 1982 г. статьи в центральной прессе о совершенных на фабрике нарушениях, расследование возобновилось, и сельский совет дал своё разрешение. История была похожа как две капли воды на предыдущие.

В состав бригады по переустройству кровли на производственных цехах птицефабрики вошли известные молодые люди и, как об этом писала центральная пресса, в ней были четверо: сын Виноградова – аспирант Александр Юрьевич, два сына Ермина по имени Леонид и Борис – студенты Пензенских ВУЗов, и некий человек по фамилии Алексеев.

Из заключения строительной экспертизы следовало, что:

«…Объем работ, фактически выполненных бригадой Виноградова, резко отличается от объема, указанного в нарядах… Размер кровли превышен на 2649 квадратных метров… Отдельные виды работ завышены в 10–16 раз… Бригаде выплачено за счет птицефабрики 14 999 руб. 89 коп., а следовало уплатить (даже при условии, что работа выполнена качественно и что договорные расценки не подлежат приведению в соответствие с государственными расценками) лишь 3509 руб. 24 коп. Переплата составила 11 490 руб. 14 коп…»

«Прокурор Пензенской области Виктор Леонтьевич Журавлев официально подтвердил и мотив, которым руководствовался директор птицефабрики, переплачивая мнимым столярам и малярам государственные деньги: «Стремясь создать благоприятное отношение к себе со стороны родителей членов бригады – ответственных должностных лиц…».

Чтобы родители за такой подарок детям «благоприятно относились» к щедрому директору, они, естественно, о нем, о подарке, должны были знать. Однако не только не возмущались преступным благодеянием – закрыли на это глаза, приняли к сведению… И наказания не понесли – кроме отца одного из членов бригады, заместителя председателя облисполкома, получившего выговор и оставшегося на прежнем посту…

Согласно приговору суда «…Верхолетов признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 92 ч. III, 170 ч. II, 174 ч. I и 175 Уголовного кодекса РСФСР, и приговорен к 3 годам лишения свободы условно… Определением судебной коллегии по уголовным делам облсуда этот приговор оставлен без изменения».

Так говорит официальный источник – статья журналиста, который эту историю опубликовал для широкой общественности. Только фамилии должностных лиц были немного специально искажены (Ваксберг А.И. «Белые пятна», очерки. М.: Советский писатель. 1987 – 408 стр.)

Наступило время, когда Алексей пришел к директору племобъединения и руководителю совхоза «Ардымский» Буйлову В.Ф. Цель посещения понятна, при этом, когда шел разговор об условиях оплаты, Алексей недвусмысленно намекал, что мол и ты тоже будешь в доле. Владимир Федорович ему жестко сказал, что пока говорить не может, так как сейчас очень занят, велел зайти позже. Прошло некоторое время, и опять Алексей заявился к Владимиру Федоровичу. Буйлов отвел молодого человека в сторону и послал его по известному адресу. В общем, выгнал его с территории хозяйства.

С предложениями построить карды для содержания скота эта группа приходила также и в совхоз «Еланский», где  директором был Левенков Василий Григорьевич. Оплата производилась по нарядам. Обычно на такое предложение директор хозяйства  говорит: «Всё понятно, но  где я возьму материалы?».

В то время приобрести какое-либо количество любых материалов, не имея фондов (назначения в вышестоящем министерстве или управлении за год до запланированного выделения запрашиваемого количества материалов для обеспечения строительных работ и иных производственных целей) было практически невозможно. Всё в стране от дорожного столба  до комплектации строительства крупного завода производилось и строилось согласно Пятилетнему плану и выделяемым  на эти цели средствам и фондам. При этом деньги играли вторичную роль. Главными были назначения, запланированные на предприятия, которые должны были произвести и поставить для стройки материалы и конструкции.

Но на вопрос директора следовал ответ о том, что это не его забота. Практически же приобретение материалов выглядело так. Приходит сын Ермина на строительную базу, открывает ногой дверь в кабинет директора и приказывает ему отгрузить, например, к завтра  50 т цемента, сколько-то кубометров леса и т.д. по списку. И директор, чтобы не потерять доходное место, беспрекословно выполняет всё требуемое. Административный ресурс был сильнее действующих законов и системы распределения.

Прошло 2–3 месяца и вдруг к Буйлову приходит Бураков Виктор Степанович, начальник отдела Областного управления, и говорит: «Слушай, ты не знаешь, где сейчас находится сын  Ермина?» Тот говорит, что где-то крутился, но,  где он сейчас, не знает.

– А в чем дело?

– Да ты знаешь, звонил Лев Борисович, сказал, чтобы я с помощью милиции срочно нашел его сына и сопроводил до Москвы.

