Рисунок Игоря Анисимова

Не один, как у Шекспира, а сразу два Гамлета, по замыслу великого режиссера, должны были спорить и ругаться между собой

Оценка жизни и творчества режиссера Мейерхольда, как способ противостоять попыткам разрушения

традиционной русской культуры

(В рамках дискуссии с сотрудником Музея Мейерхольда в её попытке оправдать деструктивный характер творчества режиссера Мейерхольда)

Мариенгоф [1] рассказывал об этом так [2]: «Мейерхольд задумал ставить «Гамлета», он «…собрал главных актеров и кратко поделился с ними замыслом постановки. Главный администратор спросил: – А кто у нас будет играть Гамлета? Не моргнув глазом, мастер ответил: – Зинаида Николаевна (имеется в виду его жена Зинаида Райх, ред.). Актеры и актрисы переглянулись.

…Один из лучших артистов [3] мейерхольдовской труппы неожиданно спросил мэтра: – Зинаида Николаевна, значит, получает роль Гамлета по вашему принципу – ад абсурдум?

Собрание полугениев затаило дыхание. А Мейерхольд сделал вид, что не слышит вопроса этого артиста с лицом сатира, сбрившего свою козлиную бородку. …Не получив ответа, этот артист поспешно вынул из кармана вечное перо и написал заявку на роль… Офелии. Результат? Ну, конечно, Мейерхольд выгнал его из театра».

Статья: Режиссер. Театр. https://www.kino-teatr.ru/teatr/art/history/2174/

«… Многие из нынешних композиторов могут показать медицинское свидетельство, доказывающее, что у них нет венерических болезней, но они прогнили изнутри. Их души воняют. Именно поэтому я борюсь за «свежее и крепкое», как сказал Римский-Корсаков. Мне очень не хватает этого ощущения. Но если бы на каком-нибудь собрании композиторов я поднял вопрос композиторской этики, меня бы засмеяли. Они забыли, что это такое».

Композитор Дм. Шостакович [5]

Вступление

Недавно в редакцию журнала «Культура провинции» по почте пришло письмо, в котором на 13 страницах с обеих сторон крупным женским почерком было высказано мнение нашей читательницы – сотрудницы музея «Дом Мейерхольда» о том, что автор статьи «Антиискусство провинции» Крылов А.С. в последнем выпуске журнала за 2020 г. провел недопустимые параллели.

– В своей статье, – пишет возмущенная сотрудница музея, – автор походя упомянул имя «великого нашего земляка» Всеволода Эмильевича Мейерхольда. При этом, я напомню читателям, что в журнале относительно упоминания имени земляка, было написано вот что: «…К основным чертам кентавр-культуры относятся… препарирование произведений искусства до полной их неузнаваемости. Например, Мейерхольд мечтал поставить «Гамлета», в котором играют два Гамлета, постоянно спорящих между собой». Вторым Гамлетом должна была быть его жена Зинаида Райх.

Мне было поставлено в вину, что «…те, кто не знаком с творчеством Мейерхольда, могут поверить» мне, и я, как автор статьи, по замечанию сотрудницы музея, имеющего фонды с более чем 10 тыс. единицами хранения, «мало знаком с творчеством великого земляка». Вот именно в этом месте я стал задавать себе вопрос: «Как сотрудница музея, имеющая доступ к столь солидным фондам, не знает такой известной и широко описанной в самых разных источниках истории с замыслом постановки «Гамлета» «великим» режиссером? Мне известны по крайней мере две интернет-ссылки [6, 7] на эту тему и, самое главное, подробнейшее описание первоисточника этого факта, опубликованное в воспоминаниях Анатолия Мариенгофа [2]. Книга  выходила в разные годы вплоть до настоящего времени, издание без купюр вышло в 1988 г. Для тех, кто является специалистом и обязан внимательно следить за событиями из жизни и творчества Мейерхольда, ясно, что не знать и не читать воспоминаний Мариенгофа просто стыдно. Особенно это нивелирует реальный уровень состояния театральной культуры в г. Пензе, а в частности, сотрудника музея Дом Мейерхольда. Не знать подробностей жизни и творчества Мейерхольда и его окружения – это всё-равно, что для астронома рассуждать о космосе, ни сном ни духом не ведая и не представляя о существовании звезд, Солнца и планет солнечной системы. Это всё-равно, что рассуждать об алгебре, не зная арифметику. Не могу понять: неужели у нас, на родине Мейерхольда, работник музея его имени ничего не знает о лучшем друге Есенина, с которым имажинист Мариенгоф четыре года спал под одним одеялом на одной кровати? И который в двух разделах своих воспоминаний подробнейшим образом описывает, как самого Мейерхольда, так и всю  компанию имажинистов, включая и жену режиссера Зинаиду Райх, которую он всегда называл – «эта дебелая еврейская дама».

Вот на этом месте я задумался и даже подумал, что, учитывая, как я понял, не сильно высокий уровень эрудиции сотрудника музея (наверное, ещё не отошедшего от доперестроечных шаблонов и партийных методичек), – стоит ли, вообще, начинать дискуссию?

Однако, учитывая необычность ситуации, когда работник Дома Мейерхольда с   напыщенностью, свойственной не совсем умным людям, пытается унизить оппонента, похваляясь своей некомпетентностью, мне представилось, что будет полезно подискутировать на эту тему. Тем более, сам Мейерхольд, как будет далее подробно представлено, являлся образцом святотатства, порока и мерзости по отношению к своим ученикам, коллегам  по артистическому цеху и семье. А вот об этом такие сотрудники музея ничего не знают или умышленно молчат.  

Мейерхольд, как и многие другие в то время, мечтал прославиться и перекроить всё созданное, написанное и сыгранное до него.

Однако фантазии таких, как он, хватает не на многое, в основном, на порочное извращение смысла и действия. Сейчас этот способ «творческой импотенции» называется красивым словом – «ремейк». После просмотра некоторых таких ремейков плеваться хочется. А само направление в культуре, отрицающее классику и традиции общества, правильно назвать антиискусством, либо кентавр-культурой.

Сразу же обращает на себя внимание тот факт, что автор критической публикации – сотрудник музея Храмова Н.Н. – в письме, озаглавленном «А судьи кто?» (здесь и далее текст и пунктуация автора сохранены полностью), сразу же посчитала, что имеет полное право менторским тоном, ссылаясь якобы на мнения «академиков, политиков и космонавтов», а также от имени неопределенного круга лиц, именуемых «творческой интеллигенцией», насаждать своё, как ей кажется, единственно правильное мнение, удивительным образом совпадающее с насаждаемым в советские времена.

Хочу напомнить сотруднику музея, что история только одного XX века полна примеров насильственной замены традиционного мировоззрения и морали на «единственно верное» – революционное, пролетарское, марксистко-ленинское, иудо-либеральное, демократическое и т.д. Более того, история полна и других забавных примеров, когда происходит почти мгновенное изменение восторженного отношения к «творчеству» того или иного «гения человечества» на прямо противоположное.

Кстати, в полной мере предательство окружающих испытал на себе и сам Мейерхольд, и его жена Зинаида Райх. В то время, когда его уже допрашивали в тюрьме, где он во всем «сознался», никто, абсолютно никто из огромного сонма его друзей и поклонников даже не выразил соболезнования и не посмел позвонить или, не дай бог, навестить – вчера ещё обнаглевшую до крайности светскую львицу – его молодую жену [8]. Известен случай, когда Зинаида Райх от распиравшей её злости и гордости написала гневное письмо Сталину, в котором обвиняла его в непонимании «русского театра».

В. Мейерхольд и З. Райх, прима театра его имени – какие красивые и воодушевленные театром лица…

https://alfred-shnobel.livejournal.com/8071.html

Фактически она «…совершила самоубийственный поступок: ни с кем не посоветовавшись, она посылает письмо Сталину. В числе прочих непочтительностей там были и такие: «Как вы, грузин, можете судить о русском театре?», «Вам самому не помешало бы брать уроки понимания сценического искусства у Мейерхольда!» Вряд ли она знала, что подписывает и себе и мужу смертный приговор…» [9].

Я это к тому, что Н.Н. Храмова в качестве доказательства гениальности Мейерхольда на тринадцати страницах своего письма приводит десятки положительных примеров отношения к его творчеству со стороны великих, как ей казалось, мира сего. Однако когда надо было защитить Мастера, никто из многих, по-настоящему известных деятелей культуры, не посмел ничего сказать в его защиту. Значит, они не считали его настолько уж великим, чтобы рисковать ради него своей безопасностью. Либо это было связано с неоднозначным отношением к его личности. В подтверждение этому мы имеем сотни отзывов известных работников культуры, артистов, писателей, поэтов, музыкантов, в которых выражается крайне негативное отношение, как к творчеству режиссера-новатора, так и к его личности.

«Новаторство» Мейерхольда

Понятно, что авторитет режиссера зиждился вовсе не на его таланте, а исключительно на снисходительном отношении к нему вождей революционной власти, руководства ВЧК и партийной элиты, видевших в театре, как и, вообще, в искусстве, прежде всего, орудие классовой борьбы. Мейерхольд и ему подобные (Маяковский, Татлин, Кандинский, Малевич и др.) просто вовремя подвернулись под руку Луначарскому, которому выбирать было не из кого: все по-настоящему известные и талантливые деятели театрального искусства, придерживающиеся традиционных взглядов на театр, либо эмигрировали, либо заняли выжидательную позицию, не желая изменять себе и превращать театральное искусство в балаган [7].

С другой стороны, понятно, что восхваление Мейерхольда, обласканного высоким вниманием партийных бонз, являлось завуалированным способом выразить свою личную лояльность революционному режиму и его вождям, намеренным коренным образом преобразовать Россию, взнуздать её и поставить на дыбы. К таким вождям относились, в первую очередь, Председатель Реввоенсовета Троцкий, маршал Тухачевский, Луначарский, Бухарин, Рыков, руководители ВЧК и многие другие. Так что критика в адрес Мейерхольда могла аукнуться самым неожиданным образом. Что уж говорить, известно, что даже Сталин, однажды присутствовал у него на спектакле, так как хотел составить себе представление о творчестве Мейерхольда, но лучше было бы, чтобы он, вообще, туда не приходил.

И когда вышел приказ Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР «О ликвидации Государственного театра имени Вс. Мейерхольда», подписанного П.М. Керженцевым [10], деятели культуры дали волю своим чувствам [23]:

«…Целиком одобряя решение Всесоюзного комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР о ликвидации театра имени Вс. Мейерхольда, коллектив театра им. Евг. Вахтангова усматривает в этом решении полезное предостережение всем работникам искусства и всем другим театрам, в том числе и театру им. Евг. Вахтангова… Раз и навсегда откажемся от стремления поражать зрителя внешними формалистическими приемами и дешевыми трюками…»

Коллектив театра им. Евг. Вахтангова.

«…Работники московского Камерного театра приветствуют решение Всесоюзного комитета по делам искусств о ликвидации театра им. Мейерхольда. Постановление Всесоюзного комитета должно послужить предостережением для многих работников искусства, которые до сиз: пор не хотят понять, что формализм и эстетизм враждебны советскому искусству…».

Коллектив Камерного театра.

«Коллектив солистов оперы Большого театра Союза ССР считает вполне своевременным решение Всесоюзного комитета по делам искусств о ликвидации театра им. Мейерхольда, как чуждого духу нашего времени, потерявшего всякую связь с советским зрителем и с советской драматургией…».

Коллектив солистов оперы Большого театра.

«…Коллектив Государственного ордена Ленина, академического Малого театра целиком поддерживает и всемерно приветствует приказ Всесоюзного комитета по делам искусств о ликвидации театра им. Мейерхольда. Этот театр стал чуждым и враждебным советскому искусству. Сложившийся на формалистическом, упадочническом трюкачестве, театр им. Мейерхольда систематически искажал, обессмысливал, уродовал величайшие ценности, созданные гениальными драматургами русского народа Грибоедовым, Гоголем, Островским, пытался опошлить «Горе от ума», «Ревизор», «Лес».

Творческий коллектив Государственного Малого театра

«…За последние годы Мейерхольд утратил связи с советской общественностью. Он порвал с советскими драматургами, изолировал себя от строительства социалистического театра. 3а несколько лет он не поставил ни одной советской пьесы. В театре процветали семейственность и протекционизм. Лучшие актеры ушли из театра. Этот политический и художественный распад театра им. Мейерхольда завершился постановкой в дни 20-летия Октября пьесы Габриловича «Одна жизнь», антисоветски извращающей роман Н. Островского «Как закалялась сталь».

Коллектив МХАТ СССР одобряет решение Всесоюзного комитета по делам искусств о ликвидации театра им. Мейерхольда [10].

Комментарии, как говорят в таких случаях, излишни.

Мейерхольд, как упоминалось выше, тесно дружил с Тухачевским. Но когда Тухачевского арестовали и держали в тюрьме, уже на пятый день Мейерхольд пишет в газете «Советская культура»:

«Недрогнувшей рукой мы обезглавили гнусную кучку заговорщиков, осмелившихся посягнуть на счастье и жизнь страны Советов. В эти дни все наши помыслы обращены к нашему народу, завершающему дело социалистического строительства, к нашей героической партии большевиков, руководимой гениальным вождем трудящегося человечества товарищем Сталиным».

Более того, сейчас уже рассекречены многочисленные доносы Мейерхольда и на Эренбурга, и на Таирова, и на других коллег по театральному цеху. Некоторые от этих доносов крайне жестоко пострадали.

