ВОСПОМИНАНИЯ ОБ УШЕДШЕМ-7


Записал и обработал А.С. Крылов


Приметы времени


Продолжение. Начало №2 (12) 2019, №3 (13) 2019, №4 (14) 2019, №2 (16) 2020, №3 (17) 2020, №2(20) 2021


Фото из семейного архива В.Ф. Буйлова


Во время визита в Болгарию с делегацией из СССР их сопровождал помощник министра сельского хозяйства Болгарии Васильцанов. На одном из полей В.Ф. Буйлов увидел необычайно красивые цветы и стал нюхать их, спрашивая, что же это за культура.
Ответ от помощника министра обескуражил: это сорняк, который мы в течение многих лет никак не можем изжить и называется он – мак.



Буйлов: Ранее мы с Вами, начиная с первой беседы, говорили больше по таким шутливым делам, которые сопровождали деревенскую жизнь, и мою в том числе, когда нас учили, что такое «решето» по-немецки. Посмотрели мы с Вами такие вот глупости, которые сопровождали сельское хозяйство, мы их перечислили: это и полив, и сушка, и отсутствие паров, и прочее. Посмотрели несколько примеров, которые я помню, которые исходили от самих руководителей, от их непонимания, сколько их не долби, сколько не говори – бесполезно.

Вот приезжаю в совхоз, когда уже начальником стал. Мне так хочется всё передать: все, о чём мы говорили, и по кукурузе, и по многолетке, так хочется, чтобы у него всё было хорошо… Ну, приедем … Господи, один бурьян! Ну что же это у тебя, ну что за поле? Например, боронование многолетки весной, я, наверное, рассказывал. Приезжаю, спрашиваю: «Куда?» «Бороновать». «Зачем?» «Ну как, бороновать же надо многолетку». «Я тебя спрашиваю – зачем? Ты на многолетке был?» «Нет, я не был, но бороновать же время многолетку!»

И вот, как попка, одно и то же, хоть убей. Еду, бывало, куда-нибудь в район, агрегат где-нибудь у дороги. Остановлюсь, подхожу – ё-моё, боронуют многолетку, за боронами даже пыли нет. Он её царапает, посмотришь, зубья повёрнуты не так. Чего, спрашиваю, зубья не так повернуты? Не видишь что-ли?

«Да оторвал, бригадир зацепил». Это уже издержки плановой системы, в ней много скопилось глупостей, вот именно тогда и начали у меня витать мысли о частной собственности. Звоню знакомому своему, Константину Николаевичу, там у меня с газом не получается, говорю: «Чем занимаетесь?» А он: «Пишу план на день». «А на х..я? Кому он нужен?»


Жизнь после плановой экономики

Крылов: Один из вопросов, который мне в этом же ряду чрезвычайно интересен. Как сложилась Ваша жизнь и судьба после преобразований под названием «Перестройка»? Один из Рокфеллеров недавно с гордостью признался, что инициатива проведения преобразований в СССР и само слово «Перестройка» принадлежат лично ему.

До этого мы говорили о периоде, когда плановая экономика была производной от деятельности государства. Все нормативы, показатели, объемы производства были заранее определены, спускались сверху и были безоговорочно обязательны для исполнения. Финансирование, разумеется, было достаточным. Одним словом, предпринимались все усилия, чтобы всё запланированное партией и правительством было обеспечено и исполнено в надлежащий срок. А, кроме того, в полном соответствии с руководящими документами.

А потом вдруг нагрянула перестройка, она же – перестрелка, развал, обман народа, грабеж. Что бы там ни говорили, оказалось, что никто никому не нужен, переход на рыночную экономику прошёл по самому жесткому сценарию, более того, Гайдар в беседе с одним из депутатов Госдумы признался, что они не учли сезонный характер производства в сельском хозяйстве!!! И такого недоумка поставили руководить экономикой страны! Это не ошибка – это преступление.

Начали акционировать (то есть прибирать к рукам) предприятия, многие из них в результате обретенной «самостоятельности» стали рушиться. Это был самый напряженный период в жизни каждого человека, кто жил в то время. Сегодня появляется множество фальсификаций, ставящих целью обелить Гайдара, придав его откровенно деструктивной деятельности видимость экономической необходимости и целесообразности. Мол, все делалось исключительно правильно, учитывая те обстоятельства; никакого криминала и в помине не было; просто те, кто обладал умом и смекалкой, смогли что-то сделать, и не только удержаться на плаву, но и подняться, а остальные (это порядка 95% всего населения страны) оказались бестолковыми неумехами-лентяями. Вот у них все и развалилось. Так это на себя пенять надо, а не на Гайдара. Наина Иосифовна (вдова Ельцина), вообще, договорилась до того, что 90-е годы это, ни много ни мало, – «святые» годы! И вот мне бы хотелось понять, как Вы через эти «святые» годы прошли, потому что это очень важный момент и в жизни страны, и в жизни каждого из нас.

 

Буйлов: Вопрос, Александр Сергеевич, Вы задали чрезвычайно сложный. Смею сказать, что для страны это, собственно, была и не перестройка вовсе, а какой-то обвал.

Обвал во всех отраслях народного хозяйства. Про село и говорить нечего – это просто грандиозный обвал. Но и во всех остальных отраслях – тоже. А сейчас страна пожинает плоды тех обвалов в армии, в оборонной политике, в космосе, во всех отраслях промышленного производства и социального развития, включая, разумеется, образование и здравоохранение.

У меня приятель в Сердобске со второй группой инвалидности, чтобы попасть на прием к кардиологу, месяц ждёт талончик, потом, с талончиком, ждёт еще месяц самого приема. А все для того, чтобы попросить у врача направление в областную больницу, где, в свою очередь, попросить направление в кардиоцентр. Но, во-первых, не факт, что врач, к которому он два месяца ждет приема, выпишет требуемое направление, а, во-вторых, не факт, что в областной больнице выпишут направление в кардиоцентр. Да за это время два раза умереть можно! Впрочем, мы с Вами говорим о сельском хозяйстве.

Я уже 30 лет работал к тому времени, когда началась перестройка. Это был какой-то бешеный темп в моей личной жизни. Вы же мне именно задали вопрос, поэтому местоимения «я» никак не избежишь. Конечно, мы же с Вами разговариваем «тет-а-тет», и я всегда старался оставить след, сделать лучше, чем у других моих сверстников, других руководителей, в общем, всегда у меня, как и многих, было стремление сделать больше и лучше.

 

Крылов: А в итоге, по бессмертному выражению Черномырдина, «получилось как всегда».

