Записал и обработал А.С. Крылов

Приметы времени

Продолжение. Начало №2 (12) 2019, №3 (13) 2019, №4 (14) 2019, №2 (16) 2020

Фото из семейного архива В.Ф. Буйлова

Внешний вид здания главного корпуса Академии народного хозяйства при Совете Министров СССР.

Следующая наша встреча с Владимиром Федоровичем произошла 21 июня 2013 г.

Меня больше всего интриговала история, связанная с направлением в 1984 г. Владимира Федоровича на обучение в Академию Народного хозяйства при Совете Министров СССР, в то учреждение, о существовании которого какая-либо официальная подробная информация отсутствовала вообще. Ведь Владимир Федорович, уже состоявшийся руководитель, знавший на порядок больше, чем многие из его соратников, вдруг стал слушателем необычного для всех нас учреждения. Поэтому я сразу же обозначил тему следующей встречи, связанную с этим событием в его жизни.

Крылов: У меня к Вам остался один вопрос. Всем будет очень интересно, как Вы учились в Академии народного хозяйства и что это за заведение.

Буйлов: Я Вам расскажу, даже с прелюдией небольшой. В школе я был железный середняк, в институте середняк, учёба мне давалась нелегко, но и не трудно. В институте мы занимались очень много, был потрясающий интерес к знаниям.

Крылов: В институте?

Буйлов: В Пензенском сельскохозяйственном институте. В институте мы просиживали до полуночи, до закрытия. В 11 часов вечера библиотека закрывалась, а мы сидели в библиотеке. Кроме того, как читала химию Дина Осиповна, … она жила одна, уважаемый мной человек, была эвакуирована из Одессы перед началом войны. Там было много евреев, которые читали очень превосходно.

Крылов: Это из какого института она была эвакуирована?

Буйлов: Одесский сельскохозяйственный институт, он был эвакуирован сразу перед началом войны. Они приехали все вместе, с профессорами. Дина Осиповна, например, читала химию: вот прочитает раздел и иди – сдавай экзамен.

Крылов: Ты смотри, молодец какая!

Буйлов: Человек семь, не больше, вечером приходишь, о шпаргалке забудь, и сдаёшь ей кислоты. Она даёт вопросы, вот прямо перед нами она сидит, а мы напротив. Ставит оценки в свой какой-то там особый журнал. Прошли другой раздел, соли, или там ещё чего, опять идём экзамен к ней сдавать, а потом уже по сумме экзаменов она легко принимает. Но это уже потом, когда идёшь сдавать сначала зачёты и только потом –экзамен. И у неё все оценки за пройденный материал. Читала интересно, никогда не улыбалась, жила одна, получала зарплату, потом пенсию, умерла в возрасте около 90 лет, не так давно. Она получала пенсию и зарплату, а пенсию перечисляла в Советский фонд мира.

Крылов: В шпионскую организацию.

Буйлов: Да, на ней была шуба каракулевая, она так была вытерта, что местами была лысая. И она так медленно идёт, всегда серьёзная, никогда не улыбчивая, наверное, где-то её война обидела, и она в институте, и в институте – фактически до закрытия библиотеки. Придёт в библиотеку, посмотрит, кто чем занимается, возьмёт мою карточку и смотрит: как у нас Буйлов в библиотеке часто бывает – там же отмечают. А потом может тебе сказать: «Володь, что-то ты в последний месяце мало был?» Спрашивала как-то спокойно, серьёзно, строго, с другой стороны, доброжелательно. И вот, когда было 50-летие института, в Ахунах отмечали, я приехал и она приехала. Дина Осиповна, я так уважаю её, я к ней подошёл, помог ей одеться, ей уже тяжело было, уже возраст, конечно, она меня не помнит, это однозначно, но я на это и не рассчитывал, я просто подошёл к ней, помог одеться.

– Дина Осиповна, я Ваш бывший ученик.

– Да? Хорошо.

– Дина Осиповна, можно я Вас поцелую?