Леонид Варпаховский был учеником Мейрхольда. Молодой актер просто боготворил своего учителя. Но в 1936 году 28-летнего Варпаховского арестовывают «за содействие троцкизму», и в Москву он возвращается уже только в 1956.

После реабилитации Варпаховский случайно узнает, что сидел он, оказывается, по доносу своего учителя Всеволода Мейрхольда, который написал про своего ученика, что «это чуждый нам человек».

Дочь Варпаховского, проживающая в Канаде, рассказывает, что после того, как отец это узнал, он два дня пролежал лицом к стене. Копию этого письма она до сих пор хранит у себя [11].

Известен случай, когда Мейерхольд прямо в своем кабинете велел матросам, почему-то приставленным охранять его, арестовать посетителя, чьи суждения ему не понравились. Этим человеком был писатель Илья Эренбург, тогда еще настороженный оппонент, а не верный слуга советского режима, которым он стал позднее [12].

Для меня удивительно, что автор письма в редакцию, сотрудник музея Храмова Н.Н. нигде не высказала своего личного отношения к творчеству Мейерхольда с четким обоснованием того, в чем же заключается его гениальность? Зато письмо изобилует восторженными цитатами в адрес Мейерхольда известных в ту пору людей, часть из которых впоследствии были, либо репрессированы, либо находились под страхом ожидания репрессий. Да что там – изобилует, оно, собственно, целиком состоит из цитат, за небольшим исключением в начале и конце. А где же ваше личное, профессиональное мнение, уважаемая Н.Н. Храмова? Может быть, у вас его просто нет? А, может быть, – страшно подумать! – может быть, оно в чем-то совпадает с моим, но, являясь штатным сотрудником музея Мейерхольда, вы считаете своим долгом защищать его имя от нападок?

На самом деле, думаю я, что сказать вам особенно и нечего, так как все мейерхольдовские «новации» состояли в глумливом насилии над текстами, смыслом, сюжетами и извращенным авторским видением той или иной постановки. В превращении высокого театрального искусства – в угоду малокультурному и малограмотному пролетарскому зрителю – в балаган, оргию и, извините меня за натурализм, что было, то было, в демонстрацию испражнения на сцене.

Причем, обращает на себя внимание тот факт, что в тексте письма сотрудника музея почти все цитаты подобраны исключительно тенденциозно (отрицательных нет), а некоторые ссылки никак не подтверждаются событиями того времени и весьма спорны, явно выдернуты из контекста и искажены. Особенно это касается якобы восторженного отношения к Мейерхольду Немировича-Данченко, Станиславского, Комиссаржевской, Шостаковича, Ильи Эренбурга и ряда других. То, что они его восхваляли – ложь. Немирович просто ненавидел Мейерхольда, а тот пытался через доносы закрыть его театр – МХАТ. Аналогично Мейерхольд относился к благородному Станиславскому. Комиссаржевская просто не смогла продолжать творчество после того как Мейерхольд …вызвал её на дуэль. Кроме того, в литературных источниках можно найти множество примеров другого резко критического отношения к творчеству и жизненному кредо Мейерхольда со стороны этих знаменитых режиссеров, композиторов, писателей и др. деятелей искусства того времени, которых сотрудник музея Храмова Н.Н. вдруг зачисляет в его друзья.

Так русский писатель Меньшиков, со слов критика Ю.Д. Беляева, приводит характеристику Мейерхольда после его приглашения на работу в Александринский театр [13].

«Актер г-н Мейерхольд преплохой. Эта фигура, эти жесты, этот голос! «Стоит древесно, к стене примкнуто»... Вот отзыв нашего лучшего театрального критика. Но если так, если г-н Мейерхольд даже актер преплохой, то скажите, какими же неисповедимыми судьбами этот бесталанный еврейчик попал не только в актеры, но даже в режиссеры императорской труппы?»

«Как режиссер, – продолжает г-н Беляев, – он остался тем же, чем был у Комиссаржевской. Опять «стилизация», опять «статуарный» стиль и т.д. На казенной сцене видеть все это было неловко и... обидно. Ну как могут играть на Александринском театре актеры, подобные Мейерхольду? Ведь все это могло быть терпимо и занятно в прошлогоднем «балаганчике» на Офицерской, но в академии русской драмы немыслимо присутствие картонного паяца».

Приговор жестокий, не правда ли? И это приговор не профана в театральном деле. Далее Ю.Д. Беляев упоминает вскользь, что г-же Комиссаржевской пришлось «дезинфицировать» свой театр от «мейерхольдии». И вот эту «инфекцию», изгнанную из «балаганчика на Офицерской», гостеприимно приютила императорская сцена, театр Гоголя и Грибоедова! Как случилось это безобразие? Как, вообще, проникают пронырливые сыны Израиля в передний угол русской жизни – в литературу, в академию, в администрацию, до сенаторских и министерских постов включительно?»

«… Если обобщить эти мнения Александра Блока, Михаила Чехова, Михаила Пришвина, Вадима Шершеневича, Алексея Толстого, Всеволода Вишневского, Сергея Эйзенштейна, Игоря Ильинского и многих других художественных авторитетов, можно назвать Мейерхольда «нечеловеческим» режиссером. И в этой ипостаси он, видимо, не имел себе равных. Фантазия его была безгранична. (Типа как барон Мюнхгаузен пытался на ядре улететь на Луну – ред.). Разнообразнейшие превращения сцены, самые невероятные конструкции, неожиданные появления актеров откуда угодно, не говоря уж о том, что на современном языке называется спецэффектами, – все это дает основания считать Мейерхольда великим «конструктором зрелищ» [12]. То есть организатором всякого рода зрелищ, шествий, балаганов и парадов. Однако это нисколько не делает его великим, а в этическом плане он был абсолютно безнравственным и бесстыжим человеком. Вся его деятельность была русофобской, антигуманной и откровенно сатанинской.

«…Например, в случае малейшего несогласия с ним, он тут же клеил на оппонента ярлык контрреволюционера, как он наклеил его, например, на поэта Вадима Шершеневича. (После того, как тот позволил себе на публичном диспуте высказать критические замечания о постановке «Леса» А.Н. Островского, Мейерхольд написал: «Эти шершеневичи – своеобразные кокаинисты современной литературы, они – те остатки контрреволюции, которые не успели покинуть нашу революционную землю»). В лучшем случае, поведение Мейерхольда можно в какой-то степени оправдать его психической ненормальностью [12].

– В постановке «Земля дыбом», – писала Луначарскому [14] известная деятель культуры того времени Е.К. Малиновская [15], – …автомобиль, велосипеды, мотоциклы, форменное сражение с бесчисленными выстрелами, наполнившими дымом всё здание, живая курица, отправление естественных потребностей на сцене, «туалет» императора – всё это бездарно, грубо, нагло и является результатом той же болезни. Всего перечисленного, по-моему, совершенно достаточно для изоляции гр. Мейерхольда в доме умалишённых, но он не ограничился подобным издевательством и коснулся самого дорогого – пятилетней борьбы коммунистов» [16].

Автор письма в редакцию выбрала в качестве оценки деятельности Мейерхольда цитаты, общее содержание и тон которых напоминают прощальную речь на похоронах, произносимую не слишком щепетильным оратором. Как говорили древние: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». Боюсь только, что Н.Н. Храмова незнакома с полным вариантом этого изречения, а если знакома, то тем хуже.

О недопустимости поклонения какому-либо идолу говорят еще библейские заповеди: «Не сотвори себе кумира!» Жизнь не раз показала, что в таких случаях, прежде всего, страдает сам «кумир». Поэтому мы и видим, что творчество таких «великих» артистов и мастеров, на самом деле отрицающих нравственные и духовные ценности, выработанные до них человечеством, имеет крайне печальную судьбу и негативную оценку.

Что касается, создания в Пензе такого культурного учреждения, как Дом-музей Мейерхольда, то, по воспоминаниям второго секретаря Пензенского обкома КПСС Георга Мясникова, оно стало возможным только благодаря мощному административному давлению столичных сионистских кругов.

Таким образом, я делаю вывод, что сотрудник музея, либо ничего не знает, либо сознательно пытается замалчивать правду о морально-нравственном облике Мейерхольда. На такие мысли, в частности, наталкивает полное отсутствие в письме ссылок на источники приводимых цитат. Обходит стороной защитница Мейерхольда и его детство и юность. А ведь известно, что основа человека закладывается именно в ранние годы жизни.

Давайте восполним пробел и поговорим о становлении юного Мастера в годы его жизни в Пензе, когда его еще звали Карл Казимир Теодор Майергольд, и был он не Мастером, а просто сыном своего отца – человека, в известном смысле, знаменитого.

Именно здесь, в Пензе, его моральные и нравственные качества впервые проявились наиболее отчетливо. Мне кажется, что на психику, а, соответственно, и на весь моральный облик юного Карла сильнейшее влияние оказал его отец-алкоголик, что коренным образом повлияло на всю его последующую творческую деятельность и личную жизнь. Потому что, с точки зрения традиционной морали (что христианской, что мусульманской), Мейерхольд был крайне порочным человеком, а некоторые исследователи его жизни и творчества прямо называют его дегенератом. И для таких утверждений имеются серьезные основания. Но об этом чуть позже.

Всеволод Мейерхольд

Детство. Отрочество. Юность

В. Мейерхольд родился 9 февраля 1874 года в Пензе в многодетной семье (у него было еще два брата и несколько сестер). Его отец – Эмилий Федорович Майергольд – был выходцем из Германии: судя по всему, наполовину еврей, наполовину француз. При рождении мальчику дали имя Карл Теодор Казимир, а Всеволодом он стал в 21 год, когда принял православие и русское подданство. Отец Карла Казимира был купцом-самодуром и прославился на всё Поволжье производством водки «Углёвка», а также неслыханным богатством в сочетании со столь же неслыханной скупостью, вследствие чего семья его жила впроголодь. Обращает на себя внимание полное отсутствие у его сына хоть каких-то обычных для человека нравственных качеств.

Так, например, в тот день, когда его отец умирал – 14 февраля 1892 г. – наш герой участвовал в постановке своего первого собственного любительского спектакля – «Горе от ума», с ним же принимал участие в постановке и его брат – Федор. Так вот, эти два, если можно так сказать, сына, так и не сочли нужным проститься с отцом. Возможно, это объяснялось и тем, что оба брата люто ненавидели отца. Причем алкоголизм последнего, видимо, роковым образом повлиял не только на характер и морально-нравственный облик Карла Казимира, но и на его умственные способности, впрочем, как и остальных его братьев и сестер. Из-за присущей ему рассеянности и слабых умственных способностей, Карл Казимир смог закончить обучение в Пензенской гимназии №2 только по истечении 11 лет обучения, при этом трижды оставаясь в одном и том же классе на второй год. Он с трудом доучивался в последние два года в гимназии, и тогда же к нему пришла первая любовь к сверстнице Ольге Мунт, игравшей с ним в любительском театре. Но и любовь, казавшаяся ему безответной, только мучила юношу и отнимала у него последние силы. Мейерхольда неоднократно посещала мысль о самоубийстве. Уже в 1895 г., дабы ничто не напоминало ему об отце, он меняет своё имя и изменяет фамилию, таким образом, как бы, отрекаясь от своего отца. Это свидетельствует об отсутствии каких-либо элементов воспитания и нравственных человеческих свойств его личности. Для православного человека отречение от отца (каким бы он ни был) – тяжкий грех.

Летом 1895 года в жизни нашего героя происходит целая череда знаменательных событий: 24 июня он, как уже говорилось, меняет имя на Всеволод и поступает на юридический факультет Московского государственного университета. В те же дни он объявляет близким о своей помолвке с О. Мунт, но семья относится к этому отрицательно. Доводы вроде бы убедительны: следует подождать до окончания университета, ведь студенческие браки так недолговечны. Но Мейерхольд ничего не хочет слушать. Упрямство и взрывной темперамент достались ему в наследство от отца. Помолвка молодых состоялась, а вот венчание произошло в следующем году – 17 апреля 1896 года. За месяц до этого Мейерхольд создал в Пензе Народный театр.

В феврале 1898 года у Всеволода и Ольги Мунт родилась дочь Мария. В том же году Всеволод заканчивает учебу в училище, знакомится с К.С. Станиславским и поступает в только что созданный Художественный театр. Он сходится с революционером А. Ремизовым, который приобщает его к идеям К. Маркса. Пензенская жандармерия вносит Мейерхольда в список «неблагонадежных особ».

В 1899 году он начал переписку с Антоном Чеховым, а потом, через полтора года ему написал: «… Я думаю о Вас всегда. Когда читаю Вас, когда играю в Ваших пьесах… Я раздражителен, придирчив, подозрителен, и все считают меня неприятным человеком. А я страдаю и думаю о самоубийстве» [7, стр.77]. Странная характеристика самого себя – не правда ли?

И все же, полного удовлетворения от пребывания в Художественном театре Мейерхольд не испытывает. У него не ладятся отношения с В. Немировичем-Данченко, и хотя Всеволод занят в четырех спектаклях из пяти, мысли об уходе все чаще посещают его. Ситуация достигла кульминации 12 февраля 1902 года. В тот день Мейерхольд узнал, что он не включен в число пайщиков-учредителей театра. Его гневу нет предела, и он тут же заявляет о своем уходе. Вместе с К. Станиславским они создаютТеатр-студию на Поварской, но в 1905 году, накануне открытия, Станиславский внезапно отказывается работать с Мейерхольдом. Тот уходит в Театр Комиссаржевской, работает там какое-то время и вновь терпит неудачу: в разгар сезона Комиссаржевская разрывает контракт с ним [6, 17].