 

Развал промышленности и сельского хозяйства

Буйлов: Вот и получилось, как всегда. Получилось какое-то второе – мирное, бескровное раскулачивание, которое привело быстро к талонам на товары первой необходимости, в том числе на хлеб… К 1991 году, я безусловно, оказался как бы консерватором, что ли. Но мы уже и говорили с Вами о том, что много было чего-то такого, плохого что ли, система как бы изжила себя во многом. Она хороша была в какие-то периоды, тяжёлые для страны: вот индустриализация, над которой сейчас посмеиваются, а она имела место быть. С этой целью у государства не было денег купить у крестьянина хлеб, поэтому было принято решение через трудотряды хлеб изымать. Хорошо рассуждать сейчас, тогда-то мы не жили, и ту ситуацию представляем себе чисто умозрительно. И всё-таки, потом, когда я заканчивал в Москве учёбу, у меня было дикое желание, прям дикое, неудержимое желание написать работу по перестройке сельского хозяйства, поскольку было уже сообщено в газете «Правда», что в Китае началась перестройка. О чём многие из нас уже давно догадывались. Вы правильно сказали, что у многих возникло некое «головокружение от успехов», как говаривал Сталин, только в данном случае не от успехов, а от надежд на грядущие успехи, которые, казалось, непременно будут. Мы же искренне полагали, что все плохое на другой же день слетит как шелуха, и останется только самое лучшее, и вот тогда-то мы заживем по-настоящему, по-умному… Нет, плановая система, безусловно, была хороша. То есть, сама идея планирования. Что там говорить, уже давно многие, как раньше говорили, «капстраны» внедряют у себя элементы плановой экономики. Между прочим, интересно в свое время планировали венгры: они каждый год планировали пятилетку!

 

Крылов: Это очень мудро и интересно.

 

Буйлов: Вы правы, это очень интересно и мудро. Многие страны планировали на уровне макроэкономики. А у нас рубанули чисто по-русски: и хорошее, и плохое.

В то время я «поддерживал» Ельцина, так надо мной немножко подтрунивали. Помню, как-то Анатолий Фёдорович Ковлягин (мы в одном доме жили) спрашивает: «Ну что, идёшь голосовать?» «Ну, да». «За Ельцина, наверное?» Это было сказано с такой, знаете, подковыркой. «Ну, конечно, – отвечаю я, – за Ельцина».

 

Крылов: Я думаю, Ковлягин в тот момент Вас просто ненавидел. Для него это было предательством всех идеалов, своего рода отречением.

 

Буйлов: Да, это был секретарь обкома. Тут ещё и разное положение вещей. Мы как-то говорили с Вами о том, что премьер-министр похвалил нашего губернатора (Бочкарева), во многом, за хорошее. Это надо же, 33 бассейна за 2 года в области построено. А я сижу и думаю – бассейны, это, конечно, хорошо, но ты спроси мужика в Репьёвке, ему же некуда корову выгнать. Всё ж подмяли под себя агрохолдинги, типа ЗАО «Пензахлебопродукт». Я имею виду всех бизнесменов, хлынувших на работу в сельское хозяйство. Они же даже пастбищные земли подмяли под себя, хотя скот порезали. И это длится до сих пор.

 

Крылов: И в этом виновата муниципальная власть и государственная. Т.е., те, кому принадлежали на тот момент сельскохозяйственные угодья.

 

Буйлов: Ну, муниципальные, как всегда, переусердствуют.

 

Крылов: Нет, муниципальные просто были рады, что хоть кто-то, хоть что-то заплатит в их глубоко отрицательный бюджет, покупая или арендуя земельные угодья. Дотационность муниципалитетов была, по вновь сложившейся системе налогообложения и финансирования, примерно 85%. В бюджете сельсовета был только один налог – земельный, со стоимостью ставки налога с 1 га земли сельхозназначения 30 рублей в год. А НДФЛ (налог на добавленную стоимость) делился в пропорции с районным бюджетом. Всё это в итоге формировало сельский бюджет с 15% поступлениями от минимальной потребности. Фактически, на словах и в законе, объявляя независимость друг от друга и самостоятельность муниципалитетов каждого уровня от других ветвей власти, произошло полное удушение какой-либо возможности самостоятельного управления поселениями. В этом случае Минфин России являлся основной структурой, которая определяла средний размер дотаций для каждого среднестатического бюджета сельского поселения, исходя из численности его населения. Вот это главная структура, через которую весь сельский народ, а в итоге, в подавляющем большинстве, и народ России в целом, был лишен возможности самоуправления и вынужден был всегда находиться в состоянии просителя с протянутой рукой. Основными расходами бюджета поселения являлись расходы на выплату заработной платы сотрудникам администрации (их там было от 5 до 15 человек), оплату расходов ЖКХ и уплату налогов. Даже бензин для машины (как правило, личной) приходилось приобретать по замысловатым схемам Мяч в спортзал в школе невозможно было купить, не говоря о чем-то более существенном. Например, баян в клуб или микрофон для ведущего приобретали методом, якобы, дарения от инвестора. Поэтому-то землю продавали по низким, не рыночным ценам (рынка земли в то время просто не было, земли были брошены), а фактически отдавали, с надеждой, лишь бы привлечь инвестора, чтобы он создал хоть какие рабочие места, возродил производство. Даже не всегда вспоминали, что надо какие-то участки оставлять на выпасы.

Ведь после нескольких лет перестройки почти всё, что было построено при советской власти усилиями таких руководителей области, как Ермин Л.Б. и Огарев В.Ф., при их последующем приемнике Бочкареве В.К. было окончательно разорено и лежало в руинах. А те хозяйства, которые были не до конца убиты и числились как передовые, представляли собой предприятия, чьё благополучие и результат работы целиком и полностью зависели от погодных условий.

Фактически велось, так называемое, натуральное хозяйство, прячущееся за формулировку «экологически чистое», выращивание зерновых культур почти без внесения удобрений, исключительно за счет бонитета почвы. Так, один из руководителей хозяйств, находящихся на хорошем счету, в то время, в 2000 г., на мой вопрос о том, как обеспечить устойчивый и высокий урожай (какая должна быть технология выращивания сельскохозяйственной продукции), с большой долей иронии и высокомерия отвечал: «Ишь, чего захотел. Да это, если пойдет дождь вовремя, да и солнышко посветит как надо, вот тогда и на урожай можно рассчитывать». «А как часто это бывает?» – спрашиваю я. «По разному: раз в три-четыре года». Именно поэтому и был широко распространен использующийся для оправдания собственного головотяпства наукообразно сформулированный термин – зона рискованного земледелия.

В то время существовали отдельные хозяйства, на которых висели многомиллионные долги. Налоговики их не трогали, надеясь, что эти долги рано или поздно правительство всё равно спишет, как это делалось и ранее. Были годы, когда при подведении итогов года по районам области у сельхозпредприятий прибыль не перекрывала убытки. Низкие урожайность зерновых и надои молока в животноводстве, при галопировании цен на всю продукцию машиностроения и ГСМ фактически исключали любые надежды на получение прибыли. Например, весной ГСМ на посевные работы стоил 400 руб. за тонну, а уже в июле-августе 950 руб. Стоимость кредита в банке в 1994–1995 гг. доходила до 250 процентов годовых. Идет областное совещание по итогам года и министр отчитывается и говорит – одни убытки, за исключением одного предприятия.

И в этом, во многом, была виновата, конечно, политика руководства страны и губернатора. Например, в соседней Мордовии такого глубокого разорения не было. Там, кстати, и церкви в каждом селе стояли не разрушенные, с целыми куполами, без провалов в крышах и упавших крестов. У нас же, когда едешь по трассе М5 Москва-Челябинск, которая проходит через всю территорию Пензенской области, во всех населенных пунктах прямо около обочины дороги красуются полуразрушенные храмы. А в селе «Калинино» Пензенского района умудрились построить дорогу прямо посреди территории церкви: с одной стороны дороги церковь, а с другой стороны ворота и церковные постройки. Тут же в некоторых бывших церковных постройках фермеры разместили свиней. И это в 2002 году! Однажды, в 2008 г., когда ситуация уже не была такой страшной по сравнению, например, с 1999 г., после того, как мне пришлось заниматься сельхозпроизводством в ЗАО «Пензахлебопродукт», мне невольно пришлось стать свидетелем того, как губернатор Бочкарев В.К. орал, брызгая слюной, на министра Резниченко В.Г., обвиняя того в развале сельхозпроизводства и в доведении до катастрофического состояния жизнь сельского населения. Но министр-то был уже по счету четвертым, до него кто там только не побывал: и Чернышев В.Е., и два представителя из Татарстана (как-будто, своих не было). Резниченко – исключительно ответственный и грамотный руководитель. До сих пор не могу понять – зачем Бочкарев стал незаслуженно унижать своего, на самом деле, преданного исполнителя.

