«ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО» КАК СИМВОЛ СОВЕТСКОЙ РУСОФОБИИ


Иван Щигорев


«Что бы этому ни препятствовало, мы должны как бы охватить
единым взглядом совокупность всех вещей».

М.В. Ломоносов

 

 

Падение державы

 Все дальше и дальше уходит от нас советская эпоха, ее победы и поражения, закончившиеся, в конце концов, сокрушительным падением, позорными плясками на ее трупе, а неприкрытый грабеж не закончился до сих пор, сопровождаемый бесконечными рассказами об ее экономической несостоятельности и неконкурентоспособности, с одной стороны, и сказочной эффективности «рыночной», свободной экономики, с другой. При этом, серьезных, спокойных обсуждений практически нет.

Оно и понятно, истоки советской экономической системы, первоначальное зарождение и становление планового хозяйства, его теоретическая база, и специалисты, его внедрившие, замалчиваются сегодня далеко не случайно. Если открыть классиков марксизма-ленинизма, то никакой внятной теории и технологии по созданию экономической основы советского строя, тем более, планового развития общества  мы там не найдем.

«Постоянная, сознательно поддерживаемая пропорциональность, действительно, означала бы планомерность…» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. т. 3, с.620)

«… Необходимость распределения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства…» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. т. 32, с. 460)

Если, верить, например, П.А. Игнатовскому, автору книги «Экономическая жизнь социалистического общества» (Москва, «Экономика», 1983 г.), то у классиков на тему планового развития общества это – все!

Там, кроме деклараций на тему экспроприации экспроприаторов, ничего нет, им и предложить-то больше было нечего. Тогда еще никому в мире без энергии и ссудного процента развитое технологическое общество строить не приходилось, готовых наработок не было. Советская Россия здесь была первооткрывателем, а признать сегодня это «начетникам от коммунизма», как внутри России, так и за ее пределами, явно не хочется, поэтому и серьезных дискуссий на эту тему, как не было, так и нет.

А мы, тем временем, превращаемся в «банановую республику», только без бананов. И, надо полагать, что все миражи на тему восстановления утраченного нами величия, вроде восстановления Советского Союза, Варшавского Договора и т.п. служат, в конечном счете, только одной цели  – забалтыванию глобальных проблем, чтобы мы не поняли, что, в самом деле с нами случилось, что лежало в основе советской катастрофы, и почему почти все наши сверхчеловеческие усилия по созданию новой империи закончились таким оглушительным крахом.


Банановые республики

 А раз мы уже во многом превратились в «банановую республику», то неплохо было бы посмотреть на их колыбель – Латинскую Америку – и, хотя бы, в общих чертах попытаться понять, как им, живущим в райском, в отличие от нас, климате, с очень маленькой плотностью населения, где под ногами – вся Таблица Менделеева, где основные жители – выходцы из Европы и на редкость послушные, трудолюбивые, непритязательные индейцы, удалось превратить свою землю в символ нищеты, экологического бедствия и политического хаоса.

В качестве «путеводителя» предлагаю вышедшую в 1971 году книгу Эдуардо Галеано «Вскрытые вены Латинской Америки». Книга эта переведена практически на все языки мира, в том числе, на русский (издавалась в СССР), и актуальности своей не утратила по сей день.

Очень коротко по содержанию. Испанскую империю окончательно добила агрессия Наполеона, в результате которой вице-королевство Рио-дела-Плата вышло из-под контроля Мадрида и получило формальную независимость в 1810 году. На развалинах вице-королевства, в конце концов, образовалось четыре государства: Аргентина, Уругвай, Боливия и Парагвай. Бывшие колонии Нового Света стали обладателями колоссальных запасов минеральных и сельскохозяйственных ресурсов, перед ними, казалось бы, открылись все пути для того, чтобы стать очень состоятельными, а, главное, самостоятельными государствами, но на деле Латинская Америка превратилась в территорию социального бедствия, постоянных военных переворотов, дефолтов и общей экономической отсталости.

«Чем больше свободы предоставляется торговле, – горько отмечает Э. Галеано, — тем больше тюрем надо сооружать для тех, кто становится жертвой этой торговли. Наше поражение всегда становилось составной частью чужой победы, наше богатство всегда порождало нашу нищету, вскармливая процветание других: разных империй и их наместников. Колониальная и неоколониальная алхимия превращает золото в негодный хлам, продукты питания – в яд». 