Что впоследствии и было сделано. Ермина посадили в вагон вместе с сопровождающим и доставили в Москву, где сдали с рук на руки отцу. Таким образом, Лев Борисович смог вытащить своего сына из этого порочного круга. Но это было сделано слишком поздно. Впоследствие один из участников компании повесился. Тогда главным редактором «Литературной газеты» был Лихачев и корреспондент этой газеты опубликовал на страницах этого авторитетного издания историю «морального» падения группы молодых людей. Примечательно, что Лихачев был одним из организаторов Культурного фонда, в котором стал работать Георг Мясников, не скрывавший ненависти к своему бывшему патрону – Льву Ермину.

 

В качестве эпилога.
Штрихи к портрету Л.Б. Ермина

16 сентября 2021 г. я звонил Буйлову В.Ф. сообщить о том, что на здании бывшего Дома офицеров областные чиновники решили установить мемориальную доску в амять о Л.Б. Ермине – бывшем первом секретаре Обкома КПСС Пензенской области. Я предложил Буйлову, памятуя о его совместной работе с Львом Борисовичем, поучаствовать в этом мероприятии.

www.pnzreg.ru


Владимир Федорович категорически отказался. Он сказал, что десятки, если не сотни раз встречался с Ерминым. Лев Борисович, возвращаясь из частых поездок по области, нередко заезжал в совхоз «Ардымский», где директорствовал В.Ф. Буйлов, чтобы посмотреть текущее состояние дел в совхозе или проверить выполнение какого-либо поручения.

– Я, вообще, считаю, – сказал Владимир Федорович, – что не надо излишне превозносить имя Ермина. Прежде всего, по причине его грубого, пренебрежительного отношения к людям. Это непростительная вещь, тем более, для руководителя такого ранга. Если и должна где-то висеть мемориальная доска в память о нем, то на здании бывшего обкома партии на площади Ленина. Там, где он работал, где находился его кабинет и где под его руководством проходили печально знаменитые бюро обкома, откуда людей, зачастую, выносили.

Л.Б. Ермин вернулся с войны в звании старшего сержанта. Был командиром орудия. Среди наград: медаль «За боевые заслуги», «За освобождение Праги», «За оборону Ленинграда», орден Славы III степени и ряд других. На фронте вступил в ряды ВКП(б). Был направлен на работу в Пензенский обком КПСС.

Отличался нетерпимым отношением к ветеранам войны, прошедшим через немецкий плен.

В качестве примера можно привести случай с Константином Михайловичем Антиповым, работником одного из совхозов Сердобского района. К.М. Антипов во время войны попал в плен, оказался в фашистском концлагере, откуда был освобожден советскими войсками. После войны он преподавал в школе села Куракино немецкий язык и был, по свидетельствам односельчан, справедливым и добрым человеком. Позже он был назначен управляющим отделением совхоза имени Ленина. Однажды, когда Л.Б. Ермин прибыл в хозяйство, он попросил, обратившись к Антипову, показать ему поросенка от только что опоросившейся свиноматки.

– А я, – говорит В.Ф. Буйлов, – только что был назначен в совхоз «Долгоруковский» главным зоотехником. И стою я в стороне и смотрю на всё это. Антипов наклонился, взял поросенка и подал его Ермину. По действующим правилам каждый поросенок в приплоде должен был иметь учетный номер, нанесенный в паху между ног. Учитывая, что свинья разрешилась совсем недавно, поросенок ещё не успел пройти соответствующую регистрацию. Ведь свинье не прикажешь подождать с опоросом из-за того, что в совхоз едет высокое начальство. Вдруг лицо Ермина исказилось яростью, он схватил Константина Михайловича за ухо и стал его выкручивать, приговаривая что-то угрожающе-унизительное для человека, тем более, фронтовика. Антипов был, вследствие уникальности своей биографии, достаточно известной личностью, и маловероятно, что Ермин мог не знать о его судьбе.

Как бы там ни было, слух о выходке первого секретаря Обкома быстро разлетелся по всей области. И, конечно, такая неоправданно грубая выходка, мягко говоря, не находила понимания у жителей области.

Вторым случаем, который, с моей точки зрения, характеризует Ермина как вздорного и недалекого руководителя, была не менее унизительная история с гусями. Однажды, прибыв в одно из хозяйств Сердобского района, Ермин увидел, что на поле озимых пасется стадо «частных» гусей. В силу своего марксистско-ленинского воспитания он имел крайне неприязненное отношение к частной собственности. Особенно эта ненависть и злость проявлялись в отношении к дачам. Увидев стадо гусей на совхозном поле, Ермин обратился к секретарю Сердобского райкома Зобнину Петру Дмитриевичу, который сопровождал его в поездке по району, послав его сломать хворостину из куста ивняка, растущего вблизи дороги. Когда секретарь райкома вернулся, выполнив поручение, Ермин сказал ему: «Вот теперь иди и паси гусей!» После чего захлопнул дверцу машины и уехал, оставив Зобнина посреди поля. Хорошо, что в это время Олег Гринь, ехавший следом на своей машине, остановился и подобрал его.