 

Челноки

Буйлов: Вот и от такой безнадеги часть населения, выброшенная на улицу без рубля в кармане, вынуждена была начать заниматься куплей-продажей, совершая челночные поездки за рубеж и на центральные оптовые рынки в столице. Когда-нибудь, мне кажется, этому «челноку» памятник поставят, который с Турции, Польши, Китая и др. стран возил товары и обеспечивал свою семью пропитанием.

 

Крылов: Да уже поставили. В Чите, например. С огромной клетчатой сумкой-баулом.

 

Буйлов: Да Вы что?! Мама родная! Видит господь, я даже и не слышал.

 

Крылов: Я сам по телевизору увидел и воспринял с огромным пониманием. Это были тяжелые и позорные годы для всей страны. Это в память о тех, кто много чего претерпел, потеряв работу, поменяв жизненные ориентиры и ценности. Эти люди – многие с высшим образованием, в прошлом ведущие инженеры и преподаватели – вынуждены были спать на сумках на грязном полу в залах ожидания на вокзалах, отбиваться от бандитов-рэкетиров и от «крышующей» их милиции.

 

Буйлов: Да, я помню, первый секретарь райкома Николай Николаевич спрашивает меня: «Слушай, Фёдорович, у тебя нет пилы «Дружба?» «А зачем тебе пила-то?» «Да я жену в Польшу посылаю, товар привезёт». «А пилу-то зачем? От рэкетиров отбиваться?» «Да нет, она ее продаст там, в Польше такие вещи в цене».

А второй раз спрашивает: «Где взять хомуты?» «Кого охомутать-то хочешь?» – смеюсь я. «Да в Польше хомуты очень ценятся». А жена его – Валя – техническим секретарём у секретаря обкома работала. Модненькая (она, слава богу, жива-здорова), в туфельках, современная, с белыми ручками, с ухоженными ногтями, с ухоженными волосами, прямо светская дама… Говорю: «И ты на неё наденешь хомут, и она повезёт его в Польшу?» (смеётся).

Да, и откуда такое счастье привалило, в смысле перестройки, я до сих пор не знаю. Это все из области макроэкономики, конечно. К этому же времени взлетели цены на нефть. И тут, мне кажется, Черномырдину тоже когда-нибудь памятник поставят. Он как-то это дело узрел, сразу для себя и своих дружков организовал Газпром. Взял всё газовое хозяйство, бывшее государственной собственностью, а через какое-то время всё это оказалось в чьих-то конкретных руках.

А на земле творились совсем другие дела. Между прочим, вот когда я работал директором совхоза «Ардымский», у меня было 600 человек рабочих. Если бы мне сказали – завтра проснёшься, а рабочих нет, никаких нарядов, пусть все делают, что хотят – мне точно показалось бы, что 600 человек в одночасье умрут. Однако ничего этого не произошло. И совхоз какое-то время оставался ФГУПом – Федеральным государственным унитарным предприятием. А «челноки» сделали своё дело: базары, киоски, которые они открыли, и вот эти грабительские и высокие цены. Это, как-то, я думал, Америка и Европа «помогали» России: с одной стороны, помогли её грохнуть, а потом, может быть, сами напугались? Этого я не знаю, я не политик.

 

Куринные окорочка

Крылов: Скорее всего, они грохнули Россию, благодаря предательству, в основном, высокопоставленных коммунистов, как в прошлое, так и в нынешнее время. Они всё время держали руку на пульсе грядущих преобразований и быстро стали собственниками самых лучших кусков отраслей промышленности, заводов и территорий, активно участвуя в чубайсовской преступной приватизации.

Помните, я говорил ранее, что в Америке на птицефабриках была проблема с утилизацией куриных окорочков (американцы были приучены потреблять только грудку, из-за того, что в ножках было повышенное содержание антибиотиков, которые кололись цыплятам для предупреждения инфекционных заболеваний и ускорения роста). Поэтому здесь у них была проблема: они вынуждены были утилизировать куриные окорочка, которые, по их мнению, не годились в пищу.

Всё это требовало дополнительных расходов. В период перестройки и развала производства, выращивание птицы, как и, вообще, чего-либо другого, в связи с высокой себестоимостью кормов, прекращением дотаций за счет бюджета и отсталыми технологиями, быстро стало неконкурентоспособно и пришло в упадок. Во многом в этом процессе также было видно влияние демпинговых цен импортеров. Как оказалось, окорочка из Америки – это золотое дно для тех, кто стоял рядом по обе стороны океана. В этот момент были организованы фирмы, как правило, из детей в прошлом высокопоставленных чиновников СССР, которые судами-рефрижераторами, партиями по 5–10 тысяч тонн организовывали доставку в порты России этих ящиков с окорочками. Тут же организовались сети холодильников. Вот и у нас в Пензенской области такая компания тоже была создана на основе акционирования бывшего предприятия Пензарыба, которая имела достаточные холодильные емкости. Основными акционерами стали в то время молодые и активные предприниматели, способные организовать дело и, самое главное, защитить его от разного рода бандитов и мошенников. Поэтому в течение длительного времени Пенза была неким логистическим региональным центром по хранению и продаже куриных американских окорочков, в то время, как собственное производство было почти полностью «убито».

Причём, бизнес был достаточно рентабельным всегда, так как сырьё, само по себе, для импортера было почти бесплатным, можно сказать, что платили только за погрузку-разгрузку и транспортировку до порта назначения. Первоначальная цена была около доллара за килограмм (по тем временам 23-24 рубля), и это уже с доставкой в Санкт-Петербург. Поэтому, конечно, никакие птицефабрики «Васильевская» и др. с их массовым воровством, плановой убыточностью, отсталой технологией и дорогими кормами, были не способны конкурировать с окорочками дяди Сэма. Разве могла у нас быть себестоимость ниже американской? У них за океаном себестоимость «производства» куриной ножки была заложена в цене на грудку курицы. Вот поэтому российские птицефабрики сразу же начали терпеть гигантские убытки и повсеместно разоряться. А с приходом в качестве губернатора Бочкарева В.К., примерно с 1999 г. было полностью прекращено дотирование производства со стороны бюджета области. В итоге остались только полуразрушенные корпуса, да горы грязи. Это сейчас, слава богу, стали в память приходить и их восстанавливать, но уже, естественно, на другой основе. В область в 2000 году пришел Бабаев Игорь Эрзолович – горский еврей по национальности, прошедший путь в Москве от рядового мастера на производстве до крупнейшего руководителя холдинга, ныне включающего целый ряд заводов и сельхозпредприятий. Но это отдельная история.