Но, увы! Как вспоминал потом деликатный Станиславский:

«Еще раз я убедился в том, что между мечтаниями режиссера и выполнением их – большое расстояние и что театр – прежде всего, для актера, и без него существовать не может, что новому искусству нужны новые актеры... Раз таких актеров в студии не было, печальная участь ее становилась мне ясна». Студию на Поварской закрыли, причем, Станиславский потерял половину своего состояния [18].

Вот что отметил писатель Борис Зайцев, зритель первой мейерхольдовской постановки «Чайки» в Москве, о чертах характера и личности Мейерхольда, проявившихся у него во время работы над спектаклем «Чайка» с К. Станиславским [19]:

«… Черты талантливости без некоего «Божьего благословения», нервность без влаги, головная, сухая возбужденность и неспособность к творчеству органическому, из почвы, подсознания идущему – это, кажется, и есть Мейерхольд. Он ушел довольно скоро от Станиславского. Как актер, ничего не дал. Как режиссер, обнаружил много и выдумки, и изящества – прямо даже дарования. Но, в общем, неблагодатность и бесплодие определили путь этого незаурядного человека. Он стал врагом Станиславского, врагом Москвы, корней, истинных соков русской земли. В жилах его будто не кровь, а клюквенный сок блоковского «Балаганчика». Как многие неудачники и полунеудачники, примкнул сразу, с бешенством и яростью к коммунизму».

Таким образом, Мейерхольд на начало 1907 г., ещё ничего не создав и, приобретя исключительно дурную славу, умудрился полностью разорвать отношения с теми, чьи имена по сей день относятся к классике театрального искусства. В своё время Александр Гладков, истинный сторонник творчества Мейерхольда, писал о чертах характера Мейерхольда: «Одна из определяющих черт его характера – своеволие. Он страстно и неутомимо схватывал то, к чему его влекло, и равнодушно относился к остальному» [20].

Другими словами, своеволие – это гордыня, из чего вытекает полное неуважение к человеку и собеседнику, болезненная заостренность только на своих желаниях и капризах, отсутствие способности общения в обществе.

Разрыв с Комиссаржевской

После того как Мейерхольд разошелся с режиссером Станиславским, Комиссаржевская, горячо любившая театр, хотела играть Метерлинка, его пьесы и сказки о Любви и Смерти. Она согласилась пригласить к себе на работу Мейерхольда. Он так же хотел ставить Метерлинка, хотел продолжить начатое театром «мировой души» в «Чайке» и «Смерти Тентажиля» в Студии на Поварской. Если можно так сказать, то Метерлинк соединил их. Комиссаржевская позвала Мейерхольда, не испугавшись слухов о его деспотизме.

Горькое – «мы с Вами разно смотрим на театр» – из письма-отказа Комиссаржевской Мейерхольду в ноябре 1907 г., в первую очередь, относилось к театру Метерлинка [21].

Вспоминали и роль Москвы в освобождении ее от «мейерхольдовщины» – статьи Белого в «Столичном утре». «В критический момент – и даже, как многие уверяют, под влиянием московской прессы – Комиссаржевская нашла в себе мужество предложить Мейерхольду расстаться полюбовно», – писал Э.М. Бескин [21].

Пресса приветствовала «освобождение из лап Мейерхольда» артистической личности Комиссаржевской, посвятив ей полосы последних предгастрольных августовских дней 1908 г. Однако опыт работы Комиссаржевской с Мейерхольдом, оказал крайне отрицательное влияние на дальнейшую её судьбу не только как актрисы, но и как человека, рано ушедшего из жизни [21]. Мейерхольд же крайне бурно комментировал творческий разрыв, вызывал Веру Федоровну на … дуэль и дважды пытался подать на Комиссаржевскую в суд. (Об этих поступках неуравновешенного и бесстыжего режиссера его сторонники стараются, вообще, никогда не вспоминать. Ведь не надо быть ни врачом, ни знатоком биографии режиссера, чтобы вынести приговор – либо это психическая болезнь, либо полнейшая аморальность. И в том и в другом случае нельзя не держать это в уме, говоря о деятельности Мейерхольда).

Вера Комиссаржевская

Таким образом, на примере отношения деспота-режиссера и талантливой артистки, играющей яркую индивидуальность, становится понятным полное неприятие, как ею самой, так и публикой новых исканий Мейерхольда, отрицающих мастерство и талант актера. Фактически на протяжении всей жизни Мейерхольд старался создать (и создавал) театр марионеток с живыми куклами, двигающимися по заданной им траектории. Именно поэтому от Мейерхольда уходили многие актеры, впоследствие ставшие знаменитыми, но не в качестве его бывших учеников, а как самобытные талантливые люди.

Внук Всеволода Мейерхольда и Ольги Мунт Петр Меркурьев о своем деде

Наиболее объективно о Мейерхольде в ходе диалога с журналистом рассказал внук режиссера Петр Меркурьев [22].

– Ольга Михайловна Мунт тяжело перенесла расставание с Всеволодом Эмильевичем. Говорили у вас об этом?

– … я знаю, что бабушка, действительно, пережила это тяжело. У нее был серьезный нервный срыв, она даже маму выгоняла из дома... Поэтому бабушка и уехала из Москвы.

… Леонид Викторович Варпаховский (в двадцатые годы он был научным сотрудником Театра имени Мейерхольда) говорил мне, что для Всеволода Эмильевича Зинаида Николаевна стала роковой женщиной. Возможно, его жизнь так трагически завершилась из-за ее истеричности. После того, как театр Мейерхольда закрыли, она написала письмо Сталину и везде кричала, что ее мужей травят: сперва затравили Есенина, а теперь уничтожают Мейерхольда.

… Зато шестнадцать лет, проведенные с Райх, были самыми одухотворенными в жизни деда, самыми насыщенными, творчески плодотворными. Хотя с бабушкой он, и в самом деле, обошелся очень жестоко. Дал откуда-то телеграмму: я приезжаю с новой женой и прошу освободить квартиру...

– Я слышал, что тогда Ольга Михайловна его и прокляла.

– Да, так оно и было. Потом бабушка очень об этом жалела. После того, как Мейерхольда взяли, Ольга Михайловна поехала в Москву и вместе с Зинаидой Николаевной собирала какие-то документы для его освобождения. А когда Зинаиду Николаевну убили, бабушка еще была в Москве – она пришла к ней, а ее не пустили в квартиру.

– Был ли Всеволод Эмильевич хорошим человеком?

– Сложно сказать. Подлым он, во всяком случае, не был. Он не был жадным – на мой взгляд, это один из признаков, присущих хорошему человеку. Тем, кого дед любил, он мог отдать все. И, вместе с тем, он был страшно категоричен и безумно ревнив. Это относилось и к любви, и к творчеству – на своем пути он мог смести все. Но такое присуще любому гениальному человеку.

Всеволод Эмильевич обладал немыслимым темпераментом и фантастическим артистизмом, обожал быть центром внимания. И если вдруг появлялась хотя бы тень соперника, если высовывался Таиров, он был готов стереть его в порошок. (Хотя настоящим конкурентом Мейерхольду тот не был – такой феерической славой тогда обладали только сам дед, да Маяковский).

Тормозов у Мейерхольда не было. Он мог броситься вам на помощь, ухаживал за человеком во время болезни, менял ему повязки, а потом, походя, выпихивал его из своей жизни. В словах Эйзенштейна – «Счастье тому, кто был связан с Мейерхольдом как художник, горе тому, кто зависел от него как от человека» – много правды. Беда в том, что он себя не контролировал – сегодня мог кем-то восторгаться, завтра охладевал. Равных ему по дару и эрудиции не было – и если человек делался деду скучен, он вычеркивал его из своей жизни... А тот мог запить от горя. Мейерхольд раздавливал людей из-за того, что ему было не о чем с ними разговаривать.

Но ведь его при этом очень любили! Слышали бы вы, как о деде говорили Свердлины... А ведь тетю Шуру он выгнал из театра – Зинаиде Николаевне все надо было играть самой. И великого актера Льва Наумыча Свердлина Мейерхольд гноил на маленьких ролишках – у него играли только Гарин и Ильинский, а Свердлина он не видел. Леонид Викторович Варпаховский служил ему верой и правдой, а потом Мейерхольду что-то померещилось, и он начал обращаться к нему на «вы». А Варпаховский собрал весь мейерхольдовский архив, оставил его в театре и ушел, не попрощавшись. (Любовь и преданность к Мастеру он пронес через всю жизнь, если не считать того, что он был два дня в «параличе», когда узнал после 20 лет лагерей, кто же был настоящим автором доноса о том, что он – Варпаховский – является троцкистом – ред.). Нечто подобное было и с Валентином Плучеком, и с Александром Гладковым, и с Юрием Германом. Мейерхольд влюблял в себя людей, а потом они натыкались на возведенную им стену. Но дело вовсе не в том, что он был злодеем: просто дед подпускал к себе людей чересчур близко. Нельзя обращаться с ними, как с Каштанкой: сперва давать вкусный кусок, а потом вытаскивать его прямо изо рта» [22].

Дмитрий Шостакович о Немировиче и Мейерхольде [5]

Как уже упоминалось выше, Немирович и Станиславский сделали все, чтобы избавить себя от общения с Мейерхольдом. Об этом пишут бесчисленное количество источников, но упомянем отрывки из «Воспоминаний» Дм. Шостаковича, недавно опубликованных на русском языке под редакцией Соломона Волкова.

«… Здесь хорошо бы вспомнить полемику между Немировичем-Данченко и Мейерхольдом. Немирович не понимал и не любил Мейерхольда. Он невзлюбил его еще в бытность Мейерхольда его учеником. Когда открылся Художественный театр, его первой постановкой был «Царь Федор Иоаннович», и Станиславский хотел, чтобы Федора играл Мейерхольд. На Москвине настоял именно Немирович.

Мейерхольд позже, смеясь, рассказывал мне, что он тогда едва не сошел с ума от ревности к Москвину и ненависти к Немировичу. Да, он смеялся, но неприязнь к Немировичу сохранилась у него навсегда.

Но все это не так важно, как то, что за многие годы полемики Мейерхольд неизменно нападал на Художественный театр и Немировича, используя самые различные, и, обычно, недостойные, методы. Он всегда пытался повесить на старика какой-нибудь «актуальный» политический ярлык. Но Немирович никогда не прибегал к этому, несмотря даже на то, что в наших беседах он всегда упоминал о Мейерхольде с чрезвычайным раздражением.

Немирович считал Мейерхольда позером и хвастуном. Он был убежден, что Мейерхольд ведет театр по ложному пути, но никогда не пользовался терминологией газетных заголовков или политическим жаргоном.

Правда, вести себя так Немировичу было намного легче, чем Мейерхольду, поскольку к тому времени, когда я встретил Немировича, было очевидно, что будущее театра Мейерхольда под угрозой, и, в то же самое время, все знали, что Художественный театр пользуется сильной поддержкой Сталина. В такой ситуации можно было бы подумать, что Немировича весьма соблазнит возможность раз и навсегда избавиться от своего дерзкого противника. Что могло бы быть проще, чем публично обвинить Мейерхольда в каких-то политических преступлениях? Это было весьма просто. В те дни все поступали так. Или почти все.

Но Немировичу была отвратительна сама возможность такого поведения. Старик не мог даже вообразить, что так можно поступить.

Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко, основатели МХАТа

Вот типичный эпизод. В 1938 году, когда театр Мейерхольда был закрыт по личному распоряжению Сталина, антимейерхольдовская кампания исходила клеветой со всех газетных полос. Это была не первая такая кампания, но – особенно отвратительная. Печатались многочисленные статьи, равно как интервью с представителями советской культуры, которых объединял восторг от такого выдающегося события культурной жизни, как закрытие театра.

Обратились с просьбой об интервью и к Немировичу. Эти подлецы-газетчики были уверены, что старик не упустит возможность поплясать на свежей могиле своего противника. Но Немирович отказался, добавив: «Даже глупо спрашивать меня, что я думаю о закрытии театра Мейерхольда. Это все-равно, что спрашивать у царя, что он думает об Октябрьской революции» [5, Глава II, стр. 84-85].

Анатолий Мариенгоф – зарисовки о Мейерхольде

Образ Мейерхольда во времена  расцвета и становления футуризма, когда, казалось, что  вся Москва участвовала в специально организуемых литературных диспутах, на которые народ валил тысячами, как сегодня на футбольный матч, очень колоритно представлен в воспоминаниях Анатолия Мариенгофа [2]. Для того, чтобы понять, каким же шутом «гороховым» и почти точной копией Остапа Бендера выглядел наш герой – «доктор Дапертутто» – надо прочитать некоторые отрывки из названных воспоминаний.

«… Тут неожиданно явился Мейерхольд. Он был в кожухе, подпоясанном красноармейским ремнем; в мокрых валенках, подбитых оранжевой резиной; в дворницких рукавицах и в буденовке с большой красной пятиконечной звездой. На ремне – полевая сумка через плечо. Только пулеметных лент крест-накрест и не хватало.

– Ты что, Всеволод, прямо с поля боя? – серьезно спросил Есенин.

– Да! – еще серьезней ответил Мейерхольд. – Прямо из Наркомпроса. С Луначарским воевал…».

Одновременно, учитывая, что сотрудник музея Храмова Н.Н. глубоко усомнилась в существовании замысла у «великого» режиссера относительно постановки «Гамлета», приведу также его монолог на эту тему, опубликованный там же Мариенгофом.