В колониальные времена Латинская Америка переболела тяжелейшими лихорадками: изумрудной, золотой и серебряной. Потоки драгоценностей уплывали в Европу, обогащая кого угодно, но только не тех, кто их непосредственно добывал. В эпоху «независимости» прибавились новые болезни: «сахарная», «кофейная», «каучуковая», «фруктовая» и ряд других, приносящие огромные прибыли владельцам-латифундистам на фоне чудовищной нищеты всех остальных. Латифундия — поместье, стала символом и проклятием значительной части Нового Света.

Латифундисты, особо не заморачиваясь, с издевательским постоянством разыгрывали одну и ту же трехактную пьесу.

Акт первый.  Появляется источник сверхдоходов, например сахарный тростник. Все силы и средства сразу же бросаются на его возделывание. Каждый клочок земли, пригодный для выращивания тростника, отводится под эту культуру, в ущерб всем остальным.

Экономика тут же выстраивается по принципу: «Продадим сахар, а все остальное купим на мировом рынке». Это правило распространяется даже на продукты питания, которые импортируются и продаются в лавках тех же латифундистов. Колоссальные прибыли идут на  сверхпотребление олигархии, которая не вкладывает деньги в другие сферы. Зачем? Есть же сахар, и он дает наивысшую прибыль. В Европе и США закупается абсолютно все. Ясно, что в таких условиях неоткуда взяться местной промышленности. Латифундия использует практически бесплатный труд людей, которым платят ровно столько, сколько хватает на скудное пропитание.  «Чем больше тот или иной продукт ценится на мировом рынке, тем больше бед он приносит тому латиноамериканскому народу, который, жертвуя собой, его производит»,  – замечает Галеано.

Акт второй. Земля, отведенная под монокультуру, быстро истощается. Чтобы восполнить ее убыль, вырубаются леса, освободившиеся участки вновь отводятся под тростник.

Акт третий.  Цены на сахар падают, экономика оказывается банкротом, а тростник оставляет за собой пустоши ни на что не пригодных земель.

Но тут новая болезнь – кофе и какао, и все повторяется в деталях, затем каучуковый бум, хлопковая лихорадка… Сырье уходит за границу. Сверхприбыльные отрасли порождают нищету миллионов и надежно препятствуют возникновению собственной промышленности. При этом, ни для кого не было никаким секретом, что наивысшую прибыль получает не страна-экспортер сырья, а страна-промышленник, которая делает конечный продукт и потом сбывает его как раз тому, кто и поставляет сырье. Протекционизм (защита, покровительство) — залог промышленного развития страны и ее процветания, истина банальна, но она категорически отвергалась правящим классом. И на то были веские причины: при таком положении вещей, латифундия, опираясь на почти бесплатные рабочие руки (выбора-то у работников не было),  становилась единственным источником труда, что давало ей возможность относиться к людям, как к расходному материалу, выжимая их до предела.  И, хоть, в конечном счете, латифундисты, получали сравнительно небольшой процент от общей прибыли, но, поскольку доходы исчислялись астрономическими величинами, а производственные издержки стремились к «0», могли позволить себе особо не заморачиваться развитием производства, так как даже той малой доли, что они имели, им вполне хватало на запредельную роскошь, стабильность и уверенность в завтрашнем дне. А противопоставить их алчности было нечего, так как нации не сложились, религиозное единство было давно утрачено, люди разобщены, поэтому любое локальное проявление недовольства тут же безбоязненно пресекалось и нередко топилось в крови. А для этого внутренних ресурсов вполне хватало. Вдобавок, от какой либо внешней агрессии они были надежно защищены покровительством Англии и США, практически монополизировавшим их внешнюю торговлю. А раз нет источника внешней агрессии, то и на внутреннее единство можно наплевать!

«Наши правящие классы, изначально включенные в орбиту империалистической власти, не испытывают ни малейшего желания хотя бы проверить, не окажется ли патриотизм более рентабельным, чем предательство, и действительно ли выпрашивание подачек является единственной возможной формой международной политики», – подводит итог Э. Галеано.