 

Неперспективные села и деревни

Буйлов: Теперь уже прошли годы, прошли десятилетия. Что же получается? Мне кажется, мы тоже говорили с Вами об этом. Греф заявил, когда он был в Правительстве, что государство, в котором более 40% сельского населения, по определению не может быть успешным. Эта идея «сближения уровня жизни города и деревни за счет деревни» всегда витала в воздухе и при большевиках. И одно время, если помните, была введена даже практика деления деревень на перспективные и бесперспективные. Вот эта, например, деревня перспективная, значит, надо ее газифицировать, а у той будущего никакого нет, чего на нее средства тратить?

 

Крылов: Это при Ельцине или при Советской власти?

 

Буйлов: Это было при Брежневе. Правда, как-то быстро от такого подхода отказались. А ведь какие замахи-то были! Вот, что значит неперспективная? Там ещё доживают век мои, например, родители, мои родственники, друзья, это вопрос исключительно эволюционный. А подошли к нему, как часто у нас водится, революционно, проще говоря – волюнтаристски. Вот, неперспективная, и всё тут. Упал столб, нет света, а чего упал? Да какая разница, село неперспективное, проживут как-нибудь, и, вообще, чем не скорее разбегутся, тем лучше. И внесли в умы людей большую, а, главное, вредную сумятицу.

Вы знаете, когда в Колышлее были Ваши выборы в областное Законодательное Собрание, я приехал в школу, пришли люди, человек 30–40, сидим, и я им подаю такую мысль, а почему А.С. Крылов-то? Почему вы не хотите избрать, например, Ковлягина? Он же у вас был первым секретарём райкома в Колышлее. Мне было жутко интересно, как они отвратительно к нему настроены, и главным лейтмотивом всех ответов звучало одно и то же: «Хм, Ковлягин, первый секретарь райкома, в гробу мы его видели, Владимир Фёдорович! Да Вы с ума сошли, да никогда!!!» «А в чём дело-то, почему?» – спрашиваю. «Вы знаете, до чего он додумался? Неперспективные деревни придумал! Сколько он люду оставил без хлеба».

Хотя вина-то была не Ковлягина, это была инициатива центра, она была спущена вниз – они там наверху ее почти не муссировали. Обычно, сначала Пленум должен решить, потом Съезд, а тут как-то сразу она просочилась, эта инициатива по поводу деления деревень на перспективные и не очень. Сейчас мы это повторяем и наступаем на те же грабли. Весь мой род – деревенский, и сам я абсолютно деревенский человек, но, даже больше половины жизни прожив в городе, я всё равно занимался деревней, и сейчас, в основном, живу в деревне, перебираясь в город лишь по необходимости. Мне грустно все это видеть, этот развал и полное уничтожение деревни. У меня на сердце тяжело от мысли, что настанет день, когда мне уже некуда будет перебраться из городской квартиры. Да… Но Ковлягин лично тут ни при чем. Такое указание было спущено сверху. Что характерно, ни тогда, ни после это указание официально так и не было отменено: ни, скажем, постановлением ЦК, ни постановлением Совета министров. Как-то всё решили спустить на тормозах, рассчитывая, вероятно, что все затухнет естественным образом в отсутствие руководящих распоряжений из столицы. Так оно и вышло.

Сегодня опять вернулись к порочной практике советского периода деления деревень на «хорошие» и «плохие». Покойный губернатор Василий Кузьмич Бочкарев, видимо, понимал, что звучит это не очень красиво, а потому предпочитал называть деревни, которым было даровано будущее, деревнями, в которых есть послабления с налогами.

И вот Сердобский район, который я знаю очень хорошо, вот село Куракино, огромное прежде село, молодёжи было полно, был техникум с тремя отделениями, был спиртзавод, мельница, совхоз, 5 тысяч га земли. Но оно там не одно же было. Понимаете, сейчас там определили из пяти сёл одно – Куракино с послабляющими налогами, остальным, конечно, не сказали умирать, они и сами умрут: Константиновка, Репьёвка, Ростовка, Софино...


Около восстановленной на средства жертвователей церкви в селе Куракино Сердобского района.
В.Ф. Буйлов в центре, справа от него Николай Федорович Лазарев.


Убийство деревни для меня больная тема. У нас и так-то расстояния между деревнями даже в густонаселённой нашей Пензенской области от 5 до 10 км. Вот сейчас её прополют, проредят, как сорняк. Вот выбьют эти сёла, так называемые неперспективные, что же у нас будет? У меня такое ощущение, что я из космоса смотрю на Россию. Знаете, как самолётом летишь, Европу пересекаешь, смотришь – там море огней: города, населённые пункты, плотность населения большая. Вот самолёт пересекает родную границу, смотришь вниз, мама моя родная, нет ничего, так, какие-то огоньки реденько разбросаны. И я думаю – это же очередная глупость, вернее, продолжение той давней глупости. А как быть? Проще всего сказать – не знаю, как быть. Самый удобный ответ. Но я и, правда, не знаю. Вот Солженицын – я терпеть не могу ни его самого, ни его произведения – но он как-то, проезжая от Владивостока до Москвы, верно заметил, что народа-то у нас нет. Тогда же появилось у него выражение, которое потом стало модным, но сейчас уже забылось – сбережение народа.

 

Крылов: Наверное, народосбережение?

 

Буйлов: Да-да, вот эта идея его, мне кажется, какая-то такая человеконенавистническая. Это что, скот, что-ли, сберегать? Это что, овцы, отара? Их надо беречь, вернее, стеречь с овчарками. Сама формулировка какая-то отталкивающая – «сбережение народа». Что это значит? Я не понимаю. Это словосочетание мне непонятно. Более того, для меня лично оно отвратительно.

 

Соцсоревнование

 Раньше в тех же колхозах люди работали не так, как сейчас говорят красные директора – из-под палки. Глупости это самые настоящие – нормально люди работали. Вот я сейчас встречаюсь с теми, кто в живых остался. А я в те годы как-то недолюбливал все эти соцсоревнования, хотя мы их организовывали, над этим работали секретари райкома, а я не занимался этим, но требования были высокие. И вот я недавно встретил старого механизатора, он меня узнал, и я спрашиваю: «Ну, где работаешь, чем занимаешься?» Он сразу перешёл на былые времена и говорит, к моему удивлению: «Вы знаете, раньше было как-то весело работать». «Что ж там весёлого, на дизеле пахать день и ночь?» – удивляюсь я. И он говорит: «А Вы знаете, было соревнование. А вот нравилось людям многим соревнование, они получали премии за это, были на виду. Им было приятно».

 

Крылов: Человек самоутверждался. Это немаловажно.

 

Буйлов: Да. Мне недавно один чиновник говорит: «Владимир Фёдорович, а я Вас давно знал». Я говорю: «Ну, может быть». Но мне, всё-таки, интересно, он ведь совсем из другой области, спрашиваю: «А в связи с чем вы меня знали? Мы, вроде, на разных полюсах работали». Он говорит: «А у меня отец – механизатор, я Вас с детства помню, и фамилию, имя и отчество». Господи! Ещё и с детства меня помнит. Да за что ж? И он мне сказал такую вещь. У него на полке лежат регалии его отца, и там же лежит мой приказ, где я объявлял ему благодарность и награждал похвальной грамотой. Понимаете? Это прошло уже 30 лет. И у этого тракториста лежит ещё… А мне тогда казалось, вот принесут пачку этих благодарственных писем, факсимиле у меня не было, вот сидишь, другой раз, чуть ли не сутки подписываешь эту пачку. Уже и не видишь, кому подписываешь, уже подготовил профком, партком и так далее. А потом мне рассказывал Нижегородцев В.Ф., ныне покойный, где-то он во Франции был: «Еду, – говорит, – посёлок, и в центре посёлка огромный портрет какого-то человека. Ну, я сразу спрашиваю, сколько, мол, вспахал или надоил товарищ. А сопровождающий говорит: «Да ничего он не напахал и не надоил, просто это самый уважаемый у нас в поселке житель». Получается, моральное поощрение и в капиталистическом мире работает!»