Однажды Мейерхольд и его молодая пассия Зинаида Райх отдыхали в Риме. В то время послом России в Италии был ни кто иной, как Платон Михайлович Керженский. Как раз тот, ссылкой на «ужасное» постановление которого о расцвете «мейерхольдовщины» в спектакле Дм. Шостаковича, меня упрекнула сотрудник музея.

Так вот Мейерхольд был в компании посла, его жены и ещё каких-то приближенных лиц, где рассказывал о замысле постановки «Гамлета» и своём понимании шекспировских характеров. По окончании рассуждений мастер спросил: 

– Быть может, кто-либо из товарищей хочет задать мне вопрос? Или вопросы?

– Разрешите, Всеволод Эмильевич? – откликнулся посол.

– Пожалуйста, Платон Михайлович. Я буду счастлив ответить.

– Дорогой Всеволод Эмильевич, вы сейчас с присущим вам блеском рассказали нам решение целого ряда сцен. Даже, казалось бы, третьестепенных. Но… И посол улыбнулся своей лисьей улыбкой.

– Но…

– Неужели я упустил что-либо существенное? – с искренней тревогой спросил Мейерхольд.

– Всеволод Эмильевич, дорогой, вы забыли нам рассказать, как вы толкуете, как раскрываете, какое нашли решение для знаменитого монолога Гамлета «Быть или не быть».

Вся маленькая избранная компания как бы выдохнула из себя: – Да!… Да!… «Быть или не быть»!… Умоляем, Всеволод Эмильевич! Хотя вряд ли многие из них помнили вторую строчку бессмертного монолога.

– А-а-а… Это… – небрежно бросил Мейерхольд, – видите ли, товарищи, я вычеркиваю гамлетовский монолог.

И мастер сделал небольшую паузу, чтобы насладиться впечатлением от своего ошарашивающего удара.

– Да, товарищи, я вычеркиваю его целиком, как место совершенно лишнее, никому ничего не говорящее.

– Что?… – вырвалось прямо из сердца Марии Михайловны, супруги посла. – Поверьте, товарищи, этот монолог, триста лет по недоразумению считающийся гениальным, тормозит действие. Почти все сконфуженно закивали головами. 

Михаил Булгаков и Биомеханика Мейерхольда

«… В российском литературоведении неоднократно отмечался тот факт, что между режиссером МХАТа М.А. Булгаковым и режиссером ГосТиМа В.Э. Мейерхольдом установились сложные отношения. Первый негативно воспринимал «постановки Мейерхольда», в частности, отрицал «биомеханику, а второй «обрушивался на мхатовскую постановку пьесы» «Мольер», «ставил в вину  А. Таирову постановку в 1928 г. «Багрового  острова», «критиковал Театр сатиры за то, что туда «пролез Булгаков» [37].

Михаил Булгаков, завзятый театрал и талантливый драматург, смотрел на «Театр имени Всеволода Мейерхольда» глазами фельетониста. Для приверженцев Художественного подобное название было не то что нескромным, а просто-таки неприемлемым, ведь на афишах их театра слова «Главный режиссер К.С. Станиславский» были всегда набраны мелким, едва читаемым шрифтом.

И вот в газетах появился фельетон Михаила Булгакова «Биомеханическая глава». Писателя уговорили сходить на современную пьесу в ГИТИС. Причиной этого был И. Эренбург, написавший книгу «А все-таки она вертится», и двое длинноволосых московских футуристов, которые, являясь к нему ежедневно в течение недели, за вечерним чаем ругали его «мещанином». «Я не И. Эренбург, – возмущенно восклицал Булгаков, – и не театральный критик, но судите сами: в общипанном, ободранном, сквозняковом театре вместо сцены – дыра (занавеса, конечно, нету и следа). В глубине – голая кирпичная стена с двумя гробовыми окнами. А перед стеной – сооружение. По сравнению с ним проект Татлина может считаться образцом ясности и простоты. Какие-то клетки, наклонные плоскости, палки, дверки и колеса... Театральные плотники, как дома, ходят взад и вперед, и долго нельзя понять: началось уже действие или еще нет.

Действие: женщина, подобрав синюю юбку, съезжает с наклонной плоскости на том, на чем женщины и мужчины сидят. Женщина мужчине чистит зад платяной щеткой. Женщина на плечах у мужчины ездит, прикрывая стыдливо ноги прозодеждной юбкой».

– Это биомеханика, – пояснил Булгакову приятель. – Биомеханика! [18].

Достаточно коротко и точно, что такое биомеханика, говорил Мариенгоф. «… О ней, стоявшей на трех китах: «акробатика, гимнастика и клоунада» – Мейерхольд пишет, говорит и докладывает. У бога, конечно, – чистейший идеализм! А у него, у сатаны, – чистейший материализм!» [2].

Жена Михаила Булгакова Любовь Евгеньевна Белозерская была не чужда искусству, как-никак, и ей, балерине, аплодировали и петербуржцы, и парижане. Она вспоминала: «Мы пошли за кулисы к Мейерхольду. В жизни не видела более неуютного театра, да еще неприятного мне по воспоминаниям. В 1927 году здесь происходил диспут по поводу постановок «Дни Турбинных» и «Любовь Яровая» Тренева...»

Самое удивительное в этой истории то, что недавние поиски исследователей «литературного» творчества Мейерхольда привели к неожиданным открытиям. Наибольшее количество доносов «неистовый» Всеволод написал именно на своего соратника по футуризму Эренбурга, умоляя компетентные органы посадить его особенно далеко и надолго.

То же самое Юрий Борев пишет в своей книге о Луначарском [24], где отмечает, что по свидетельству Ильи Эренбурга, «…Мейерхольд хотел его арестовать за недостаточно идейное понимание искусства».

Неизвестно, удостоился ли такой «чести» литератор Булгаков? Уж если доктор Дапертутто тайно копал под своего единомышленника, то, что говорить о драматурге, который сам себя называл «не наш». На него Мейерхольд открыто обрушивался со страниц газет и журналов, называя булгаковского «Мольера» «низкопробной фальшивкой», или утверждая, что в театр Сатиры «пролез Булгаков», куда его никак нельзя допускать. При всем при этом, он постоянно просил у опального драматурга пьесы для своей постановки. Понятно, почему Михаил Афанасьевич считал, что «этот человек беспринципен настолько, что чудится, будто на нем нет штанов. Он ходит по белу свету в подштанниках».

Автор «Белой гвардии» был изумлен политическим подхалимажем футуриста от режиссуры. Не только Булгакова, но и многих современников потряс спектакль «Земля дыбом», посвященный Красной Армии и ее «героическому вождю и организатору Л.Д. Троцкому». В зале висела огромная красная лента с надписью «Бойцам революции – бойцы искусства». Всамделишные грузовики, мотоциклы и велосипеды, попирая все условности театрального искусства, въезжали на сцену через зрительный зал. На подмостках «действовали настоящие воинские отряды, в настоящем обмундировании с ружьями, пулеметами, прожекторами и даже мелкокалиберными пушками».

Ну как тут было не вступиться за милый сердцу старый добрый театр? Двадцатые годы – новое время, новые жестокие нравы; традиционное искусство яростно теснил футуризм. Тот самый футуризм, родоначальником которого был сподвижник Муссолини – писатель Филиппо Маринетти, прославлявший фашизм как – «светлое будущее всего человечества». Идеи футуризма нашли отклик и в России, точнее, в душах Хлебникова и Маяковского, Шкловского и Пастернака, на сцене же их утверждал Мейерхольд, стремившийся стать основоположником «искусства будущего» в России. И когда Михаила Афанасьевича приглашали стать свидетелем победного шествия этого нового суперскусства, он отговаривался одной фразой: «Я свое удовольствие всегда справлю», надевал бабочку и отправлялся в «самый консервативный» – Большой театр на «Аиду» или «Фауста» [18].

Любовь и Мейерхольд (из воспоминаний Дм. Шостаковича) [5]

“... На сцене торжествовала тема «любви втроем», театры ставили пьесы вроде «Национализации женщин», устраивались дискуссии о свободной любви. Дискуссии пользовались большим успехом, на них обсуждалась теория «стакана воды». В том смысле, что совершить половой акт должно быть так же просто, как выпить стакан воды. В одной из постановок ТРАМа героиня говорит, что важнее всего – удовлетворение сексуального желания и что скучно пить все время из одного и того же стакана.

Шли дискуссии и о популярной книге Сергея Малашкина «Луна с правой стороны». Ужасная книга, но читателей это не волновало. Ее изюминка в том, что описывались оргии с участием молоденьких комсомолок. Героев этой книги судили на инсценированных судах с назначенными судьями. Там горячо дебатировался вопрос: может ли у молодой женщины быть двадцать два мужа?

Эта проблема была у всех на устах, даже Мейерхольда она захватила, а он был человеком высочайшего вкуса. Это – лишнее свидетельство того, какая в те дни царила атмосфера. Мейерхольд наметил к постановке пьесу Третьякова «Хочу ребенка!» и даже начал репетировать, но пьесу запретили. Два года он пытался получить разрешение, но ничего не вышло. Цензоры посчитали пьесу чересчур откровенной. Защищая ее, Мейерхольд говорил: «Если вы хотите очистить сцену от непристойностей, то надо сжечь всего Шекспира и оставить одного Ростана (имеется в виду Эдмон Ростан, французский поэт и драматург – ред.)».

Мейерхольд хотел поставить пьесу Третьякова [38] в порядке дискуссии. Действительно, казалось, что дело идет к отмене любви. Одна положительная женщина в пьесе говорит: «Единственное, что я люблю, это партийная работа». Так любовь и, впрямь, может сойти с дистанции. Зато мы будем периодически рожать здоровых детей, естественно, чистых с классовой точки зрения, так сказать «чистокровных арийцев» – я имею в виду пролетарское происхождение.

Это не так уж смешно. Третьяков мечтал о том, чтобы все рожали по плану, а его уничтожили. А там дело дошло и до признания Мейерхольда, что он «упорно настаивал на постановке пьесы «Хочу ребенка!» врага народа Третьякова, являвшейся злобной клеветой на советского человека»” [5, Глава IV, стр. 140-142].

Что открывает «Золотой ключик» Алексея Толстого?

https://rg.ru/bulgakov/prolog.htm

Кстати, неприятие творческой деятельности Мейерхольда, а также его постоянных усилий искоренить основные принципы реализма, сложившиеся в то время в искусстве, деспотизм и надругательство над авторскими правами сценаристов и писателей, а также открытое унижение и непонимание творческого индивидуального начала каждого из участников труппы его театра, стало уже давно притчей во языцех у всей, сколько-нибудь образованной публики.

Например, в то время по Москве широко распространились слухи о том, что многие герои сказки о Буратино «Золотой ключик», написанной Алексеем Толстым в 1935 г., имеют аналогии из театральной жизни Москвы 1920–1930 гг. [25].

В частности, имело место удивительное совпадение событий в сказке с творческой деятельностью артистов Театра имени Мейерхольда (ТИМ). Аллюзия состояла в том, что всё, что ни происходило в ТИМе, находило абсолютно симметричную аналогию с сюжетом и героями сказки Толстого «Золотой ключик».

Так, Папа Карло и Джузеппе – это режиссёры-основатели МХАТ Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко, соответственно. Во всей своей красе. Правда, к 1935 году дружба их давно иссякла, если не сказать больше.

А Карабас-Барабас был ни кем иным, как режиссером Мейерхольдом, который в жизни вместо развевающейся бороды всегда носил шарф, длинные концы которого широко развевались на ветру, а вместо плетки Карабаса-Барабаса Мейерхольд носил с собой большой пистолет, которым постоянно тыкал и угрожал тем или иным просителям и актерам.

Карабас-Барабас, так же как и в жизни его прототип Мейерхольд, громогласно орал на кукол, и стегал их плеткой. Прототипом Буратино, по некоторым представлениям, был сам Максим Горький, а Мальвиной в жизни была, как предполагали в театральном мире, либо Ольга Книппер (вдова Антона Чехова), либо Мария Андреева, бывшая любовница Саввы Морозова, которая была схожа с героиней Мальвиной тем, что имела высшее образование, соответствующую внешность и учила грамоте (арифметике и чистописанию) не имеющего даже школьного образования Максима Горького, с которым она долго жила, как секретарь и гражданская жена, что не мешало ей также одновременно отдаваться, наверное, не только ради революции, меценату Савве Морозову.

Звание «доктор кукольных наук» у Карабаса-Барабаса – это псевдоним «доктор Дапертутто», которым пользовался тот же Мейерхольд.

Дуремар – помощник Мейерхольда, Владимир Соловьёв, известный под псевдонимом «Вольдемар (Вольмар) Люсциниус».

Пьеро – поэт Александр Блок.

Кот Базилио и Лиса Алиса – Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Её обвиняли чуть ли не в ворожбе и невероятной жеманности, а ее мужа Мережковского – в полной и парадоксальной зависимости от нее.

«Свирепо-режиссерский» кукольный театр тиранического Карабаса Барабаса для Толстого – это театр Мейерхольда, а театр мечты – Художественный театр, на занавесе которого была вышита Чайка, а в сказке – Молния. Да и сам Золотой ключик был элементом фамильного герба графов Толстых, который в сказке открывал двери в рай, в светлое будущее, по замыслу революционеров и автора сказки, что полностью соответствует тому, что Христос говорил Иоанну «И имею ключи от ада и смерти» (Откр.1, стих 18).