Но, несмотря на такое жесткое покровительство, в Латинской Америке регулярно появлялись лидеры, которые пытались вводить протекционизм, пытались покончить с властью латифундий и зависимостью от монокультур. Но с той же самой регулярностью их свергали. После чего в президентское кресло садился человек, отменявший протекционистские (покровительственные) ограничения и заодно раздававший иностранцам выгодные концессии по символическим ценам. Военные режимы, так называемые хунты, служили латифундии: сгоняли крестьян с земель, превращая их в экономических рабов, и расстреливали тех, кто пытался протестовать.

 

Парагвай

 Но, следует отметить, что даже в таких условиях был случай, когда все-таки была предпринята вполне успешная попытка построения полноценного государства. И было это в Парагвае. Там у руля страны встал диктатор, причем настоящий, не декоративный правитель, слуга местных и внешних олигархов, а правитель-самодержец в полном смысле этого слова. Его имя — Гаспар Родригес де Франсия. В 1816 году он забрал себе всю власть в стране и не выпускал бразды правления до самой смерти в 1840 году. Парагвайский протекционизм тех времен отличался такой степенью радикализма, что его правильнее называть изоляционизмом с очень высокой ролью государства в жизни страны. Франсия на практике доказал, что можно успешно развиваться, независимо от мировой торговли. Можно покончить с голодом — настоящим бичом Латинской Америки, можно подавить преступность и даже сгладить имущественное расслоение в обществе до величин, обеспечивающих социальную стабильность.

После смерти Франсия Парагвай возглавил Карлос Антонио Лопес. В основных вопросах он придерживался линии своего предшественника, несколько её модифицировав, с учетом требований своего времени. Лопес считал изоляционизм уже ненужным, установил дипломатические отношения со многими странами, поощрял переезд в Парагвай иностранных специалистов, но при этом твердо следовал протекционизму. Экономический рост в стране продолжался, открывались новые фабрики, пороховые заводы, развивалось производство тканей, стройматериалов, бумаги, и, что немаловажно, пушек и ядер. Парагвай, несмотря на незначительные территориальные размеры, превращался в заметную военную величину. 

Мало того, на собственных судоверфях строились корабли, появился свой флот, ходивший не только по реке Парана, но даже и в Европу. Причем внешняя торговля была монополией государства, поэтому экспортно-импортные операции не контролировались латифундистами и стоявшими за ними иностранцами, как это было во всей остальной Латинской Америке. В то время как огромная Бразилия задыхалась от неподъемных внешних долгов, Парагвай абсолютно не зависел от мировых кредиторов.

В 1862 году Карлос Лопес умирает, но стране снова повезло: к власти пришел Франсиско Солано Лопес, третий и последний великий диктатор-протекционист Парагвая. Лопес, также противник бредней о свободной торговле, «невидимой руке рынка», как и его предшественники, и удерживает заградительные пошлины на уровне 45 % (от цены продукции по товарной накладной), и Парагвай начинает становиться региональной державой, и для части элит Латинской Америки образцом для подражания. Поэтому за дело взялась английская дипломатия, и Лондону удалось создать военную коалицию из Бразилии, Аргентины и Уругвая. И после нескольких лет ожесточенных сражений Парагвай был разгромлен. Слишком неравны оказались силы. Сам Франсиско Лопес не стал отсиживаться в тылу, не попытался сбежать или получить для себя личные гарантии в обмен на капитуляцию. Он сражался до последнего и был убит в бою, перед смертью успев сказать слова, которые до сих пор помнят в Латинской Америке: «Я умираю вместе с моей Родиной!»  Парагвай потерял почти половину своей территории, а главное – его заставили открыться для мировой торговли, что быстро превратило процветающее государство в одну из самых бедных стран мира. А территории, на которых раньше была промышленность, стали называться «Минакуэ», что в переводе на русский означает «здесь была шахта».

Так что, на заре рыночных реформ в СССР конца 1980-х – начала 1990-х годов печальный опыт Латинской Америки был прекрасно известен.