И мне вспоминается разговор с Бураковым Виктором Степановичем, был у нас заведующим общим отделом. Вот идём голосовать на выборы в школе №1, а я жил на Красной, 65, через дорогу от школы. Ну, Бураков такой мужик нормальный, говорит мне: «Слушай, ты будешь за Ельцина голосовать?» «Да», – отвечаю. А я жил в доме, где жили все члены бюро обкома партии. «И ты будешь голосовать за этого пьяницу?» – удивляется он. Я говорю: «Виктор Степанович, какой он пьяница?» «У-у, это такой прощелыга», – уверенно говорит Бураков. «Подождите, Виктор Степанович, Вы о чём говорите-то, откуда у Вас такие сведения?» И он выдает: «Да это ж дурак дураком! Мой коллега из Свердловска (мы с ним в Москве частенько встречаемся), не раз мне говорил, смотри, мол, как наш дурак из Екатеринбурга растет, вот, не дай Бог, ещё к власти придёт».

 

Крылов: И пришёл.

 

Буйлов: И пришёл. Вот такие вещи имели место быть. Нужна ли была перестройка? Безусловно. Нужна ли она была таким способом? Безусловно, нет. Ведь все это уже было: «весь мир насилья мы разрушим». Теперь в отношении крестьянства.

Я в свое время был у губернатора (Бочкарева В.К.) по поводу восстановления церкви в селе Куракино. Я ему сказал: «Василий Кузьмич, в чём дело, вот я работал в совхозе, сейчас там живу, знаю все поля. Есть поля по 30-40 га с чудесной землёй, как правило, заливная земля, просто, как крестьяне говорят, воткни оглоблю, вырастет телега. Ну почему местная власть не отдаёт их отдельным людям, которые хотят эти 20 га освоить? Уже 20 лет никто эти клочки не обрабатывает. Я знаю одного механизатора, Виктором зовут, он уже 2 года просит 2 га земли. Около него 2-3 алкаша, под 30 лет, эти алкоголики так и сидят у него там на корточках, работы ждут, у них на всех пятерых 20 бройлеров бегают».

Ответ Кузьмича был удивительный: «Ну, возьмёт твой Виктор землю, начнёт на ней хозяйствовать, а эти алкаши у него всё и растащат». «Ну, Василий Кузьмич, это же частная собственность, он может и между рог дать, Виктор-то, он совсем не интеллигент, он заставит их работать». «Да брось ты, наш народ заставить невозможно». А ведь это негативное отношение к собственному народу идёт оттуда».

Не знаю, не думаю, что он был прав, хотя, в чем-то, безусловно. Но не всё же – так безнадежно. Просто не надо было спешить, и, тем более, не надо все было пускать на самотек. Надо было идти, все-таки, эволюционным путем, тогда лет через 50 у нас было бы нормальное сельское хозяйство.

 

Крылов: Даже раньше.

 

Буйлов: Даже раньше. Ведь многие хорошие вещи, которые дала перестройка (а она их, безусловно, дала), нельзя и неправильно было бы сбрасывать со счетов. Не надо наступать в очередной раз на все те же грабли.

 

Власть партии

 Буйлов: Да, я очень часто встречался со Львом Борисовичем Ерминым, тогда прервым секретарем Пензенского обкома КПСС. Он часто заезжал в совхоз «Ардымский», мне кажется, он любил хозяйство, у меня было не сотни, тысячи встреч, я был с ним в поездках в Подмосковье, в Тернопольскую область и так далее. Он был строгий человек, строгих правил, безусловно. Мы как-то его с одной стороны боялись, с другой стороны уважали, ну, головы рубил чуть поменьше, чем второй секретарь Мясников.

 

Крылов: А второй больше рубил?

 

Буйлов: Да, у него же были под партийным надзором правоохранительные органы. Вы что! Идет бюро: «Прокурор здесь?» «Здесь, Георг Васильевич!» «Уголовное дело завести, да посадить!» Он потом скажет, сколько лет дать. И дадут столько, сколько скажет.

 

Крылов: Прямо так и было?

 

Буйлов: Обязательно. Ну, это была ничем не ограниченная власть. В то время областная власть была ничем не ограничена. Впрочем, райком так же себя вёл. И Василий Петрович любил, покойный, звать их: «наследники бога на земле». Только Бог на небе, а они на земле. Вот, что тоже мешало чрезвычайно.

Лев Борисович сделал в то время очень важную новацию. Он внёс культуру в производство и в быт. Например, он приезжал к председателю колхоза, у которого в кабинете, так сказать, только черти не водятся, ругал его за это, говорил, выброси всё, что же ты сидишь на этих скамейках ужасных. Заставлял покупать посуду, ложки и вилки, стеклянные стаканы. Ведь было в порядке вещей, встречая гостей, наливать чай в стеклянную банку.

 

Глупости производства, жестко внедряемые
из ЦК в работу сельхозпредприятий

В то время, как я помню, было 5 направлений деятельности, которые, я бы сказал, были преступными. Первое – заготовка веток: глупость, но я этим никогда не занимался. Бог миловал. Мне ещё прилетало за это кое-что. Второе – заготовка раннего силоса, вообще, глупей ничего нельзя придумать. Потом – полив всего и всея, и неважно, вот дождь идёт, мне звонит секретарь – ты там полив-то не прекратил? Апрель месяц: все поливают, а Буйлов не поливает. И Вы знаете, мы были зомбированные. Я говорю: «Да вода-то холодная, лёд по краям в речке, ею поливать-то нельзя». Вот сколько человек в зале в райкоме сидели, все надо мной смеялись.

 

Крылов: Почему?

 

Буйлов: Потому что зомбированы были. Первый секретарь говорит поливать, а какой-то

Буйлов говорит, что вода холодная. Ну, надо же придумать такое.

 

Крылов: Умник нашёлся. Все, блин, выполняют, а этот спорит…

 

Буйлов: Да. Как Фрид отвечал.

Лев Борисович говорит: «Ты опять обед не сварил рабочим?» А ему прислали 500 человек с городских предприятий помогать: помидоры, огурцы полоть. А Фрид мне потом говорит – да у меня 500 ложек-то и нет!

 

Крылов: А Фрид – кто это?

 

Буйлов: Директор совхоза «Терновский» (ныне на части земель совхоза «Терновский» идет строительство жилых кварталов города Спутник). А совхоз «Терновский» в то время специализировался на производстве овощей, хотя была у него молочно-товарная ферма, поля многолетки, зерновых, огромный цех по переработке и консервации овощей и др.. А вот техники по возделыванию овощей у него не было, поэтому вместо техники заниматься овощами должен был рабочий класс. По приказу партийных органов с каждого предприятия по субботам и воскресеньям на поля выгоняли сотни людей. Особенно прополка овощей требовала большого количества рабочих рук. Всё ж мотыгой делали. И вот Лев Борисович его гонял и гонял.