Здесь хотелось бы сказать о том, как дурной пример является заразительным. Аналогичные приёмы в «воспитании» подчиненных использовал и губернатор Бочкарев, словно переняв эстафету у своего предшественника. Бочкарев тоже как-то высадил своего помощника (не будем называть его фамилии, он ещё работает крупным начальником, а сейчас стал депутатом) ночью на трассе М5, где-то в районе Беднодемьяновска (сейчас Спасска). Правда, через полчаса машина вернулась и забрала помощника. Интересно, что за это время он передумал?

 

Буйлов: Ещё был один из серьёзных способов управления и наказания руководителей хозяйств – их заслушивание на бюро обкома партии. Проведение бюро могло проходить в любое время, независимо от времени суток и дня недели. Все уже знали – если Ермин требует собрать бюро обкома – хорошего не жди.

Это был орган, главным методом работы которого, было заранее определённое заслушивание члена партии, по сути напоминающее допрос с пристрастием. Если созыв бюро был не срочным, то предварительно готовилась «объективка» – некий документ, который беспристрастно описывал состояние вопроса по теме вызванного на бюро. Обычно это проходило так.

Идет бюро. Сидят человек 15 – члены бюро обкома, и в зале 25 чел. из числа заведующих отделами обкома партии и приглашенных. Слушают Буйлова В.Ф. Тема обсуждения – «Падеж телят в совхозе «Ардымский» Пензенского района. Начинаю говорить, что падеж – да, имеет место быть: крыши текут, полы сгнили, имеют место сквозняки. Я обращался за выделением средств, но пока вопрос не решен. Эти аргументы никого не удовлетворяют. «Вы должны изыскивать резервы!» В результате я, как-то проскочил без серьезного наказания.

Больше всего, как упоминалось выше, Ермин Л.Б. ненавидел дачи. Вернее, тех, кто эти дачи строил и проводил на них часть своего свободного времени. Повальное участие народа в строительстве дач и обработка дачного земельного участка, скорее всего, были вызваны вековой тягой человека к земле. Однако в СССР всё было регламентировано: от размера земельного участка в 5-7 соток, до высоты конька дачи и площади домика. Поэтому всё это дачное царство было похоже, если смотреть с реалий сегодняшнего времени, на скопище больших игрушечных домиков с одной комнаткой и стеклянной верандой. За нарушения в строительстве дач полагалось жесточайшее наказание – вплоть до исключения из партии. Размеры дач и участка регламентировались содержанием Записки Комитета партийного контроля, который возглавлял Пельше. В Пензе КПК при обкоме партии возглавлял Жуков.

Идет обсуждение вопроса о том, что коммунист N имеет нарушения в строительстве дачи. Выступает Ермин Л.Б.: «Вы же коммунист, почему же Вы нарушаете требования, какой Вы подаете пример подчиненным и другим коммунистам?»

В процессе обвинений в адрес заслушиваемого он листает дело. Видно, что с вопросом до конца не ознакомился. «Так, площадь дома и участка в норме, высота крыши – тоже не превышает установленную. Так…Жуков, а где же нарушения?» Жуков вскочил и говорит, что он стройматериалы для строительства дачи получил с предприятий, которыми ему же и подчиняются: кирпич – с Земетчинского района, а шифер с Башмаковского предприятия. Ермин начинает повышать голос. «Как же Вы так смогли обобрать предприятия, кто Вам дал право, кто разрешил?»

– Лев Борисович,– отвечает заслушиваемый коммунист,– но я за всё заплатил деньги со своей зарплаты. Но Ермина уже не остановить.

– Вы как коммунист должны отдавать все время работе, а не строить дачи из казенного кирпича!» После окончания заслушивания вопроса, N вышел с заседания бюро мокрый и с волосами, прилипшими к лицу.

Буйлов В.Ф. привел ещё один пример отношения Льва Борисовича к частной собственности.

– Как то я обратился к Ермину, чтобы он согласовал вопрос предоставления участков под дачи для работников совхоза. Место было очень хорошее – там, где располагался совхозный яблоневый сад площадью около 4 га. Конечно же, сразу получил отказ, а через некоторое время Ермин, проезжая мимо сада сказал, чтобы через неделю этого сада не было, а участок был распахан. А у меня был согласован отпуск, и на следующий день я уехал со всей семьей в Сочи. Через неделю Ермин едет проверять выполнение распоряжения, а сад стоит.

– Где Буйлов?

– Уехал в отпуск,- отвечает агроном.

– Распахать и деревья выкорчевать.

Приезжаю из отпуска, а сада-то уже и нет.