 

Фридрих Лист

 По крайней мере, от «мальчиков в розовых штанишках» он не был секретом. Не был от них секретом и фундаментальный труд Даниеля Фридриха Листа: «Национальная система политической экономии», увидевшая свет в далеком 1841 году. Для них, небожителей, были открыты спецбиблиотеки, спецхраны, распространялась литература по спецподпискам… Так что, претендуя на роль идеологов, реформаторов экономики страны, не ознакомиться с Листом было невозможно, слишком велико в мире значение этой книжки. Тут другое: привлечение внимания к ужасам,  царящим в Латинской Америке, равно как и популяризация книги Листа, противоречили бы скрытому тренду «перестройки» – разрушению нашего государства через проповедь рыночной экономики, открытого общества, снятию таможенных ограничений.

 Лист камня на камне не оставляет от пропагандистского памфлета Адама Смита: «Исследование о природе и причинах богатства народа» с его тезисом о «невидимой руке рынка», служившей на практике всего лишь, «мягкой силой», инструментом экономического порабощения стран практически всего мира зарождавшимся тогда английским империализмом. (Само могущество Англии началось, с так называемого, «Навигационного акта Кромвеля 1651 года», утвердившего жесточайший протекционизм и тут же приведшего к тяжелейшим войнам с Голландией, не желавшей терять свои доходы). 

Не было для наших «реформаторов» секретом и то, что принципы, разработанные Листом, легли в основу не только на редкость эффективной и успешной, надо признать, экономики последнего Кайзера, а также экономики «Третьего Рейха», но в более позднее время стали теоретическим основанием фантастического взлета Японии и стран, иногда именуемых «Азиатскими тиграми».

«Космополитическая идея физиократов, «всеобщая свобода торговли» и открытое им самим «разделение труда» слишком овладели Адамом Смитом, для того, чтобы он в состоянии был исследовать и идею «производительных сил»…. Во всех этих отношениях главное значение имеет социальное положение, среди которого человеку приходится воспитываться и действовать; тут важно, процветают ли науки и искусства, вызываются ли государственными учреждениями и законодательством религиозные чувства, нравственность и умственное развитие, личная и имущественная обеспеченность, свобода и право, развиваются ли в стране равномерно и гармонически все факторы материального благосостояния — земледелие, промышленность и торговля, достаточно ли могущество нации для того, чтобы из поколения в поколение обеспечивать населению успехи в благосостоянии и образовании и дать им возможность не только пользоваться естественными силами страны во всем их объеме, но посредством внешней торговли и колонизации заставить служить им естественные силы и других стран... Адам Смит так мало понимал вообще сущность этих сил, что он нигде не признает производительного значения за умственным трудом тех, кто заведует судом и администрацией, в чьих руках образование и религиозное воспитание, кто двигает науку, работает в области искусств и т. д. Его исследования ограничиваются той человеческой деятельностью, результатом которой являются материальные ценности…. На внешнюю торговлю нельзя смотреть только как на торговлю отдельных коммерсантов, исключительно с точки зрения получаемой в данный момент чистой прибыли от материальных имуществ; нация должна при этом иметь в виду все те условия, от которых зависит ее будущее существование, благосостояние и могущество. Нация должна жертвовать материальными богатствами и переносить эти лишения для приобретения умственных и социальных сил, она должна жертвовать выгодами в настоящем, чтобы обеспечить себе выгоды в будущем». (Ф. Лист, глава XII. «Теория производительных сил и теория ценностей»)

Каждая страна, по мнению Листа, проходит в своём развитии пять периодов: дикий, пастушеский, земледельческий, земледельческо-промышленный, земледельческо-промышленно-торговый.

Чисто земледельческие страны отличаются бедностью, невежеством, рутиной, произволом в управлении, недостатком средств существования, политической слабостью; масса производительных сил лежит в них праздно. Необходимо вывести их из этого состояния и развить внутреннюю промышленную силу. Необходим системный подход, когда рассматривается не отдельное, какое либо промышленное или сельскохозяйственное предприятие, а в комплексе, на достаточно большой территории, в идеале, в масштабах всей страны. Лучшее средство для этого — покровительственные таможенные пошлины. Благодаря им, внутренние производители ставятся в одинаковые условия конкуренции с иностранцами; промышленность начинает развиваться и постепенно достигает такого совершенства, что может выдержать соперничество с заграничной системой. С этого момента миссия протекционизма должна считаться оконченной; промышленность окрепла, пошлины могут быть сняты.