Так что вся культурная общественность Москвы и Ленинграда в период после написания Алексеем Толстым сказки «Золотой ключик» вполне адекватно и с юмором относилась к творчеству Мейерхольда, реально понимая, что вся его режиссерская «гениальность» опирается, в основном, на понимании толпой театра как Балагана, в котором по сцене ездят мотоциклисты, скачут на лошадях красноармейцы и актрисы скатываются на задней точке по наклонной плоскости – биомеханика называется.

О некоторых штрихах к моральному облику человека,
выгнавшего из дома жену с тремя несовершеннолетними дочерьми
ради новой пассии Зинаиды Есениной-Райх

Представление о моральном облике Мейерхольда можно составить хотя бы по его отношению к первой жене и трем дочерям.Так летом 1922 года В. Мейерхольд отправил жену с детьми отдыхать на юг, а когда они вернулись, то оказалось, что их жилье уже занято новой хозяйкой – 28-летней Зинаидой Райх – бывшей женой С. Есенина. После развода с первой женой он прекратил отношения с дочерьми. Говорил: «Не хочу, чтобы мне рожали внуков!»

Наводит на большие размышления факт, выразившийся в серьезной размолвке между великим режиссером и тогда ещё молодым актером Игорем Ильинским. Мейерхольд ставил спектакль «Клоп», где Ильинский играл Присыпкина. В одной из сцен Мейерхольд предложил ему залезть на стол, пройти по нему, давя тарелки, а потом грохнуть икону о пол и вытереть об нее ноги – такой вот творческий поиск у режиссера был. На что Игорь Владимирович ответил: «Я не знаю, какого вы вероисповедания, но этого я делать не буду никогда!» После чего спрыгнул со стола и ушел [26].

Кстати, то, кого избрал В. Мейрхольд своей новой женой, тоже ведь говорит и о нем самом: подобное стремится к подобному. Так вот, З. Райх, будучи дегенераткой (а иначе как бы она могла быть женой С. Есенина?), по словам своей дочери – Татьяны: «Никого никогда не любила». (Этот же признак дегенерации мы уже встречали у Наполеона, у А. Македонского). Отсюда и постоянная война в семье между супругами. Одной из причин этих скандалов была и педерастия Всеволода Эмильевича. По словам И. Романовича, близко знавшего его: «… круг гомосексуальных связей Мейерхольда был достаточно широк, в него входили многие известные люди. Этот факт интимной связи Мастера, бесспорно, оказывал огромное влияние на его отношения с Зинаидой Николаевной. Может быть, меня заклеймят блюстители «чистоты риз», но я предполагаю, что и в бисексуальности Мейерхольда кроется, хотя бы частично, ответ на вопрос, почему он принял большевистскую революцию. В старой России свобода и нетривиальность сексуальной жизни не поощрялись. Возможно, Мейерхольд связывал с большевистским переворотом выход в царство подлинной свободы, в том числе творческой и сексуальной». ([6], Ф. Раззаков. Досье на звезд. М., 1999, с.12).

И, как далее пишет Ф. Раззаков, «…касаясь этой щекотливой темы, отмечу, что Мейерхольд довольно часто увлекался актерами своего театра. Например, известно, что он сильно симпатизировал Михаилу Цареву и, как отмечает Т. Есенина, «Мейерхольд постоянно тащил Царева в дом, на дачу. Не отпускал от себя».

Подобные же знаки внимания Мейерхольд оказывал и другим молодым актерам: Евгению Самойлову, Аркадию Райкину”.

Игорь Ильинский

Аркадий Райкин

У Мейерхольда были основания для беспокойства. Зинаида даже на сцене не контролировала себя. Играя городничиху, так щипала дочку, что та вскрикивала по-настоящему. На приеме в Кремле разъяренно набросилась на самого Калинина: «Все знают, что ты бабник!» Любой насмешливый взгляд в свою сторону воспринимала в штыки, могла тут же закатить истерику... Поэтому здоровье жены волновало Мейерхольда больше, чем связь с Есениным – тот ведь после Америки тоже был сам не свой, говорят, у него участились приступы эпилепсии... [27, 28].

В. Мейерхольду хотелось выйти «в царство подлинной свободы, в том числе творческой и сексуальной» и он вышел, но кто-то в это же время хотел выйти в царство еще большей свободы – свободы распоряжаться чужими жизнями. И тоже – вышел.

В 1938-м за несколько месяцев до ареста в беседе с корреспондентом журнала «Театр» А. Вербицким Мейерхольд рассказывал: «На прошлой неделе какой-то субъект позвонил мне по телефону и довольно четко произнес: «Ты жид, и тебя ждет жидовская гибель!» Признаться, я и забыл, что я еврей по происхождению. Пришлось вспомнить, что предки мои – немецкие евреи…» [9].

Однако как только в стране на смену одним вождям пришли другие, так сразу же вопрос о дебатировании гениальности режиссера перестал существовать.

Дело в том, что Троцкий и вся его свита поддерживали революционные устремления Мейерхольда, исходя из стремления уничтожить старую культуру «господ и помещиков» и создать на её обломках новую революционную, не забывая, при этом, открыто издеваться над культурными традициями русского театрального искусства. Однако такой подход, когда культура превращалась в балаган, был более близок малограмотной части общества. Тем не менее, Сталин со своим незаконченным духовным училищем в Гори, не говоря уже об остальной части культурной общественности того времени, давали крайне отрицательную оценку его творчеству. Мейерхольд так и не смог перестроиться и влиться в общий мейнстрим жизни страны, не считая нужным прекратить критику властей и даже лично Сталина за якобы непонимание ими задач, стоящих перед революционным искусством.

Последнее, кстати, как полагают некоторые историки театрального творчества, и послужило той искрой, которая дала основание следователям более пристально приглядеться к творчеству «гениального режиссера». Хотя на самом деле за такое лично параноидально-извращенное надругательство над культурой и традициями русского народа со стороны иных «гениев» футуризма и абстракционизма, выражавшееся в открытом преследовании всего и всех, что было создано до них революции, Сталин никого не сажал. Приструнить мог, но давал возможность измениться и поощрял. Но об этом чуть позже.

Обращает на себя внимание тот факт, что Каганович, побывав на спектакле Мейерхольда, в середине постановки покинул зал и ушел из театра. А режиссер бежал за ним в надежде объяснить, что-то главное в своей деятельности.

Таким же русофобом и человеконенавистником, который всплыл в период после государственного переворота 1917 г., был, так называемый, поэт, певец антихристианства, взявший для себя псевдоним Демьян Бедный. Это ещё один пример антиискусства, но только в области поэзии, утверждающий себя на осквернении моральных и нравственных ценностей, присущих русскому обществу. Одно название его стихотворческой поэмы «Евангелие без изъяна евангелиста Демьяна» сразу характеризует этого представителя поэтической элиты революционной России, как ярого противника русской традиции, выродка, пришедшего в услужение иудо-террористическим вождям, свергнувшим верховную власть российского государства.

Разнузданность Мейерхольда, его ненависть к стране и народу, в которой он родился и жил, была сравнима только лишь с патологической ненавистью вождя пролетариата Ленина, при посредничестве и руководстве которого этот пролетариат и крестьянство уничтожал миллионами. Нельзя забыть и надо постоянно помнить, вспоминая о Мейерхольде, что он, в стремлении выпросить у Сталина некую благосклонность, якобы для того, чтобы приблизить искусство к правде жизни, предлагал устраивать расстрелы «врагов народа» прямо на сцене его театра...» [18].

Другим известным представителем новой власти был председатель ЧК в Петрограде Моисей Урицкий, который, в связи с недостатком продуктов питания в городе, предлагал кормить зверей в Петроградском зоопарке телами убитых врагов народа.

Печальный конец

Обличительная компания в прессе не заставила себя долго ждать. Так, в «Известиях» от 18 декабря 1937 г. было напечатано несколько таких доносов на Мейерхольда. Народный артист СССР Б.Щукин: «Вы явились автором целого ряда спектаклей, которые клеветали на нашу советскую действительность…». Главный режиссер Малого театра П. Садовский назвал театр Мейерхольда «школой формалистических выкрутасов». А прославленный летчик полковник В. Чкалов в письме, озаглавленном «Банкротство», пишет: «Театр Мейерхольда для меня всегда был чужим… Банкротство театра Мейерхольда – это логический конец ошибочного пути…» [30]. Как бы там ни было, но подборка доносов была опубликована и послужила аргументом для оправдания ликвидации мейерхольдовского театра, который был закрыт в начале января 1938 г.

Были и «закрытые» доносы осведомителей на режиссера. С другой стороны, сами Мейерхольд и Таиров в свое время так допекли Сталина своими витиеватыми доносами друг на друга, что «отец народов» примирил их только тюремной баландой.

Приказ Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР «О ликвидации театра им. Вс. Мейерхольда» опубликован в газете «Правда» [10].

В мае 1938 г. так ненавидимый Мейерхольдом К.С. Станиславский, проявив самые лучшие качества русского человека, предложил оставшемуся без работы Мастеру должность режиссёра в оперном театре. И вскоре, после неожиданной смерти К.С. Станиславского, Мейерхольд стал главным режиссёром театра. С 1938 по 1939 гг. – главный режиссер Оперно-драматической студии К.С. Станиславского.

Сразу же после задержания и ареста Мейерхольда в его московскую квартиру пришли с обыском. «… Первым делом была изъята копия того самого письма Сталину на 6 листах. В протоколе была зафиксирована жалоба гражданки 3.Н. Райх, протестующей против поведения одного из сотрудников НКВД. Говорят, этот сотрудник получил строгий выговор от начальства – «за допущенное протоколирование жалоб обыскиваемого» [31].

В результате, апологет революционной культурной традиции и мастер масштабных зрелищных постановок, отрицающий всё, что до него было сделано в культуре и театральном искусстве в русском театре, В. Мейерхольд 10 марта 1939 года был арестован, а расстрелян 2 февраля 1940 г. Позже его любовь З. Райх в ночь с 14 на 15 июля 1940 г. будет зарезана в своей собственной квартире двумя неизвестными.

Обвинительное заключение было стандартным и не содержало никакой информации, позволяющей на самом деле судить о причинах и проступках, Мейерхольда, приведших к такому выводу: «В 1934–1935 гг. Мейерхольд был привлечен к шпионской работе. Являясь агентом английской и японской разведок, вел активную вредительскую работу, направленную против СССР. Обвиняется в том, что является кадровым троцкистом, активным участником троцкистской организации, действовавшей среди работников искусства». То есть ни слова о фактах его профессиональной деятельности, авангардизме, футуризме, доносах и извращениях в культуре и в жизни.

На основании этих обвинений Военная коллегия Верховного суда СССР в закрытом судебном заседании, состоявшемся 1 февраля 1940 г., приговорила Всеволода Мейерхольда к расстрелу. По официальной версии, на следующий же день 2 февраля приговор был приведен в исполнение в подвале здания на Лубянке [30].

Основания для вынесения приговора

Однако на самом деле надо иметь ввиду, что приговор Военной коллеги ВС СССР состоялся в период с января по февраль 1940 г. и касался не только Мейерхольда. Одновременно с ним под расстрел попали (о чём, почему-то, также почти никто не пишет в этой связи) ещё два крупных деятеля того времени. Один из них – известный советский журналист, участник испанских событий, начальник отдела информации НКИД СССР, участник Международных конгрессов по культуре (1935 г.) в Париже и в Барселоне (1937 г.) – Михаил Кольцов (Моисей Фридман). Он был расстрелян в один день с Мейерхольдом – 2 февраля 1940 г. Второй – Исаак Эммануилович Бабель – писатель, журналист, сценарист, автор сборника рассказов «Конармия» и других, расстрелян 28 января 1940 г.

Причину такого трагического совпадения окончания жизненного пути всех троих «шпионов» и жесточайшего приговора всем троим подробно исследует в своем труде Соломон Волков [7, стр.128-144]. Дело в том, что Сталин постоянно добивался признания на Западе своих заслуг по объединению усилий всех писателей Европы на ниве борьбы с фашизмом. Для этого были выделены со стороны СССР серьезные денежные средства. Организовывал конгресс в Париже от имени СССР Илья Эренбург и журналист Михаил Кольцов. На конгрессе должен был председательствовать Горький, который в последний момент отказался вообще от участия под надуманным предлогом, сославшись на плохое самочувствие. Сталин, понимая, что здесь кроется другая причина, воспринял отказ Горького как прямой вызов.

Ситуация осложнилась тем, что авторитет Горького в глазах Сталина был до этого явно потерян, когда ему, несмотря на личное участие Сталина в борьбе за присуждение Нобелевской премии в области литературы в 1933 г., она так и не была присуждена. Премию получил замечательный русский поэт и прозаик, эмигрант, ярый противник сталинского режима Иван Алексеевич Бунин. Это была явная пощёчина Сталину.

После неожиданного отказа Горького конгресс в Париже сразу же пошел не по заранее утвержденному Сталиным сценарию. Среди выступающих оказались лица, не заявленные официально для участия в конгрессе, в том числе Бабель и Пастернак.

После конгресса в Россию приезжали известные французские писатели Мальро и Андре Жид, которые по возвращению на родину резко осудили всё увиденное в СССР, особенно, когда были в кратчайший срок осуждены и расстреляны шестнадцать обвиняемых по делу оппозиции вместе с Григорием Зиновьевым (Радомысльским) и Львом Каменевым (Розенфельдом).

Именно после этого Сталин воспринял ход развития событий не как просто предательство, а как заранее спланированную диверсию. Поэтому под подозрение попали близкие к этим двум писателям советские интеллигенты: Кольцов, Бабель, Эренбург, Мейерхольд. Эренбург как-то выпал из этого списка, а остальные трое загремели по стандартному обвинению в предательстве и шпионаже.