– Можно.

Я её поцеловал. Вот до такой степени у меня осталось уважение к ней. Когда я уже работал, читал много журналов сельскохозяйственных, они дешёвые были, «Земледелие», «Животноводство», «Механизация», «С/х производство», «Ветеринария», потом пошли «Овцеводство», «Свиноводство», «Рогатый скот», я много выписывал и читал. Что мне интересно, я читал. Я очень благодарен институту, преподавателям, которые с нами возились, приемные экзамены я все сдал на 4, на зоофак сдавали физику, химию и сочинение. Проходной балл 12 и у меня 12. И я прошёл.

И вот прошли годы. Прошло много-много лет. Я работал на практике полгода бригадиром, что мне очень много дало. Главным зоотехником поработал. Кстати, я в институте любил заниматься мотоспортом, стрельбой, увлекала меня и комсомольская работа. Вот так мы там пропадали, если было время. И вот, я Вам говорил, что четыре года в одном хозяйстве, четыре в другом – главным зоотехником. Первый директор был участник войны, но как-то всего боялся, он к нам пришёл с должности председателя райисполкома, ему там какой-то выговор записали и из Беково перевели в Сердобский район директором совхоза, на понижение. Он участник войны, мы его звали Фюрер, он нам много рассказывал, он ещё был председателем колхоза в молодости в Пяше Бековского района. В качестве личного транспорта у него был бык, а быка звали Бантик, и я истории про Бантика слушал раз сто. А Володя Шамин, сын Шамина Романа Васильевича, пришёл с флота, весельчак, остроумный.

Крылов: Это Владимир Романович который?

Буйлов: Да. Вы знали его?

Крылов: Лично нет.

Буйлов: Он уже умер, к сожаленью. Такой симпатичный, высокий парень, шутник. Он ему дал кличку Фюрер, он пришёл к нам строителем, прорабом. И мы, два холостяка, нам не хочется сразу всё бросить и идти работать. Планёрка прошла, мы её проводили, вот сядем в 6 утра и часов до 12. Володька мне на ухо шепчет:

– Давай Фюрера заведем.

– А как?

– Давай про Бантика спросим.

И в сотый раз:

– Константин Андреевич, а вот Бантик-то, вы говорили, чем же он был примечательный, больно уж?

– О, Бантик, да вы что!!! Вот зимой я его запрягаю в санки, беру халудину, как ему до ушей врежу и Бантик, он не знал дороги, прёт напрямую, и у него яйца были до земли, он иногда на них наступал.

И вот мы начинаем все вокруг этого вокруг этого Бантика заводить.

Крылов: И это вместо планёрки?

Буйлов: Это продолжение планёрки. Кто-то уже ушел, а нам не хочется. На улице зима, пурга, ну её нафиг. Давай Фюрера разведём. Давай. Разведём до 12, а потом обед, а потом кое-как. Но это всё продолжалось немного, всё-равно, мы работали добросовестно. Конечно, я немножко здесь, как бы, преувеличиваю. И потом работал директором совхоза, потом совхоз «Ардымский», далее взяли меня начальником Областного управления сельского хозяйства и вот я почувствовал недостаток знаний. Не специальных вовсе. Вот, я не знаю, как это объяснить до сих пор. Я хочу больше знаний. Это я, середняк-то. Я никогда ни к каким кандидатским не стремился. Работал? Да! Потом я работал с другим директором, потом сам стал работать директором, мой идеал были Шамин, Цирулёв. Однажды мы едем с секретарём райкома с Земетчино и говорим о том о сём, и секретарь райкома Лагуткин Николай Васильевич, а я – начальник управления, сидим в машине, и он мне говорит: «Знаешь, Фёдорович, я вот хотел идти в высшую партийную школу, или в академию общественных наук, и меня первый секретарь обкома не пустил, я до сих пор на него обижен, мне так хотелось поучиться. А он говорит, что во мне уже созрело и сидит»… На работу уже под утро приезжаем.