Расцвет туземной промышленности влечёт за собой ряд благодетельных последствий — улучшение общественных учреждений, расширение пользования естественными силами природы, оживление земледелия, усовершенствование путей сообщения, развитие торговли, судоходства, морского могущества, колониальных владений; но особенно важно развитие производительных сил страны, которое имеет гораздо большее значение, чем накопление ценностей. И особо стоит отметить, что обеспечение граждан страны высококвалифицированным трудом – залог стабильности общества. Временные потери потребителей от вздорожания товаров, обложенных таможенной пошлиной, сторицей покрываются развитием производительных сил. Обращаясь к современной ему Германии, Лист полагал, что она находится как раз в том периоде, когда необходима покровительственная таможенная система, и ратовал за объединение Германии с целью покровительства туземной промышленности. Лист считал покровительственную систему возможной только там, где существуют необходимые для развития промышленности условия, как-то: закругленность территории, густое население, богатство естественных сил природы, прогрессирующее земледелие, высокая степень цивилизации и политическое развитие.

«То, что оказывается благоразумным в частной экономии, — говорит Адам Смит, — не может быть ни в какой мере бессмыслицею в экономии великих наций. Всякий человек, преследуя исключительно свои частные интересы, необходимо трудится также в интересах общества. Очевидно, что всякий человек, знакомый с местными обстоятельствами и относящийся внимательно к своим делам, может обсудить несравненно лучше всякого государственного человека или законодателя, какое наиболее выгодное употребление может он дать своим капиталам. Государственный человек, который решился бы направить частных лиц в употреблении их капиталов, не только взял бы на себя наиболее бесполезную заботу, но он присвоил бы себе в отношении промышленной предприимчивости такой авторитет, который не мог бы быть с наибольшею опасностью вручен человеку, достаточно самонадеянному, чтобы быть уверенным в своих способностях исполнить такую задачу».

«Отсюда Адам Смит заключает, что всякие ограничения международной торговли, устанавливаемые для поощрения внутренней промышленности, нелепы; что каждая нация, точно так же, как отдельный человек, должна покупать предметы там, где она их может приобрести дешевле; что для достижения высшей ступени национального благосостояния необходимо лишь следовать принципу laissezfaire, laissezpasser. Смит и Сэй уподобляют нацию, желающую поощрить свою промышленность посредством ввозных пошлин, портному, который вздумал бы сам себе шить сапоги, и сапожнику, который вздумал бы увеличить свое производство посредством установления входной платы в свое помещение…. Утверждение школы, что протекционная система влечет за собой незаконное и антиэкономическое вмешательство государственной власти в употребление капиталов и в промышленную деятельность частных лиц, не представится ни малейшим образом в выгодном свете, если обратить внимание на то, что причина такого вмешательства заключается в противодействии регулированию торговли со стороны иностранцев и вмешательству их в нашу частную промышленность и что только с помощью протекционной системы можно отстранить вредное влияние иностранной торговой политики… Но что благоразумнее и выгоднее для наших граждан: предоставить направлять нашу промышленность иностранному законодательству, и,  соответственно, иностранным национальным интересам, или же направлять ее при посредстве нашего законодательства соответственно нашим собственным интересам?» ( Лист, глава XIV, «Частная экономия и политическая экономия»)

 

Крокодиловы слезы

 Сегодня «западники-либералы» любят покаяться: «Да, мы полностью согласны с тем, что наше правление обернулось для России крахом, да, миллионы людей стали нищими. Да, мы развалили экономику. Но мы были слепы. Так как целые пласты научного знания были нам недоступны, поскольку противоречили советской официальной идеологии. Экономике учили по Марксу и Ленину.  Мы пришли к власти, не обладая даже минимумом необходимых знаний. Вы забыли, каким было общество конца 1980-х? Народ бредил Западом, мечтал о прилавках, полных импортным товаром. Люди мечтали о западной демократии, о возможности самим выбирать руководителей, грезили поездками за границу и так далее. И мы выполняли волю народа. Да, мы — западники и хотели сделать Россию Западом. Да, мы виноваты, но виноваты не как враги народа, не как сознательные разрушители страны, а как несмышленые дети…» (Более подробнее на эту тему, см., например; Дмитрий Зыкин, «Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной»).