Важно отметить тот факт, что попытки оппозиции обвинить Сталина в личном стремлении уничтожить именно Мейерхольда, никак не согласуются по времени публикации в СМИ доносов на него в период с 1935–1936 г. На самом деле, прошло, по крайней мере, два года до того, как в 1938 г. Сталин дал разрешение в отношении преследования трех названных лиц. И именно этот факт отказа от анализа цепи событий, связанных с арестом режиссера, позволяет некоторым исследователям творчества Мейерхольда утверждать, что он стал жертвой личной неприязни Сталина. Просто Мейерхольд и даже любимец Сталина Кольцов, оказались в то время в не своих санях, как сейчас выяснено, из-за неспособности ещё одного «гения-буревестника революции» получить Нобелевскую премию.

Хотя, что может быть по-настоящему гениального и великого, как пытаются утверждать сторонники Мейерхольда, в демонстрации царских горшков и туалетов, а также физических картин испражнений на сцене столичных театров того времени. Фактически нам пытаются внедрить в сознание мысль о том, что дегенерат и извращенец может быть выдающимся культурным деятелем. Особенно это видно на примере того, как сотрудница Музея Мейерхольда Храмова Н.Н., вместо того чтобы задуматься о всё более усиливающихся деструктивных тенденциях в современной российской культуре, пытается обосновать и оправдать их, помещая скульптора сатанинского кентавра и режиссера-дегенерата в одну, как она пишет, «хорошую компанию».

На самом деле, как видно из биографии Мейерхольда, Сталин ему и ему подобным все их художества, если они не касались политики, прощал, и в худшем случае, по-отечески журил их публикациями в «Правде», где критически анализировал их деятельность, высказывая своё мнение об отклонении их творческих поисков от традиций. И таких «звонков» от Сталина и Луначарского не только Мейерхольду, но и другим, было великое множество.

Если же посмотреть на времяпрепровождение Мейерхольда и его жены З. Райх, ни у кого не возникнет сомнений в том, что они на самом деле были настолько обласканы судьбой и вниманием, что имели возможность в те годы свирепствующего массового голода и террора иметь всё, о чем другие и не могли даже мечтать. Среди работников культуры ощущалась постоянная нехватка самого необходимого, начиная от дров и продуктов питания, до бумаги. В условиях, когда даже Блоку не разрешили выезд на лечение за границу, отчего он скоропостижно и скончался, Мейерхольд почти месяцами проводил время вместе со своею Зиночкой в загранкомандировках, накупал бесчисленные подарки и жил припеваючи за счет государства.

«… Четырёхкомнатная квартира в центре Москвы, которую он купил в 1928 году – интересно, на какие деньги? – была образцом роскоши: мебель из карельской березы, ковры, японские вазы, хрусталь баккара. Почти каждое лето 1926–1936 режиссер с женой ездил отдыхать в Западную Европу. Жил там месяцами. В Москве он был окружен иностранцами. Мейерхольд был вхож к Троцкому, тесно дружил с Тухачевским. Но когда Тухачевского расстреляли, уже через пять дней Мейерхольд публично откажется от него и опубликует в газете «Советская культура» мерзкий отклик на его арест, воспевая осанну тому, который  вскоре и сам санкционирует его арест и уничтожение». [36]

После закрытия государственного Театра имени его имени, который он сам так в свою честь и назвал, никто ему не препятствовал стать режиссером, а потом и директором МХАТа, закрытия которого он так долго добивался, строча доносы и плетя интриги. Даже после этого он выступал на писательских конференциях с критикой властей в отношении его футуристической деятельности. Судя по всему, великий режиссер-новатор имел неоправданно завышенную самооценку и страдал манией величия, что в итоге и привело его к печальному концу.

Вместо послесловия. Основания русофобии

Заканчивая свой ответ на письмо, считал бы его неполным, если бы за частностями не увидел общего. Творчество Мейерхольда, не пожелавшего эмигрировать, как большинство его коллег по футуро-авангардистскому цеху: Кандинский, Малевич, Шагал и многие другие, – питала открытая ненависть ко всему русскому, национальному, презрительное отношение к нашим нравственным традициям и культуре. Ведь впоследствии именно за эту творческую авангардистскую халтуру их и стали отлучать от государственной кормушки. Все эти кривые башни и сатанинские образы были присущи не русской культуре, а вновь создаваемому подобию культуры тех, кто в 1917 году совершил государственный переворот в стране и приехал со всего мира на поездах и пароходах, так же как и сейчас, на хлебные места. Ведь сегодня, если сравнивать две эпохи, по сути ничего не изменилось. Только вместо дегенерата Мейерхольда по сцене скачут в танце, открыто размахивающие торчащими голыми грудями и половыми органами, артисты театра другого дегенерата – Богомолова. Уже сейчас, в соответствие с предъявленным обвинением в хищении десятков миллионов рублей, мошеннику и просто аморальному типу Серебрянникову, некоторые представители творческой либеральной интеллигенции пытаются из него сделать жертву, приравняв его нестандартные сексуальные наклонности к «гению» Мейерхольда. Более того, проводят в этой связи параллели.

В итоге, после ушедшего в мир иной Сталина, в советской культуре постепенно и последовательно стала формироваться тенденция, направленная на уничижение менталитета русского человека, осмеяние его культурных традиций, ценностей и идеалов. Стали продвигаться и поддерживаться специально подобранные для этого «имена», которые по замыслу политических творцов и их национальных религиозных учителей, должны были стать в каждом виде искусства основоположниками культуры уже нового, как-бы русского искусства. Это относится, в том числе, и к институтам русской истории, где история русского народа сочиняется по шаблонам неких заказчиков, среди которых нет ни одного русского человека. Безусловно, Россия – многонациональная страна, и ее культура должна формироваться всеми населяющими ее народами, но только не вытесняя традицию основополагающей нации, ставя на её место традиции инородцев, имеющих свою государственность за рубежом.

Как это было совсем недавно. Русофобия по-советски

Для осмысления размаха негативной тенденции, продолжающейся и после ухода Сталина, следует привести некоторые выдержки, опубликованные известным русским критиком, публицистом, и историком театра Марком Любомудровым [32]. Против высказанной им позиции о русофобстве, воцарившегося в течение ряда лет в культуре, ему пришлось претерпеть невообразимую травлю. Об этих событиях Марк Николаевич писал: «Глубокое возмущение моих оппонентов вызвало утверждение, что Мейерхольд не чувствовал национальной самобытности русского искусства, одевал его в «чужестранные одежды», как о вопиющей крамоле писали: главная цель критика в том, чтобы противопоставить «кочевнический дух» Мейерхольда «национальной почвенности» Станиславского, русскую школу реализма «иным национальным тяготениям» Мейерхольда. Меня обвиняли в «глубоком невежестве» и «крайней тенденциозности», а также в «крикливом, сенсационном тоне», именовали «самым большим реакционером» [32, стр.21-22].

«…Доносами на меня были завалены обком партии, министерство культуры, даже ЦК КПСС. Спустя 20 лет «Петербургский театральный журнал» опубликовал письмо режиссера С. Добротворского своему коллеге. Речь шла о событии в ЛГИТМиКе [33] в ноябре 1985 г.: «В институте был исторический ученый совет, на котором четыре часа топтали известного Вам Марка Любомудрова. Самые целомудренные эпитеты звучали «черносотенец», «антисемит», «ортодокс». Все четыре часа Любомудров сидел в первом ряду и ел грейпфрут. Зрелище, скажу я Вам, захватывающее…».

Далее Любомудров продолжает: «… Я и мои сторонники в составе сектора придерживались взглядов, традиционных для русской классической культуры – приверженности принципам реализма, психологической достоверности искусства, приоритетности его нравственно-просветительского предназначения» [32, стр. 24].

В отношении допуска лиц русской национальности в Союз писателей Любомудров приводит наблюдения писателя В.Ф. Козлова: «При мне в Союз писателей принимались молодые литераторы примерно в таком соотношении (это сохраняется и по сию пору – 1989 г.– ред.) – десять человек еврейской национальности и один русский… У нас в Ленинграде полное большинство захватили литераторы еврейской национальности». В.Ф. Козлов обращал внимание на решающую роль в этом процессе прозаика Даниила Гранина и поэта Михаила Дудина. Их властью «за восемь лет и были приняты семьдесят человек, из которых только семеро были русскими по национальности».

К слову, сходной была и издательская политика, и не только в Ленинграде, но и в Москве. Вадим Кожинов, рассмотрев деятельность издательства «Советский писатель» за 10 лет – с 1981 г., обнаружил следующее: если разделить издававшихся критиков и литературоведов на две категории – «патриотов-почвенников» и «авангардистов-западников», то «Советский писатель» издавал их в пропорции примерно 1:30. В Ленинграде это соотношение, вероятно, было 1:60… Ленинградская писательская организация той поры была форпостом воинствующей русофобии, гнездом «сионизма», расизма и шовинизма» [32, стр. 31-32].

«…Редакторами СМИ и в издательствах считалось допустимым, если слово «русский» встречалось не более двух-трех раз даже на объемную книгу. Довод звучал официозно-непреклонно: «Какие русские? Вы забываете, что мы не русские, а советские». Подобные свидетельства можно найти и у других писателей. Например, прозаик Ю.С. Скоп, сибиряк по происхождению, возмущался: «В Москве меня прежде всего попытались приучить к забвению собственной русской национальности; в издательствах у меня из рукописей постоянно вычеркивалось слово «русский»… В издательстве «Современник», например, это слово может присутствовать в рукописи не более трех раз». С неменьшей категоричностью требовали цитат кого-либо из кремлевских дебилоидов, что-нибудь про «новую общность – советский народ». Вспоминаю про это – и тошнота подступает к горлу» [32, стр. 40].

«Презрение и брезгливость к русским, украинцам, полякам, как существам низшего типа ощущается в каждом рассказе «Конармии» И. Бабеля. Полноценный человек, вызывающий у автора уважение и сочувствие, встречается там только в образе еврея. С нескрытым отвращением описывается, как русский отец режет сына, а потом второй сын – отца («Письмо»), как украинец признается, что не любит убивать, расстреливая, а предпочитает затаптывать насмерть ногами («Жизнеописание Павлюченко»). Но особенно характерен рассказ «Сын рабби», где автор узнал Илью – сына Рабби – и отметил его «как юношу с лицом Спинозы», и все ему тут же дали место в вагоне, как своему».

Такое единение малого народа, основанное на ненависти к своему большому брату – есть явление жизни, впервые открытое и описанное академиком Игорем Шафаревичем [34]. Это явление присуще, вообще, всем малым народам. Но в России, в отличие от многих других стран, мы видим нарастающее доминирование малых наций над титульной. Это видно на примере не только российской культуры, но и участия в различных институтах управления государства, где превалируют представители не титульных наций, а нередко, вообще, не входящих в состав РФ. Многие из них допускают прямые оскорбительные выпады в отношении русского народа. (Взять хотя бы русофобские высказывания ведущей спортивного телеканала грузинки Тины Канделаки). Внедрившись различными путями во многие государственные учреждения, театры, институты культуры и истории, органы государственной власти, они способствуют продвижению своих родственников, друзей, соплеменников, оттирая русский народ на обочину жизни и истории.

Искоренение русской культуры в Русском государстве

Одним из основоположников нового направления в театральном искусстве при поддержке большевистских вождей революции и был режиссер Мейерхольд, впоследствии сам попавший в жернова сталинской репрессивной системы. И именно поэтому он, как один из первых творцов Театрального Октября, должен по замыслу ныне здравствующих его апологетов, стать классиком новой культуры и новой традиции. Вместо прежних гениев и признанных классиков русской и советской культуры, таких, как Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Толстой, Станиславский, Есенин  и мн. др., должны появиться «новые» гении и «великие режиссеры», уже назначенные в глубинах кабинетов пробравшихся во власть представителей малых народов, которые под вывеской великой русской культуры хотят продолжать и развивать деструктивные новации своих идейных вдохновителей, первым среди которых заслуженно является Мейерхольд.

Какая ирония судьбы! «Гениальный преобразователь», предлагающий взаправду расстреливать на театральной сцене «врагов народа» (ах, какой новатор!), сам стал врагом и был расстрелян, правда, не на театральных подмостках.

Надо быть слепым, чтобы не видеть сегодня активно ведущейся в стране работы по реабилитации деятелей революционной культуры и подмены ими деятелей великой русской культуры. Среди лиц, не скрывающих русофобскую позицию, выделяется популярный писатель, частый гость «Эха Москвы» Дмитрий Быков. Человек, несомненно обладающий талантом, но тратящий его на отрабатывание своей «миски похлебки». Например, в последнее время он неоднократно участвует в «реабилитации» Максима Горького, защищая его от справедливых нападок и называя выдающимся писателем современности. Забавно, но, прежде чем стать Горьким, Алексей Пешков побывал Иегудилом Хламидой (его первый литературный псевдоним). Почему Иегудил? Что за Хламида? Странные фантазии посещали будущего великого пролетарского писателя. Вообще, на протяжении всей своей жизни Горький зарекомендовал себя, как человек изворотливый и трусливый. Подавляющую часть времени он (не совсем понятно, за чей счет) жил на острове миллиардеров Капри. Именно он, вместе с попом Гапоном, был активным организатором и участником так называемой «мирной» демонстрации рабочих в январе 1905 г. , а, на самом деле, провокации террористов революционеров. Все боевики с пистолетами, из которых они стреляли не столько в полицейских, сколько в народ, собирались у него на квартире и там же поп Гапон, чтобы его не узнали,  вскрикивая от боли, брил себе бороду. После объявления в розыск Горький укрылся на Капри. Благо, с ним была его «Мальвина», исполнявшая по совместительству роль секретаря, редактировавшая все рукописи «буревестника» революции, и обучавшая его, как и сказочного Буратино, грамоте. Все его рассказы и повести написаны исключительно по заказу еврейских вождей русской революции. Поэтому обзоры и аналитика Дмитрия Быкова вызывают отторжение и удивление: на кого они рассчитаны? Мы видим, что Горький в литературе, как Мейерхольд в театре, выдвигается сегодня в качестве едва ли не главного культурного деятеля эпохи. Что это, как не очередное проявление кентавризма в культуре?