В новостях прошло сообщение, согласно которому именно Ермину вменяется в заслугу строительство Дома офицеров на Западной Поляне. Якобы, он добился приезда в Пензу начальника Генштаба Вооруженных сил СССР Маршала Советского Союза Матвея Захарова и договорился с ним о строительстве гарнизонного Дома офицеров. Поэтому мемориальную доску и решили установить именно здесь.

Очень наивное обоснование! Дело в том, что начальник генерального штаба ради строительства какого-то здания в какой-то областной центр приезжать никогда не будет. А необходимость строительства Дома офицеров вполне ясно объяснялась тем фактом, что Пензенское высшее артиллерийское инженерное училище в то время подготовкой курсантов не занималось. Здесь обучали только офицеров, до этого прослуживших не менее двух лет на должностях в войсках, сдавших вступительные экзамены, для того чтобы получить высшее военное образование с выдачей знака академического образца белого цвета. И конечно именно для этого контингента и был необходим Дом, где офицеры могли проводить свои мероприятия и отдых. Нелепость ситуации состояла в том, что земельный участок для строительства Дома офицеров был выделен на территории ипподрома. В итоге ипподром перестал соответствовать нормам для проведения соревнований, а сам Ермин за глаза в народе был прозван евреем, который ненавидит лошадей и вредит племенной работе в коневодстве. Ермин не мог не понимать того, что он делает. Фактически это был целенаправленный шаг с целью уничтожения второго по значимости в России ипподрома: то ли лошади ему не нравились, то ли опять перед глазами стояла пресловутая частная собственность. Ненависть горожан к Ермину за это решение, а в то время существовал культ лошадей, была безграничной. Особенно старались записаться на занятия с лошадьми дети. Тренер по обучению верховой езде рассказывала, что если ребенок в возрасте 13–14 лет имел в четверти тройки, то в праве заниматься в секции ему отказывалось. Поэтому дети старались учиться только на оценки 4 и 5.

Но дело было сделано, и сегодня из-за этого недальновидного решения Ермина оказался утрачен Пензенский ипподром. В силу своей территориальной ущербности он уже не мог принимать никакие серьезные соревнования, а на его территорию положили глаз люди, решившие использовать его совсем в других целях.. А сам хозяин ипподрома, известный предприниматель Владислав Кузнецов, сделавший чрезвычайно много для восстановления ипподрома и сохранения коллектива, выкупившего его из состояния банкротства, странным образом разбился, спускаясь на внедорожнике «Мицубиси –Паджеро» вниз с Западной поляны по ул. Захарова. Мне было известно две версии причины аварии: первая – оказался перерезан тормозной шланг, вторая – Кузнецова перед выездом с работы домой опоили каким-то дурманом и он потерял сознание и управление автомобилем. Именно по этой причине его автомобиль налетел на бордюр, перевернулся и врезался в здание Пенсионного фонда.

Этой версии придерживался в то время уже помощник губернатора, но в прошлом начальник УВД по Пензенской области, генерал Пронин. Не секрет, что до этого трагического исхода к Кузнецову захаживали люди, явно представляющие интересы высоких должностных лиц, которые прямо требовали отдать 20% акций. Кузнецов ответил, что одним из акционеров является супруга столичного градоначальника Лужкова Елена Батурина. Но это не возымело никакого действия.

Кузнецов развил активную деятельность, построил две конюшни на 120 лошадей каждая, гостиницу для жокеев и тренеров, стал строить закрытый манеж и большой красивый забор из облицовочного кирпича. Самое главное, как он рассказал, он договорился с военными снести старое здание Дома офицеров и построить новое, но в другом месте. Таким образом, ипподром опять стал бы соответствовать необходимым нормативам для проведения соревнований любого уровня. Более того, он в личной беседе рассказывал, что к осени должен завершить строительство, и на открытие ипподрома пригласить Путина В.В. Учитывая, что Буйлов был помощником у губернатора, он на одном из мероприятий, сидя рядом с губернатором, сообщил ему, что в Пензу должен прибыть президент страны. Губернатор нервно переспросил: «Какой ещё Путин, ты что говоришь?» После ответа Бочкарев аж позеленел от злобы и произнес: «Ну хорошо, я посмотрю, кто там должен приехать!»

А через некоторое время и произошла неожиданная авария, унесшая жизнь Владислава Кузнецова. Остальное известно. Земельный участок под ипподромом был выкуплен через посредника, роль которого выполнил ныне находящийся в эмиграции в Италии бывший депутат городской думы Тюгаев, ходивший в друганах у акционеров одной строительной компании, и покинувший вскоре родину по причине другого, не менее резонансного дела. Но это другая история.

Комментарии

Написать отзыв

Примечание: HTML разметка не поддерживается! Используйте обычный текст.