Все это не более, чем крокодиловы слезы, ложь от начала и до конца.  Реформы, которые проводились у нас в 1990-х годах, не являются попыткой воспроизвести западные методы.  Европа и США поднимались через протекционизм. А в нашей стране протекционистские барьеры буквально рухнули. Западная промышленность отличается высочайшей концентрацией ресурсов, а у нас во время «шоковой терапии» крупнейшие предприятия, напротив, раздроблялись. Европейские государства широко используют планирование, как инструмент управления. А в России прямо противоположным образом объявили, что рыночная стихия сама урегулирует проблемные вопросы. Западные государства прилагают значительные усилия для того, чтобы поддержать науку, и финансируют механизмы внедрения инноваций в промышленность. У нас в 1990-е случился самый настоящий погром именно в сфере исследований и разработок.

Но в чем-то они правы. Слов нет, «западники-либералы» приняли самое широкое участие, в уничтожении страны Советов, но только на заключительном этапе. А до этого бесновалась перестройка и, справедливости ради, стоит отметить, что для разрушения всей советской системы хозяйства, а, значит, и всего строя, Н.И. Рыжков (в то время Председатель Совета Министров СССР) и его правительство сделали несравненно больше, чем Гайдар, Чубайс и Черномырдин вместе взятые. Три закона добили советское хозяйство, финансовую и плановую систему: закон о предприятии, о кооперативах и о создании коммерческих банков. Так что система уничтожалась сознательно и четко. А это надо уметь, здесь надо быть профессионалом экстра-класса. В этих законах выверено каждое слово, и случайности тут быть не может. У некомпетентного, наивного простака такое просто не получится. Но перестройка и последовавший затем закономерный распад были лишь финалом драмы по уничтожению советского государства, начало было положено гораздо раньше, а затем в дело вступила железная логика причинно-следственных связей. «Аннушка разлила масло» – вот об этом и данная статья.

 

Истоки советской экономики

 Экономические проблемы обрушились на большевиков сразу после прихода их к власти, и в дальнейшем, на протяжении довольно длительного времени, лишь усугублялись. Этим проблемам, помимо военной разрухи и потери большей части опытной управленческой элиты, в немалой степени способствовала  разрушающая, утопическая и людоедская политика, так называемого, «военного коммунизма» и продразверсток. Попытка «переобуться на ходу», сгладить разрастающиеся противоречия и успокоить общество за счет Новой Экономической Политики (НЭП), предпринятая Лениным, на время притушила страсти. Но очень скоро и новая экономическая политика зашла в тупик (см. подробнее Ю. Ларин, «Частный капитализм в СССР», 1927г., Ю. Ларин – помощник Орджоникидзе, возглавлявшего в то время комиссию по частному капиталу).

Надежд на Мировую революцию никаких, впереди маячили развал и возобновление гражданской войны с интервенцией извне. Казалось – выхода нет, но в том и заключался гений Сталина, что выход был найден, причем, чисто интуитивно. Для этого Сталин решил привлечь к сотрудничеству офицеров генштаба царской армии, в основном, бывших белогвардейцев. Ими и была разработана и предложена к внедрению плановая экономика, основанная на принципах планирования крупных войсковых операций, ими и был, во многом, сверстан первый пятилетний план, поэтому в афишировании этого мало кто был заинтересован. И в дальнейшем, по мере замещения их своими специалистами, они почти все были расстреляны и забыты.

Но созданная управленческая конструкция была крайне неустойчива, подвижна и подвержена трансформации, а то и полному уничтожению. Она  была крайне зависима от личного мировоззрения высшего руководства страны, так как не имела предыстории, не имела теоретического обоснования в учении марксизма-ленинизма и не могла опираться на его незыблемый, догматический авторитет. Все это прекрасно понимал товарищ Сталин, когда требовал теоретического обоснования проведенным реформам: «Без теории – нам смерть, смерть, смерть!»

Надо отметить, что еще до начала массового восстановления самодостаточной государственной экономики, в системе образования были предприняты широкомасштабные мероприятия по прекращению революционной анархии и возвращение, насколько это было возможно, к старым стандартам подготовки технических специалистов. Наведение порядка в системе образования уже к середине  30-х годов позволило опираться, в основном, на молодые кадры, которые дали возможность вначале освободиться от царских спецов на ключевых постах народного хозяйства, а затем, в ходе «Великой чистки», избавиться и от выдвиженцев революции.