В конце концов Фрид взмолился: «Лев Борисович, в следующий раз приедете, всех накормлю. Вот я Вам говорю, накормлю всех!» «Ну, Фрид, смотри, я тебе говорю в последний раз, если не накормишь, всё, я тебя с работы сниму. Так же нельзя обращаться с рабочим классом!» – отвечает Ермин. И вот в очередной раз он приезжает, а Фрид опять никого не накормил.

«Лев Борисович, простите, ну всё приготовил, утром привязали бычка для того, чтобы забить на мясо. А бычок веревку оборвал и убежал. А то бы накормил, а бычок убежал…»

Или, например, такая идея, разработанная в недрах ЦК, как сушка травы.


Крылов: Я одно время искренне полагал, что сушка травы – хорошее, правильное дело. На зиму витамины и сухие вещества.

 

Буйлов: Я же рассказывал Вам: три бензовоза в день не успевали завозить топливо для сушилок в моем совхозе..

 

Крылов: Ну, может, ценообразование позволяло в то время делать сушку экономной?

 

Буйлов: Вот слушайте, сейчас я Вашу мысль продолжу. Тогда даже от больших партийных чиновников я слышал такую вещь, только тет-а-тет. Сидим в Москве в гостинице: «Да брось ты про это сельское хозяйство. Вот сколько мы сейчас в сельское хозяйство закачиваем ГСМ? Если всё это просто продать в Европу, то мы в 5 раз получим больше продукции, чем сами производим. А она, эта продукция, действительно, была очень энергоёмкой, в том числе, и за счёт низкого качества техники. В бригадах сколько же было наломано всего. Сегодня, конечно, все не так. Вот у моего соседа японская грузовая машина, и у нее полетела рессора. Он говорит: «Через неделю придёт рессора». «Откуда?» «Из Японии, конечно!» Я говорю: «Да ты шутишь?!»

Тогда же, когда мы заказывали комбайны, мы специально завышали из количество: запчастей днём с огнём было не сыскать. И сколько бились ради этого на всех уровнях. Приходилось выступать в ЦК и в Совмине. Корма же я умудрялся заготавливать на полтора года вперед. И такой глупостью, как ранний силос – это лопухи и трава – не занимался. Они же не силосуются, а от веток прок, вообще, был ноль. Как-то я набрался смелости и спросил Ермина: «Лев Борисович, а зачем мы ветки заготавливаем? Я – нет, видит бог. Смотрите, меня не впутайте в ветки, никогда в жизни». Рисковал, мне иногда об этом говорили. Звонок: «К вам 200 человек с Химмаша». «Зачем?» «На заготовку веток». «Я их не возьму».

Мне секретарь райкома говорил: «Эх, и доиграешься ты». Я уже как бы шел не в ногу с партией. И вот эти глупости были. Возвращаемся мы из командировки с Виктором Карповичем Дорошенко. Вагон, купе, жарко. Разделись чуть не до трусов, и тогда я начал ему об этих глупостях говорить: мы одну выпьем рюмку, я ему одну глупость называю и т.д. – 5 глупостей – 5 рюмок, на шестой я иссяк, но говорю: «А зачем же Вы это делаете, Вы же нас как гоняете за невыполнение распоряжений?» Он поднял палец вверх и говорит: «Володя, это всё из ЦК».

Ну, я и не хочу возвращаться к плану случек, который я получал из ЦК.

И реформирование сельского хозяйства назрело. Я говорил Вам, что руки чесались, но не нашёл я руководителя, отказывались все. Реформирование было необходимо. Но способ реформирования, повторяю, который организовал Ельцин и Гайдар, он преступный. Видите, всё падают космические корабли, падают, и будут падать ещё долго.

 

Крылов: Ну, что Вы наговариваете? Просто провода перепутали…

 

Буйлов: Да, перепутали. Взрываются снаряды в хранилищах, происходят катастрофы в энергетике и на транспорте. ЖКХ – всё рвётся. Я, как-то, было дело, разговаривал с ныне покойным Бочкаревым, тогда еще губернатором. Говорю ему: «Василий Кузьмич, знаете, вот России ничего не страшно, ни ядерная бомба, ничего, а страшно знаете что?» «Ну, давай». «Страшно ЖКХ. Вот как рванёт, то мало не покажется!»

 

Проблемы перестройки

Давайте продолжим о Грефе, о перестройке, о том, что участие их в этом сломе экономики России и государства было определяющим. Это был какой-то способ применён – за гранью здравого смысла, просто запредельный. Это уже не перестройка, а развал и уничтожение. Нанести такой удар, а мы все говорим, что наша экономика будет глотать ещё долго последствия этого вмешательства. Сейчас Владимир Владимирович (Путин) пытается оправдаться и показать, что, якобы, у нас все налаживается, что вот и пшеницу мы уже продаём за рубеж – вот до этого никогда не продавали, а сейчас продаем. Видите, как хорошо, видите, мы сейчас обеспечиваем себя курятиной. Хорошо ведь? Хорошо.


Крылов: Ссылка на растущий экспорт пшеницы может радовать только людей, ничего не смыслящих в сельском хозяйстве. Это все равно, что лес продавать за рубеж, а обратно закупать мебель. Ведь выращивание пшеницы в Советском Союзе не было самоцелью. Главным в этом производстве было выращивание собственного, экологически чистого мяса. Скот, питаясь комбикормами на основе фуражной пшеницы, приносит норму прибыли в несколько раз большую, чем просто продажа пшеницы на экспорт.


Буйлов: Я разговаривал с теми, кто давно в сельском хозяйстве в Пензенской области. Спрашиваю: «Что сейчас хорошего?» Отвечают: «Мол, есть пятна хорошего». Одно такое пятно я видел у Руденского – посевы подсолнечника. Но это был уже идеальный посев. Однако, если так гербицидами увлекаться, то гербициды выжигают всё живое: там ни букашек, ни таракашек. Это, с другой стороны, как бы и не очень хорошо.

При наших просторах насыщать землю химией, надо ли? У нас ещё экстенсивное земледелие в сельском хозяйстве себя не исчерпало. Ведь интенсивное сельское хозяйство всегда дороже, чем экстенсивное. Это приводит к тому, что большие массивы земли забрасываются, а маленькие, наиболее удобные для логистической обработки, напичкиваются химией, ну не знаю, есть, кому думать по этому поводу. Но пятна положительных изменений просматриваются – опять же, в мясном птицеводстве.

С одной стороны, Василий Кузьмич мне говорил в свое время: «Мы в Наровчате будем делать коровник на 8 тысяч голов». А в чём противоречие? А в том, что это, конечно, хорошо, 8 тысяч голов, но это, если получится, потому что там много такого, чего Василий Кузьмич не учел. И главный вопрос, который он не учел, это вопрос управляемости таким количеством поголовья коров. Вон бычков у нас в Земетчино было 10 тысяч голов, на откорме, в Вертуновке было 8 тысяч, в Родниках было 5 тысяч, у Цирулёва в Кузнецке – 2 тысячи. Никаких проблем. Течёт барда по трубе, насос подкачивает. Но корова – не бык, её, то надо запускать, принимать отёл, то она болеет, то в охоту не приходит. Бык, что болеет что-ли? Заболел, зарезали на хер, да и всё. И в общепит. А корову-то, понимаете, нельзя. Поэтому мало, кто знает, мне кажется, уже никто не знает, а я говорю, вот при мне, на моей памяти, началась специализация, концентрация, агропромышленная интеграция. Было издано на этот счет Постановление ЦК.