Крылов: Это Вы так ездили под утро прям?

Буйлов: У-у-у, если в Земетчино, то меньше трёх дней не торчали.

Крылов: Это Вы на машине ездили?

Буйлов: Да Вы что? С ночлегом. Встаём в пять утра, планируем с первым секретарём посетить три хозяйства. Тема – падёж (скота – ред.), ещё что-то. Как правило, местные власти заявляют: «Вот мы думаем реконструировать коровник, советуемся». Вот я ехал в район, в Земетчино, первый секретарь райкома встречает на границе. Они как бы меня ждут. А я, в свою очередь, боялся после своей поездки в район оставить только след от машины и больше ничего. Я всегда считал, что надо им (руководителям, специалистам) что-нибудь дать такого, чего я знаю, у меня есть опыт, а у них нет, хоть какую-то маленькую пользу принести. Не просто поездить там, шашлык поесть, и уехать. Понимаете?

Я прихожу утром на работу после командировки в район, мой зам по кадрам заходит и говорит: «Владимир Фёдорович, нас просят послать в Академию народного хозяйства при Совете Министров СССР одного из замов не старше 40 лет». Зам по кадрам, он жив-здоров, умница, добросовестный, живёт сейчас, только бедно. Вот, я говорю: «Анатолий Захарович, Академия просит сельхозника, одного из замов по согласованию с Обкомом. Обязательно, это понятно. Давай так, прощупывай в обкоме почву».

И начали прощупывать. Первый секретарь уже был Фёдор Михайлович (Куликов – ред.), Лев Борисович Ермин только уехал, и Фёдор Михайлович не отпускает, работать, мол, надо. А когда мы ехали, Николай Васильевич (Лагуткин – ред.) жалуется на Ермина: «Я к Льву Борисовичу пришёл проситься учиться, а он говорит, что, мол, мы посылаем на учёбу бездельников, которые нам здесь не нужны, а ты нам здесь нужен. И вот началось». А Ковлягин Анатолий Фёдорович в то время работал в ЦК.

Крылов: Он из ЦК пришёл к нам, да?

Буйлов: Он от нас в ЦК, из ЦК к нам (на должность первого секретаря Пензенского обкома КПСС – ред.).

Крылов: А Борис Фёдорович?

Буйлов: Доморощенный, и никуда не уходил. Ковлягин заканчивал агрофак, я зоофак, он был секретарём комитета комсомола факультета агрономического, а я зоотехнического в одно время. И мы в комсомоле вместе, у меня о нём особое мнение, конечно, как и обо всех, как и обо мне, наверное. Ну, неважно. Я звоню (в Москву – ред.) Ковлягину: «Анатолий Фёдорович, вот меня не отпускают, хочу учиться». А он в ЦК сидит в приёмной Разумовского. Разумовский был заворготделом ЦК. Наш первый секретарь обкома Фёдор Михайлович этот кабинет не обходил, а всегда, когда бывал в Москве и в ЦК, в каком бы кабинете вопросы ни решал, а орготдел не пропускал – дело такое, это кадры. А Анатолий Фёдорович там сидел, как бы помощником. И он оттуда звонит Фёдору Михайловичу, и говорит: «Фёдор Михайлович, вот я тебя прошу, ну отпусти Владимира Фёдоровича на учёбу, отпусти». Тот: «Да Вы что!» А время уже 10 часов вечера. В ЦК было специальное Постановление принято, чтобы только сельхозотдел мог засиживаться дольше, чем до 5–6 часов. Все должны уйти точно из здания ЦК, а сельхозникам было разрешено.

Фотография слушателей выпуска 1984 года. Владимир Федорович во втором ряду третий слева.

Крылов: Ничего себе!