 

Кадры решают все

Вот как этот период описывает один из лучших экономистов-историков Г.И. Ханин в своей книге «Экономическая история России в новейшее время» (т.1 «Экономика СССР в конце 30-х годов – 1987 год», Новосибирск, 2008).

«Многое говорит о том, что период зрелости экономики страны начался во второй половине 30-х годов. Тогда перед экономикой встала задача, намного более сложная, чем построить по иностранным образцам и зачастую под иностранным руководством современную индустриальную базу, – надо было самостоятельно развивать научно-технический прогресс, освоить созданный производственный потенциал, обеспечить повышение эффективности экономики …. Именно выпускники технических вузов 20-х годов, уже имевшие в это время опыт практической работы, прежде всего, сменяли старых руководителей промышленности в ряде ее важнейших отраслей.

Руководящий и инженерно-технический персонал советской экономики этой поры, состоявший преимущественно из бывших профессиональных революционеров и героев гражданской войны, с новыми задачами справлялся плохо. Но и уступить место более подготовленным людям он не хотел. Социальный механизм командной экономики был плохо приспособлен для обновления кадров. Сигнал к массовому обновлению руководящих кадров был дан в известной речи И.В. Сталина 4 мая 1935 года на выпуске академиков Красной армии. Смысл этой речи был не понят нашими историками. В ней Сталин признавал неспособность старых кадров овладеть новой техникой, созданной в период двух пятилеток, и, в сущности, призывал к их замене новыми, более подготовленными кадрами.

Варварским способом замены малоквалифицированных руководящих кадров на более квалифицированные и энергичные стала чистка 1937 года.

В ходе ее произошла почти полная замена хозяйственных управленцев. На высшем уровне это, безусловно, резко повысило профессиональный уровень кадров. Достаточно сравнить, к примеру, фельдшерское образование наркома тяжпрома Серго Орджоникидзе с высокой профессиональной подготовкой наркомов важнейших отраслей тяжелой промышленности, назначенных в 1938–1939 годах, чтобы эта разница стала очевидной. Столь же очевидны профессиональные  преимущества Н.А. Вознесенского в сравнении с В.В. Куйбышевым и А.Г. Зверева в сравнении с Г.Ф. Гринько. Такого же рода перемены произошли и на уровне начальников и главных инженеров главков, директоров крупнейших заводов. Сложилась стройная система контроля за действиями руководящих кадров, включавшая и партийный, и государственный (наркомгосконтроль), и, быть может, самый важный и осведомленный, контроль госбезопасности. Сложилась система строжайшей дисциплины и ответственности руководителей разного уровня, рабочих и колхозников за результаты труда, за выполнение планов.

Значительный интерес представляет оценка смены руководства в экономике в эти годы, сделанная Д.М. Гвишиани. Он был серьезным советским специалистом в области управления и в то же время, являясь родственником А.Н. Косыгина и сыном видного руководителя НКВД – генерала М. Гвишиани, хорошо знал новый слой советских хозяйственников и мог сравнить его со старым поколением хозяйственных руководителей. Д. Гвишиани писал уже в 90-е годы: «Мне кажется, что объективная причина выдвижения в 30–40-е годы плеяды молодых руководителей,  состояла в вынужденной потребности в компетентных кадрах управления народным хозяйством. Это обстоятельство заставило Сталина отказаться от сложившейся практики назначения руководящих кадров по принципу идеологической преданности. Новые люди были специалистами, выросшими на производстве, способными отвечать за конкретное дело»».

Ханин дает с цифрами в руках и оценку достижений на хозяйственном поприще профессиональным героям революции: «Если оценивать выполнение третьего пятилетнего плана в первые три года пятилетки, то оно выглядит катастрофическим. По большинству видов продукции гражданского назначения план по приросту выполнялся в незначительной степени. Сюда относятся и базовые продукты экономики (топливо, черные металлы). Намного ниже плановых заданий развивалась электроэнергетика. В сущности, топталась на одном месте, на сравнимой территории, продукция сельского хозяйства. Реальные доходы населения, в лучшем случае, оставались неизменными.

Непосредственным фактором срыва производственных заданий пятилетки являлся подлинный провал с намеченным вводом в действие производственных мощностей. Ключевая роль строительства в провале многих заданий пятилетки начала осознаваться лишь в 1939 году, когда стал проходить паралич в государственной деятельности, вызванный политическими репрессиями 1937–1938 годов».