И вот под это Постановление строился комплекс на 200 коров. А для нетелей, как я развивал хозяйство, строился комплекс на 8 тысяч голов; и проблем больших не возникало. Однако в совхозе Махалино Кузнецкого района, уже никто не помнит и не знает, проект составили на 4 тысячи коров, но не достроили до проектной мощности. Дошли только до 2 тысяч и бросили. А потом и эти 2 тысячи разорились.

Многие такие комплексы имели проблемы с управляемостью. Вот меня директор свинофабрики в Панкратовке, покойный Виктор Бельдёнков, талантливый был руководитель, герой соцтруда, спрашивает: «Слушай, а ты всех рабочих помнишь?» Я говорю: «Я как-то не задумывался, да, многих, даже, наверное, большинство». «А я уже эту ниточку потерял, у тебя сколько было рабочих?» «500 человек». Он: «Это и я помню, у меня сейчас полторы тысячи». Я говорю: «А что из этого следует?» Он: «Да понимаешь, вот у меня, бывало, заходит, Мария Ивановна. Добрый день, туда-сюда, что пришла? Дочь замуж выдаёшь? Ковёр нужен? Слышал, слышал. Вот ей приятно и мне приятно. А сейчас ко мне заходят, я спрашиваю – ты кто? где работаешь? в каком цехе? на откорме или на опоросе? кто у тебя бригадир? Я уж и бригадиров не помню».

Вот есть какой-то предел управляемости. Вот, заводу проще. Например, в Заречном, там было 18 тысяч рабочих, там директор завода провёл планёрку, уехал, цеха работают, там всё компактно. Торговля – ей занимается городской отдел торговли, общепит – занимается отдельная структура и всё такое прочее. Надо автобус, чтобы до Пензы доехать – садись, да езжай. А у нас из Саловки в Пензу везти роженицу, приходят ко мне: «Владимир Фёдорович, сейчас будет рожать, на чём везти?» Особенно в глубинке. Да и здесь то же самое. Опять приходят: «Владимир Фёдорович, завтра провожаю парня в армию, давайте автобус!» В следующий раз: «Давайте автобус, Владимир Фёдорович, невесту берём из Сосновоборска, вон, куда надо ехать. Вся жизнь через директора проходит. Рождения, проводы в армию, свадьбы, похороны... Всё, как у попа, они как говорят – мы ведём от рождения до смерти. Мне понравилось, когда священника спросили: «Вы ответьте, что ж такое смерть?» А он сказал – мы ещё не разобрались, что такое жизнь, а вы уже спрашиваете, что такое смерть. Да, это судьба директора совхоза, председателя колхоза. Она уникальна в своем роде.

 

О студенческой жизни в Пензенском
сельскохозяйственном институте и о людях с деревни

Буйлов: Все мы, дети военного времени, хотели быть офицерами. Это была мечта. У меня не было мечты быть директором совхоза, я понимал, что это какой-то заоблачный полет мысли. И, вообще, директор совхоза, вон, Павел Васильевич Аносов – это бог. Я что, богом, что ли, буду? С какой стати? У меня мама шила всю войну солдатам, папа воевал, жили с копейки. Я пять лет учился, мне за пять лет из дома не дали ни рубля, потому что их не было. А Хрущёв был недальновидный, он студентам давал 24 рубля, на рубль можно было пообедать, причём, хорошо, первое, второе, ещё компот или кисель, что-нибудь такое. А вечером, мне там мамка дала, яйца, утку, масло в банке, я купил макароны и нажарил, и так далее. Ну что бы Хрущёву не давать нам 30 рублей? В месяце 30 дней, а он давал только 24 рубля. Зато на наше студенческое счастье был буфет без продавца. Мы там брали бутерброды и попутно ещё и сдачу. Как только перемена, у нас Васька уже за первый стол сел, это называлось так, Васька, сегодня твоя стойка, стойка – это лететь в буфет без продавца и через голову подавать нам по конвейеру бутерброды. Ещё же булки там были, с колбасой и с сыром.

 

Крылов: А как же вы расплачивались в этом буфете?

 

Буйлов: Я Вам говорю, ещё и сдачи брали. Там был ящик, в ящик надо было класть деньги (смеётся), мы кормились так года три. Это был шик. Как уж они там списывали, я не знаю. Но это красота была. Это только в обед. Бутерброды, кисель, чай, компот – стаканы стояли. Ну, ни фига себе, студенту слопать бутерброд, а то ещё понахальничаешь, так два съешь, да ещё стакан киселя. И потом, мы подрабатывали, конечно.

А вот знаете, молодость, все мы были разные, по силе, по телосложению, я был из 10 класса, а там были уволенные по сокращению армии подводники у нас, а они были хохмачи ещё те, они работать особенно не любили. Грузим лук на Пензе-4, а кули здоровые, плетёные, там кг 50, вот староста набирает на погрузку вагона ребят покрупнее, чего ж хилых-то брать, вон из Пачелмы Володя, он профессор сейчас, ходит, и нога за ногу задевает. Вот подхожу к весам, я крепенький был, меня всегда брали, даже на разгрузку цемента, пиломатериала. Я подхожу, и они мне кладут мешок на спину, нормально, безо всякого хохота, я несу этот мешок в вагон, в вагоне я его сбрасываю, там два, таких же как я, подают наверху, и тоже два, которые укладывают в вагон. И вот я опять подхожу, мне опять погрузили, нормально. А вот есть высокие и худые, у нас было таких два, Герман Исаев, вот он в ЦК, недавно умер, а работал полжизни, а эти два морячка подводника ему не кладут, мне-то положили и я пошёл, а они возьмут ему, да и тихонько кинут мешок, и он вот так вот сгибается (смеётся). И хохочут они, и мы с ними, а то ещё и упадёт. Да и он хохочет. И всё превращают в хохот, никто не плачет, хохот, смех. Это студенческие годы. У меня любимые занятия были: комсомол и ДОСААФ. В ДОСААФе я по причине травмы ноги не мог бегать особенно, пробовал и на лыжах, 3 разряд сделал, упал и больше на лыжи не встал. Лошадиный спорт – я никак. А вот стрельба из всех видов стрелкового оружия – 5, в том числе, пистолет. Под Оренбургом город есть, Бузулук. Сборы. Нас там собрали, под сопкой, там сопки, летом жара. А от Бузулука мы за семь километров в баню ходили стром. Ну и старшина гонял нас, как хотел, я его всю жизнь не забуду, старшина – старший сержант Воробьёв. Он, то командует: «Приступить к приему пищи!», то «Встать! Прием пищи закончен!» Ну, это Вы всё знаете. И на меня это ничего не действовало. Как был у меня вес, так и остался. Кто-то мне ещё говорил: «Хохол, тебя ничем не проймёшь». Хотя режим был, и скатка, и фляжка, и сапёрная лопата, и противогаз, и я во взводе был гранатомётчик. Это труба. А у всех автоматы.