Рисунок Игоря Анисимова

Ярким представителем кентавр-культуры является современный российский писатель Эдвард Радзинский. Как и подавляющее большинство представителей кентавр-культуры, он ужасно плодовит. Его многочисленными сочинениями, издаваемыми гигантскими тиражами по бросовой цене, забиты полки всех книжных магазинов страны. Однако если взглянуть на содержание его псевдоисторических опусов, то оно не порадует разнообразием тем. По большому счету, тема всего одна – ее Радзинский и варьирует из книги в книгу: доказательства непричастности к убийству царской семьи еврейского правительства Ленина и Свердлова, и отсутствие ритуального характера убийства. Хотя весь мир давно знает обратное. Аналогично он пытается опорочить старца Распутина, представив его неким серым кардиналом Императрицы и Николая II, а также всячески извращает период правления Александра III.

Поэтому совершенно права сотрудник музея Мейерхольда Храмова Н.Ню, говоря, что Мейерхольд и Ткаченко – одного поля ягоды: «… А Юрия Ткаченко хочется поздравить, в хорошую компанию попали». Однако мы видим какой русофобской, сатанинской и безнравственной компании они принадлежат. Письмо Храмовой Н.Н. естественно, так как Ткаченко, «лепивший» чудище кентавра, является автором ещё одного «знакового» произведения – памятника Мейерхольду, открытого 20 ноября 1999 г. Кстати, именно в этот день произошла страшная автокатастрофа, в которой погиб зампредседателя правительства Пензенской области Вячеслав Тарасов и несколько других лиц, а губернатор Василий Бочкарев и вице-премьер правительства РФ Валентина Матвиенко получили тяжелые травмы.

Все они спешили на открытие памятника работы скульптора Ю. Ткаченко к Дому Мейерхольда, у которого была заранее собрана большая группа представителей интеллигенции и работников культуры  г. Пензы. Все они должны были участвовать в открытии, но так и не дождались высоких гостей.

И это, конечно, не совпадение, а предостережение и напоминание всем, что возвеличивание мейерхольдовщины ни к чему доброму и нравственному привести не может. Сегодня мы видим следующий этап в творчестве Ткаченко – возвеличивание демонизма и язычества. Что далее?

После тридцатых годов покровитель неистового Всеволода – Луначарский – был смещен с должности. Ещё раньше вынужден был покинуть страну другой поклонник его творческого метода – Троцкий. К руководству пришли новые люди. Стали восстанавливать преподавание истории в школе. Кстати, в свое время Луначарский сказал знаменитую фразу о том, что детям рабочих и крестьян незачем знать, кем был князь Александр Невский. Не находите ли аналогии с современными деятелями – Фурсенко, Чубайсом, Грефом? Также были пересмотрены «списки Крупской», по которым уничтожали книги. Например, труды Карамзина, русские сказки, собранные фольклористом Афанасьевым и др.

Павел Керженцев, критик Латунский и бульдозерная выставка Никиты Хрущева

После того как вышла статья в «Правде» Платона Керженцева о творчестве русофоба и сатаниста Демьяна Бедного, дела у оставшихся представителей авангарда и футуризма стали выглядеть совсем печально. Но этого так и не смог понять Мейерхольд. Он по-прежнему пытался ставить на место Сталина, ругая его с литературной трибуны за непонимание свободного творчества авангардистов-футуристов.

Но прежде отмечу, что сотрудник Музея Храмова Н.Н. в своем письме допустила в мой адрес, как она, наверное, считает, уничижающие меня сравнительные обобщения, проводя аналогию относительно фактического материала и выводов опубликованной мною статьи «Антиискусство провинции». При этом, в силу своего образования и эрудиции (это моё оценочное суждение), она не нашла ничего более убедительного, чем бездоказательно придать общему содержанию выводов в статье – ни на чем не основанные  негативные оценки. Сделано это было крайне недостойным способом:  бездоказательно, стараясь  оправдать  сатанизм творчества Ткаченко  путем сравнения моих доводов с якобы предвзятыми и крайне несправедливыми выводами, представленными в статьях Платона Керженцева «Сумбур вместо музыки» в газете «Правда». Это касалось  характера постановки и исполнения спектакля «Леди Макбет Мценского уезда».  Естественно, всё это также касалось конкретно мейерхольдовщины в музыке и спектакле Дм. Шостаковича.

Кроме того, как и всякий либерал-футурист, она не преминула вставить «свои 5 копеек» и напомнить читателю о событиях, связанных со «… знаменитой выставкой молодых художников, весьма своеобразно «оцененной» Н. Хрущевым (и это с двумя-то классами образования! – (цитата Храмовой Н.Н.)» Наверное, мои оценки относительно Ткаченко напомнили ей реакцию Хрущева на творения художников-авангардистов. Так же, как критическая направленность моей статьи про сатанизм скульптора Ткаченко напомнила ей отрицательного персонажа романа «Мастер и Маргарита» – критика Латунского.

А теперь по существу

Если вы ознакомитесь с редакционной публикацией от 28 января 1936 г. в газете «Правда» под названием «Сумбур вместо музыки», которую приписывают чуть ли не самому Сталину, то перед вами возникнет резкий, но исключительно грамотный и глубокий анализ спектакля «Леди Макбет Мценского уезда», поставленного не на основной сцене Большого, а в его филиале – здании бывшей оперы Зимина. По крайней мере, там невозможно найти ничего оскорбительного, поверхностного или непрофессионального, касающегося как игры оркестра, так и актерской игры. Единственное, что могло бы покоробить не столько Шостаковича, сколько Мейерхольда, так это то, что Шостаковича критиковали в том, что он «…перенес в оперу, в музыку наиболее отрицательные черты «мейерхольдовщины» в умноженном виде». Тем более, в этой публикации не было ничего, что можно было бы счесть угрозой деятельности композитору или режиссеру. Если на то пошло, современные критики выражаются куда резче и откровеннее, например,   когда нынешние великие деятели беззастенчиво списывают и воруют труды и  музыкальные треки других авторов и присваивают себе их заслуги. В Пензе такие тоже были и получали грамоты и ордена.

Это как раз подтверждает, что апологеты футуризма в искусстве, стараясь обелить «мейерхольдовщину», как тогда, так и сейчас, умышленно нагнетали страх на обывателя, прибегая к заведомому преувеличению опасности и последствий возможного наказания, за «творчество» «мейерхольдов и демьянов» со стороны государства. Нам «прожужжали»  все уши, что именно Сталин не мог понять «гений и величие» Мейерхольда, а потому и обошелся с ним крайне жестоко и, якобы, чуть ли не лично его расстрелял.

На самом же деле (для тех, кто не прочитает статью в газете «Правда» «Сумбур вместо музыки» и не знает деталей постановки спектакля), когда в театре 26 января 1936 присутствовали Сталин и его соратники по Политбюро – Молотов, Жданов и Микоян, произошел неприятный инцидент, в результате которого высокие гости, не дождавшись окончания пьесы, покинули зал. Это было вызвано несыгранностью оркестра, обеспечивавшего музыкальное сопровождение спектакля. То есть, речь идет о банальном непрофессионализме и ни о чем ином.

Поэтому я и думаю, что сотрудник музея плоховато знает «матчасть», вот и приводит сравнения, свидетельствующие, скорее, не о моей предвзятости, а о её некомпетентности. Последнее связано с тем, что настоящей причиной и основанием для написания статьи «Сумбур вместо музыки» были события, о которых подробно рассказывает в своем интересном труде театральный историк, друг Шостаковича Соломон Волков [35, стр. 327].

Дело в том, что по дороге на вокзал, сразу же по окончании спектакля (Шостакович срочно отъезжал в Архангельск, где он должен был играть свой первый фортепьянный концерт), он взволновано рассказывал критику Атовмьяну, что дирижёр Александр Мелик–Пашаев чересчур увлекся и некоторые сцены сделал слишком громко. Дирижер в тот день увеличил духовую группу оркестра, а помещалась она под правительственной ложей, где сидело руководство страны. Шостакович, не зная ничего о впечатлении от посещения спектакля Сталина, сказал: «Ведь сидящие в правительственной ложе, думаю, оглохли от такой звучности медной группы: чует моё сердце, что и этот год, впрочем, как и все високосные, принесет мне очередное несчастье». И в этой оценке надо винить не Сталина или Шостаковича, а дирижера, усиливающего медную группу, которая старалось изо всех сил,  чтобы  угодить зрителям и Сталину. То есть, сумбур и был, в буквальном смысле слова. И причем тут Сталин?

В отношении огульного сравнения меня с критиком Латунским, скажу просто. Это такой малозначительный персонаж из книги Михаила Булгакова, упоминавшийся исключительно для того, чтобы выразить гнев ведьмы Маргариты относительно критики рукописи, подготовленной Мастером. В жизни он имел прообраз в лице советского литературного критика, основателя и генсекретаря Российской Ассоциации Пролетарских Писателей (РАПП), члена Союза Писателей СССР Леопольда Леонидовича Авербаха.

Авербах был племянником Якова Свердлова, шурином наркома внутренних дел Генриха Ягоды, зятем верного ленинского оруженосца – управделами Совета Народных Комиссаров Владимира Бонч-Бруевича. В 1937 году был арестован, а в 1939-м – расстрелян. Перипетии его судьбы очень напоминают судьбу Мейерхольда. То, что Латунский был списан Булгаковым с Авербаха, только усиливает смысл трагедии Мейерхольда и гениальное предвидение Булгакова. Латунский и Мейерхольд были людьми одной формации, одного толка и одного круга. Оба категоричные, бестолковые и страстно ненавидящие всякий истинный талант. Возможно, потому, что сами им не обладали. Поэтому, сравнивая меня с Латунским, надо иметь это в виду. С тем же успехом Храмова могла меня сравнить с самим Мейерхольдом. Но отношение мое к Мейерхольду известно: я считаю его дегенератом, безнравственной и аморальной личностью. Поэтому она, видимо, и решила сравнить меня именно с Латунским. Но не подумала о том, что это будет выглядеть, по меньшей мере, нелепо.

Ну а реакцию Хрущева, имеющего «два класса образования», понять можно и без образования. Я об этом уже писал ранее в предыдущей статье. Гениальность творчества молодых художников  выставки в Манеже мог «понять» только человек иудейского вероисповедания. Съездите в Израиль, посетите крупные города – Иерусалим и Тель-Авив и там Вы увидите очень похожие аллегорические скульптуры, в которых имеют место быть нагромождение строительных конструкций, лесов, неявных образов в виде прорезей и отверстий. Если Вам такой монументализм по душе – пожалуйста! Но не надо навязывать другим своё представление о мире, основанное на старых иудейских догматах. (Это касается запрета в иудаизме реалистически изображать людей, животных, птиц). Поэтому Хрущев Н.С. был поражен «манерой» монументального и художественного творчества, представленного на известной выставке. Ведь для него образы, увиденные там, были как вид преисподней или как трагедия уничтожения с помощью огня и затопления городов Содома и Гоморры. Ну а его выкрики про «пидарасов», как я думаю, были объективно обоснованы, в соответствие с характеристикой, данной перед этим некой группе художников-авангардистов в справке, предоставленной ему со стороны кураторов от КГБ.

Поэтому, надо полагать, что Хрущев, как человек, воспитанный в духе соцреализма, действительно, не понимал искусства, в основе которого лежат догматы иудаизма. И в этом я не вижу никакой его вины. Он был сыном православного украинского народа. С другой стороны, надо спросить тех, кто привел Хрущева на эту выставку, – зачем они это сделали? Ведь они прекрасно представляли его реакцию. Никакой другой и быть не могло.

В качестве заключения

«Из тюрьмы бывший «главковерх театрального Октября» не вышел, но дело его не погибло. Так называемая демократизация привела к пышному расцвету мейерхольдовщины в русском театре».

И сейчас мы четко видим, что творчество людей безнравственных, отрицающих всё, что до них было сделано гением и мастерством лучших представителей интеллигенции, захваченного и порабощенного народа, ничего не может родить, кроме сонма тварей и гадов, вид которых вызывает полное отторжение и удивление. Скажите, чему хорошему, особенно у детей,  может научить, какие эстетические чувства будет генерировать сатанинский образ кентавра, изготовленный в мастерской дьявола? И сегодня, читая оправдания всякого рода ткаченков и иже с ними, мы понимаем, что это борьба не за кусок бронзы безобразного вида с копытами, а за верховенство над традициями русской культуры и русского народа.

К руководству культурой пришли люди, для которых творчество и исполнительское мастерство – второстепенное дело. Главное для них – понимание того, откуда они получат больший доход. Поэтому даже самое низменное и безнравственное их не остановит, если может принести доход. Именно поэтому со вторым приходом авнгардистской  перестройки на российской театральной сцене вдруг стал звучать не высокий слог классиков культуры, а матерные частушки всякого рода исполнителей от «народа», парализующие внимание и слух малограмотной части общества. И здесь возможно абсолютно всё. Подойдет любое непотребство, любая низкопробная дрянь, лишь бы она пользовалась спросом и приносила прибыль организаторам.