 

Николай Алексеевич Вознесенский


 Одним из таких выдвиженцев, призванных выправить ситуацию, был выпускник  экономического Института Красной профессуры – Н.А. Вознесенский, ставший с начала 1938 года Председателем Госплана СССР и остававшийся на этом посту более 11 лет, по   совместительству с 1939 – заместитель, а с 1941 года Первый заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров (Совета Министров СССР).

Под его непосредственным началом функционирование плановой экономики было доведено до совершенства. Во многом благодаря необыкновенной слаженности советского хозяйства, при минимуме ресурсов была выиграна Великая Отечественная война, смогли превзойти по количеству и качеству вооружений промышленность почти всей объединенной Европы. (подробнее, Н.А. Вознесенский «Военная экономика в годы Отечественной войны» М 1947 г.). Но после Великой Победы начался новый раунд идеологических  разборок и противостояний, которые, как оказалось, были лишь на время приглушены войной против общего врага.

 

Несбывшиеся надежды

 Во время войны агонизирующая советская держава была вынуждена принципиально поменять вектор внутренней идеологии и политики; началось открытие церквей, религию постарались поставить на службу победе, обратились к архетипам «великодержавного шовинизма». С той же целью государственную русофобию, хотя бы внешне, пришлось приструнить, так как «мелкотравчатые» начали массово переходить на сторону врага. Вдруг оказалось, что кроме русских, и воевать-то некому…

«Маленькая, но характерная деталь. В оккупированной Германии все как один русские солдаты и офицеры неожиданно стали употреблять слово Россия. Это получилось автоматически. Иногда мы по привычке говорим – СССР, затем поправляемся – Россия. Нам это самим странно, но это факт. В течение четверти века употребление слова Россия влекло за собой обвинение в шовинизме и соответствующую уголовную статью. Даже читая классиков, это слово нужно было произносить торопливым шепотом. Этот, казалось бы, мелкий факт бросается в глаза, когда слово Россия сегодня звучит в устах поголовно всех солдат. Этим словом солдат бессознательно подчеркивает разницу между понятиями «советский» и «русский».   (Г. П. Климов. «Крылья холопа»).

Поэтому после Победы были ожидания и политического послабления, и материального улучшения жизни, и, даже, роспуска колхозов. Эти ожидания перемен были очень сильны не только в народных массах, но и на самых верхних этажах властной пирамиды. Народных комиссаров переименовали в министров, как это было до революции. На мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1946 года Сталин говорил: «Народный комиссар или, вообще, комиссар – отражает период неустойчивого строя, период гражданской войны, период революционной ломки и пр. Этот период прошел. Война показала, что наш общественный строй крепко сидит... Уместно перейти от названия – народный комиссар к названию министр... Это народ поймет хорошо, потому что комиссаров чертова гибель... кругом комиссары». 

На пропагандистском поле начались поиски преемственности Советского государства с историей Русского государства и русской культурой. Так, например, в 1946 году вышла книга Д. Лихачева «Москва и культурное развитие русского народа»,  связавшая историческое полотно русской истории с концепцией советского патриотизма. Развернулась научная дискуссия по поводу происхождения термина «Великая Русь»...

Подробное знакомство с печатью послевоенного периода создает впечатление, что на ее страницах значительно реже упоминалось о руководящей и направляющей роли коммунистической партии, а приоритеты были смещены явно в пользу государства, как решающей силы, способной направлять все развитие советской державы. В этом и состояло Сталинское видение послевоенного управления: вытеснение партийного аппарата на периферию, с одновременной передачей реальных рычагов власти в руки государственных бюрократов и хозяйственников. Что явилось одной из основных причин возвышения «Ленинградской группы», возглавляемой А.А. Ждановым и Н.А. Вознесенским, и начавшегося противостояния с традиционными марксистскими взглядами, прогнозировавшими постепенное уменьшение государственной власти в общественной жизни, (см. Ф. Энгельс. «Анти-Дюринг») и конфликт с основной массой партийной номенклатуры и левой русофобской интеллигенцией.


Комментарии

Написать отзыв

Примечание: HTML разметка не поддерживается! Используйте обычный текст.