Ну вот. Идём в строю, а рожок тоже был пустой у автомата, на стрельбах-то понятно, дают тебе, и мне было как-то всё запросто. Вот я стоял в строю, полевые занятия в институте, а все преподаватели были полковники, участники войны. Ой, какой же это народ!!! Как мы их любили!!! Вот я о сочетании строгости с доброжелательностью. Я стою в первый шеренге, у меня СКС в руках, а полковник Столяров, был ранен, он вёл тактику. На поле выходим, там полковник Горохов был. И у меня просит карабин: прием показывает. Вот он показал приём, я стою в строю, и он мне карабин, я не помню его вес, мне кинул. Я его поймал. Как мне удалось, я не знаю. Ведь он бы меня убил этим карабином. Такую «херовину» кинуть тебе, понимаете? Любили мы их, хорошие были мужики. Я пришёл на кафедру, там лаборант, Виктор Николаевич, и он печатает на кафедре. А тут такое ограждение, и я его о чём-то спрашиваю, он, печатая, мне отвечает. Я его ещё о чём-то спрашиваю, он оглядывается, отвечает мне, и печатает на машинке. Я пришёл, рассказал старосте, он: «Да ты что?» «Ну, да». «Ну, давайте сходим». Пошли к нему в перерыве, скажите, Виктор Николаевич, как Вы так можете? А он: «Я всю жизнь в армии занимаюсь этим делом печатным. Я, – говорит, – очень долго не открывался, когда пришёл в сельхозинститут. Все материалы относил машинистке, а потом смотрю, там что-то надо срочно было, всё – теперь всё мне несут, и я печатаю, хотя это и не моя обязанность».

Печатать текст, и ещё отвечать на вопросы. Это же вообще!!!

Студенческая жизнь, конечно… это самая замечательная пора. И вот при всех трудностях, выговорах и изъянах что ли, я бы всё повторил опять. Я, знаете, так люблю деревню, деревенский народ. Психология деревенского жителя и городского – разная. Есть такие оттенки, нюансы, если ты внимательный человек, по которым ты легко отличишь одного от другого. Сказать, что уж очень в деревне простые люди – ничего подобного. Каждый со своей хитрецой, со своей лукавинкой. На первый взгляд, может быть, кажется вся эта простота, да ничего подобного. Я сколько раз слышал такое, что деревенский народ – это народ, который здоровый, не болеет. Ничего подобного: больной народ, тяжёлый, особенно механизаторы, доярки, к 50 годам руки у них уже изуродованы, ой, это страшное дело. Механизаторы, у всех них радикулиты, зубов нет, зрение плохое. Посмотришь, 40 лет, он уже старик стариком.


Факультет повышения квалификации при Пензенском сельскохозяйственном институте 1970–1971 гг.
Перед назначением на первую руководящую должность в совхоз Долгоруковский Сердобского района.


Крылов: А вот когда мы с Вами работали в ЗАО «Пензахлебпродукт», в Черенцовке, в бывшем совхозе «Серп и Молот», туда были поставлены новые трактора Т-4. Утром директор Юркин С.О. докладывает, что отец с сыном ночью пахали землю и пропали, но следы трактора ведут в пруд. Заехали туда, а обратно следов нет, утонули. Стали искать, шестом настукали по кабине трактора под водой – нашли.

 

Буйлов: Ой, да таких случаев тьма!!! У нас, вот я работал, механизатор переезжал реку, а меня наказывали за это дело, как зоотехника. Там была техническая инспекция при Профсоюзах, в которой работал инспектором Орлов. Это был страх, когда куда едет Орлов, техническая инспекция Облсовпрофа. И он смотрит: «Вы главный зоотехник?» Говорю: «Да, так». «Вас надо наказывать!» «Зачем, за что?» «А у Вас есть карта? Вы дали механизатору путь следования до этого омёта?» «Нет». «Ну вот, видите, а Вы обязаны указать. Вы механизатора провожали до соломы на санях зимой?» «Да». «Вы указали путь следования? Он и поехал через речку напрямую».

Один, значит, уснул, боевой такой, мне нравился, лет 40, русский мужик, орёл, мощный, шутки, смех, уснул и трактор зашёл в стог. Стог загорелся тут же и он сгорел. Мы потом приехали, он, видимо, как бегал около омёта, уже, наверное, очумел, старался затушить. Помню, нашли мы тогда кожу с ногтями… Много чего было.

Знаете, вот я ушёл из совхоза «Ардымский», ушёл в Управление сельского хозяйства, за меня остался директор совхоза. И вот, что произошло. Я проработал 10 лет, и вот за 10 лет была трагедия одна, механизатор останавливал машину, был подвыпивши, и его сбило. Потом 10 лет после меня был руководитель, …ой, какие трагедии, как так получилось, я не знаю. Первая: шофер, умница, уехали в сад набрать яблок в совхоз им. Мичурина, набрали яблок, сели где-то на берегу, выпили, и кто-то из друзей говорит, надо съездить ещё за самогонкой, Вась, дай на бензовозе твоём съезжу. И поехал на бензовозе за самогонкой. И бензовоз опрокинул, Вася утром просыпается, очухался и идёт пешком из Мичурина лесом, дошёл до леса, снял ремень и повесился. Уже трезвый.

Второй случай: был сварщик, он, оказывается, в детдоме воспитывался, такой справедливый, у нас членом парткома был. И свадьба, выдают дочь, у него два сына, и вот одного сына он как-то недолюбливал, свадьба уже закончилась, тут колобродят, кто куда, он берёт топор и решил его зарубить. А зарубил не того, в темноте не разобрал, не того, с котором он в конфликте, и тут народ, утром, уже рассвело, все собрались, ёлки-палки, а где Виктор Иванович? Все его Виктором Ивановичем звали, и я его звал. Такой степенный, сварщик. Пошли за хлев, он повесился. Хоронили, два гроба, отец и сын.

Только прошло это несчастье, другая напасть. Среди некоторых рабочих встречались пьяницы, не многие, я 2–3 сразу уволил, и как-то всё успокоилось и 99% механизаторов были отличные люди, просто как люди, как механизаторы. И вот, когда я ушёл, один из механизаторов ещё как-то болтался. Он, как только начинается страда, обязательно запьёт. Ну, выпил и залез в копну, а комбайн шёл и его раздавил. По копне проехал, а он в копне лежал.

Так что перспектива деревни, как таковой, не просматривается, а методы, которые выбраны для того, чтобы сделать цивилизованные, высокоорганизованные, высокопроизводительные сельскохозяйственные предприятия на 8 тысяч коров, на 2 тысячи коров, методы, с моей точки зрения, выбраны неправильные. Я так думаю, логика вроде бы есть, ну, 2 тысячи коров в одном месте, несмотря на проблемы с утилизацией навоза, а кто-нибудь подумал – сколько людей осталось без коровы? Тогда опять логика, вроде бы, правильная, если у тебя нет коровы, нет у тебя пастбища, или ты лишился коровы, ну иди, в Пензу работай. А рабочего класса в Пензе много прибавилось? Село разбежалось, а рабочего класса нет. Торгашей всяких, слесарей на станции техобслуживания, в охране сейчас море людей, отставников-офицеров сколько угодно в охране, согласны? А рабочих на заводах много прибавилось? Нет, не прибавилось. Вот я и говорю – не туда мы пошли, и куда приведет нас этот путь – одному богу известно…


Во время командировок в Москву Буйлов часто брал с собой сына.
Третьим в группе стоит заместитель начальника Управления сельского хозяйства
Пензенской области Слукин Н.А.

 

Продолжение следует.



Комментарии

Написать отзыв

Примечание: HTML разметка не поддерживается! Используйте обычный текст.