Страшно то, что массовая культура ориентирована на низменные инстинкты, люди духовно и интеллектуально неразвитые быстро к ней привыкают, так что уже никакими усилиями не заставишь их полюбить Шекспира или «Лебединое озеро». Современные духовные наследники Мейерхольда горят желанием разрушить то, что не успел их идейный вдохновитель.

Ссылки по теме

1.         МАРИЕНГОФ АНАТОЛИЙ БОРИСОВИЧ – Русский поэт-имажинист, драматург, автор мемуаров. Родился 24 июня 1897 года в Нижнем Новгороде. Учился в нижегородском Дворянском институте, затем в гимназии Пензы. Самый большой друг С.Есенина. 

В 1918 году – литературный секретарь Издательства ВЦИК. Автор программных документов имажинистов: “Декларация” (1919), “Восемь пунктов” (1920) и “Буян-Остров. Имажинизм” (1920). И др.Участник объединения “Артель имажинистов”.

В 1924-1925 годах – заведующий сценарным отделом Пролеткино. Автор поэмы “Магдалина” (1919), поэтических сборников “Руки галстуков” (1920), “Стихами чванствую” (1920), т других. Умер 24 июня 1962 года в Ленинграде в возрасте ровно 65 лет. Подробнее на Кино-Театр.РУ. https://www.kino-teatr.ru/kino/screenwriter/sov/239171/bio/

2.         Анатолий Мариенгоф. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги” (полностью опубликована в 1988 году). Варгиус.-М.: 2006 г.

3.         ОХЛОПКОВ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ. 15 мая 1900, Иркутск, Российская империя – 8 января 1967, Москва, РСФСР, СССР. Русский советский актёр театра и кино, режиссёр, педагог, сценарист. Учился в Государственных экспериментальных мастерских (ГЭКТЕМАС, 1921-1923 годах – на актёрском отделении), затем на режиссёрском ТИМа. В 1923–1926 годах работал в ГОСТИМе. С 1930 года руководил Реалистическим театром в Москве. В 1938–1943 годах – актёр и режиссёр театра имени Е.Б. Вахтангова. В 1943–1967 годах возглавлял Московский Театр Революции (ныне – Академический театр имени В.В. Маяковского).

В 1955–1956 годах – заместитель Министра культуры СССР, режиссёр в театрах Москвы и Ленинграда.Постановщик оперных спектаклей в Большом театре СССР, педагог ГИТИСа, профессор, член-корреспондент Берлинской академии художеств.Первая роль в кино – Скрипач в фильме «Банда батьки Кныша» (1924). 

4.         Режиссер. Театр. Статья. https://www.kino-teatr.ru/teatr/art/history/2174/

5.         Свидетельство. Воспоминания Дмитрия Шостаковича, записанные и отредактированные Соломоном Волковым. (см. Testimony.pdf)

6.         Раззаков Федор. Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят/ Жанр: Биографии и Мемуары, Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. https://www.libfox.ru/329522-fedor-razzakov-dose-na-zvezd-pravda-domysly-sensatsii-ih-lyubyat-o-nih-govoryat.html

7.         Соломон Волков. История русской культуры XXвека. От Льва Троцкого до Александра Солженицина. – М.: Эксмо,2008.- 322 с. (Диалоги о культуре)

8.         В 1934 г. спектакль «Дама с камелиями», главную роль в котором играла З. Райх, посмотрел Сталин, и спектакль ему не понравился. Критика обрушилась на Мейерхольда с обвинениями в эстетстве. А взбалмошная З. Райх, вдруг, написала Сталину письмо о том, что он не разбирается в искусстве. (Райх в 1930-е гг. была ведущей актрисой театра Мейерхольда. Однако за тринадцать лет работы в ГОСТиМе она сыграла немногим более десяти ролей, но Мейерхольд лез из кожи, чтобы она стала единственной звездой его театра). https://alfred-shnobel.livejournal.com/8071.html

Из воспоминаний Дм. Шостаковича, Глава II стр.105-106 [5] «…Мое отношение к Райх субъективно и, вероятно, проистекает из следующего факта. Сам Мейерхольд старался сгладить разницу в нашем положении и возрасте, он никогда не позволил бы себе повысить на меня голос.

Но его жена время от времени орала на меня.Райх был энергичной женщиной, вроде унтер-офицерской вдовы из «Ревизора». Она воображала себя светской львицей. Это напоминает мне стихотворение Саши Черного. Оно характеризует определенный стиль жизни. 

«Если знаменитость, – говорит Черный, – может небрежно дать вам руку, его жена в лучшем случае протянет два пальца». (Это дословный перевод английского текста. Прим. Перев.) Это могло бы быть написано о Зинаиде Николаевне.

Но всё было ничто по сравнению со страстью к роскоши Зинаиды Николаевны. Райх была очень красивой женщиной, может быть, немного тяжеловатой, что было особенно заметно на сцене. На сцене она двигалась поразительно неуклюже.Райх любила свою внешность. И знала, как выглядеть лучше, как подчеркнуть свою красоту. Всё в доме Мейерхольда служило этой цели: мебель, обстановка, всё. И, конечно, драгоценности».

«Хорошей актрисой Зинаида Райх, разумеется, не стала, но знаменитой – бесспорно. Свое черное дело быстро сделали: во-первых, гений Мейерхольда; во-вторых, ее собственный алчный зад; в-третьих, искусная портниха, резко разделившая этот зад на две могучие половинки; и наконец, многочисленные ругательные статейки. Ведь славу-то не хвалебные создают!» [2].

9.         Дан Городецкий. Мейерхольд и его роковая любовь. Алеф./ Ежеквартальный международный еврейский журнал. 30.01.2014 г./ -http://www.alefmagazine.com/pub3536.html

10.       8 янв. 1938 г. П.М. Керженцев подписал приказ ВКИ о ликвидации ГосТИМа, а спустя 9 дней, 17 янв. на первой сессии Верховного Совета СССР прозвучала резчайшая критика А.А. Жданова в адрес Керженцева за нерасторопность и за то, что последний слишком долго терпел «…существование у себя под боком в Москве театра, который своими кривляниями и трюкачеством пытался опошлить пьесы классического репертуара, не создал ни одной настоящей советской пьесы, разложил авторский коллектив театра и в то же время находился под неусыпной поддержкой Комитета по делам искусств, который все время предоставлял ему широкие субсидии». 19 января Керженцев с должности председателя Комитета был снят. Но дальнейших «оргвыводов» не последовало. В год смерти Керженцева вышел его капитальный труд: Керженцев П.М. История Парижской коммуны 1871 г. М., 1940. (Второе издание – М., 1959). Никто не думал изымать книгу из библиотек. В некрологе, опубликованном «Правдой», «группа товарищей» писала: «2 июня после непродолжительной болезни скончался Платон Михайлович Керженцев. Тов. Керженцев был честным и преданным членом большевистской партии. Образованный марксист и опытный пропагандист, тов. Керженцев написал ряд книг и брошюр по ленинизму <…> Ушел от нас чуткий, отзывчивый и скромный товарищ, память о котором надолго останется у всех тех, кому приходилось с ним встречаться и работать» (Правда. 1940. 3 июня). http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/prim/10910prim.htm.

11.       Как Мейерхольд писал доносы на коллег. https://maxfux.livejournal.com/1314045.html

12.       Юрий Баранов. Лицо во весь экран. http://moloko.ruspole.info/node/1045

13.       М.О. Меньшиков. Императорская сцена./ Письма к русской нации.1908 г. –М.: Москва, 1999.

14.       Письмо Е.К. Малиновской А.В. Луначарскому хранится в рукописном отделе ГЦТМ им. А. А. Бахрушина, ф.154, № 984, л.96. При публикации сохранена орфография и пунктуация оригинала.

15.       Малиновская Елена Константиновна (1875–1942) – после Февральской революции организовала и возглавила Художественно-просветительный Совет рабочих организаций (ХПСРО); с 1918 г. – в должности управляющего московскими государственными академическими театрами; с 1919 г. – член директории Большого театра; в 1920–1924 гг. и в 1930-1935 гг. – директор Большого театра.

16.       «…ДЛЯ ИЗОЛЯЦИИ ГР. МЕЙЕРХОЛЬДА В ДОМЕ УМАЛИШЁННЫХ»/Петербургский театральный журнал №9, 1995 г.-публикация Марины Корнаковой. http://ptj.spb.ru/archive/8/in-opposite-perspective-8/dlya-izolyacii-gr-mejerxolda-vdome-umalishyonnyx/

17.       Всеволод Мейерхольд. Биография. https://biography.wikireading.ru/88114

18.       Всеволод Мейерхольд за кулисами «театра на Лубянке», автор текста – Марина Черкашина. https://rg.ru/2016/11/08/vsevolod-mejerhold-za-kulisami-teatra-na-lubianke.html

19.       Борис Зайцев. Москва./ Мюнхен, 1960, Изд-во ЦОПЕ, стр.21. https://philolog.petrsu.ru/zaitsev/texts/arts/moskva60/htm/moskva60.htm

20.       Гладков А. Мейерхльд. Том 1, Годы учения Всеволода Мейерхольда. Сост и подг. Забродина В.В. 1990 г., стр 22-23.

21.       Русский театр и драматургия эпохи революции 1905 – 1907 годов: Сборник научных трудов / Редкол. А. Я. Альтшуллер, Л. С. Данилова, А. А. Нинов. Л., 1987. Г. Ю. Бродская. В. Я. Брюсов — В. Э. Мейерхольд — В. Ф. Комиссаржевская, с. 96-130. - http://www.teatr-lib.ru/Library/Rus_theatre/theatre_dr_05_07/)

22.       Сергей Филлипов, Интервью с внуком Вс. Мейерхольда Петром Меркурьевым. Мне без тебя, как слепому без поводыря. Есенин-Райх-Мейерхольд. http://www.esenin-sergej.ru/esenin/people/mejerhold.php

23.       Мейерхольдовщине не место в советском искусстве. Советское искусство, 10 января 1938 г. https://www.kino-teatr.ru/teatr/art/history/1786/

24.       Борев Ю.Б. Луначарский/ Юрий Борев.- серия ЖЗЛ/ М.: Молодая гвардия, 2010. -303

25.       Книга «Золотой ключик» Толстого являлся аллюзией на театральную жизнь Москвы начала века. Фаина Раневская в книге «Письма к подруге» писала: «Я сама бы не догадалась, но мне объяснили в театре. Главный герой, Буратино, – это Горький, Мальвина – жена Блока, Любовь Менделеева, а сам Блок выведен как Пьеро. В сказке есть злодей Карабас-Барабас, директор кукольного театра, так вот это – Мейерхольд». https://mi3ch.livejournal.com/4550249.html?mode=reply#add_comment–

26.       О Мейерхольде, его любимых революционных вывертах и доносах на коллег. https://harmfulgrumpy.livejournal.com/1180587.html

27.       Зинаида Райх: две любви – две судьбы. (Из статьи Шаманковой). http://www.liveinternet.ru/users/ivanova16/post257765976/

28.       Муза двух творцов. https://www.liveinternet.ru/community/1726655/post377029435/

29.       Искра Андреева, профессор, доктор философских наук о книге С. Марголиной “Конец лжи”, изд. Берлин, 1992. https://ss69100.livejournal.com/1536346.html

30.       Великий еврейско-немецко-русский режиссер Мейерхольд или от славы до забвения один шаг. 2 авг. 2016 г. https://alfred-shnobel.livejournal.com/8071.html

31.       Ирина Лыкова. Любовное помешательство Всеволода Мейерхольда.02.02.2015. http://kstolica.ru/publ/zhzl/ljubovnoe_pomeshatelstvo_vsevoloda_mejerkholda/20-1-0-262

32.       Любомудров М. Н. Каноны русского мира. Идеология. Культура. Искусство/ Сост. предисл., коммент. С.В. Лебедев / Отв. ред. О.А. Платонов. – М.: Институт русской цивилизации. 2014, - 916 с.

33.       ЛГИТМиК – Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии.

34.       Шафаревич И.Р. Русский народ в битве цивилизаций/ Отв. ред. О.А.Платонов. Изд.2-е – М.: Институт русской цивилизации. Родная страна.2017. - 936 стр.

35.       Соломон Волков. Большой театр. Культура и политика. Новая история. /Соломон Волков предисл. М. Швыдкова. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной. 2018. – 560 стр.

36.       Яндекс дзен. Сергиев град. Гимн под который расстреливали людей. 11.05.2020. https://zen.yandex.ru/media/sergievgrad/gimn-pod-kotoryi-rasstrelivali-liudei-5eb92ee4bc122617dcabbb52?fbclid=IwAR12eFY1TDDJKPIZCshPHTEd2JV6Z8bfGb86tORwUcTSLQ0G472yhMZHLx0

37.       Колчанов В.В. М.А. Булгаков и В.Э. Мейерхольд: к поэтике пропагандистской формы «театр дыбом» и эротическому приему французского театра «ню». Неофилология/. 2019. Том5, №17. Стр.84-89.

38.       Сергей Михайлович Третьяков (1892–1939), драматург-авангардист, сотрудничавший с Мейерхольдом, Эйзенштейном и Маяковским. Бертольд Брехт считал Третьякова одним из своих учителей в области марксизма. Расстрелян в годы «большого террора».