Буйлов: Да. И он мне звонит и говорит: «Иди утром к Фёдору Михайловичу». Утром прихожу: «Ну вот, Ковлягин просил тебя отпустить, давай, езжай, без кандидатской не возвращайся!» Я говорю: «Да ну, Фёдор Михайлович, кандидатскую не-не». У меня такого стремления уже не было. А вот получить знания – это да. Раньше я об этой Академии ничего не знал, а там, как мне потом стало известно, лекции читает половина профессоров из МГУ. У них это заведено, у москвичей. Среда у нас была Днем культуры. К нам фильмы разные привозили, или мы куда-нибудь ездили. Была, помню, очень интересная поездка в Загорск, в монастырь.

Крылов: Это в то время, когда ещё всё запрещено было?

Буйлов: Это при коммунистах. И мы имели право поехать в рамках обучения в любую страну, кроме капиталистической. Ну, вот я хочу поехать в Болгарию, послушать их профессоров. Пожалуйста, никаких проблем. Это так было свободно.

Крылов: Это прямо в любое время?

Буйлов: Это когда прямо 5 человек собрались ... Кто-то в Уренгой захотел полететь, за счёт Академии полетели, кто-то на Камчатку. Идёшь к ректору, никаких проблем. Пожалуйста. Никакого отчёта не спрашивают. Мы 5 человек захотели в Болгарию, и два профессора с нами захотели, одна женщина профессор Бялковская. От неё, это мы потом там уже узнали, что мэр Софии защищал кандидатскую у нас в Академии. Нас там приняли. Вот там уже, 1985 год, рыночную экономику читали вслух. А вот в Академии читали без права записи.

Крылов: Такой принцип был?

Буйлов: Да. А вот я мог пойти в библиотеку Академии и почитать там, что хочу, и на русском языке и на оригинальном. Хочу теорию Адама Смита, пожалуйста, читай. Ректор не отказывал никому. Там заявление оставишь, потом зайдёшь, оно подписано. Но тоже – ни фотоаппарата, ни записи, а так – любая литература для тебя. Такая демократичная учёба была.

Крылов: И что, библиотека была мощная?

Буйлов: Ой, конечно!

Крылов: У них там отдельно, независимая…?

Буйлов: Она при Совете министров СССР. Её отец Косыгин, он её создал. Это бывшая Промакадемия, потом она прекратила существование, а в октябре 1977 года была создана Академия народного хозяйства при Совете Министров СССР, контингент, который она собирала – 100 человек. Учились там разные группы от 2 месяцев до 2 лет. Причем сельхозник, за всю историю академии я был один.

Крылов: Ничего себе! А продолжительность обучения?

Буйлов: Два года. За это время, пожалуйста, сдавай кандидатский минимум. Все сдают, я думаю – пойду-ка и я сдам. Там политэкономия, философия, экономика и немецкий язык. На немецкий дали подготовку целый год. Пожалуйста, ходи по 2 часа каждый день, преподаватель тебя ждёт и с тобой занимается.

Крылов: Индивидуальное занятие?

Буйлов: Да.

Крылов: Обалдеть!!!

Буйлов: А потом разговорная речь, нас возили на выставку, её немцы проводили. И когда всё начало получаться, то такая радость обуяла – это как победа над самим собой. Аналогично, когда трудную задачу долго не можешь решить, а потом находишь решение, кажется, что достиг победы и на душе легко, и становишься доволен сам собой – а, всё-таки, я её решил! Так и с иностранным языком. Я сдал всё на «четверку». Нам дали документ, и сразу определили, какая у нас должна быть курсовая работа.

– Вы делайте поумней, – сказали нам, – выбирайте тему, выбирайте себе профессора. В академии в то время было несколько Ученых советов по защите диссертаций. Тогда как в Пензе всего два: один – в Артучилище, другой – в Политехническом институте, и всё, а там, в Академии было целых три. Одних профессоров было почти 200 человек.

Да. Я нашёл себе «деревенщика» в Институте социологического исследования имени Кржижановского, были они не в моде, большевики их не любили.

Крылов: Конечно, бомба.

Буйлов: Товарищ Сталин сказал в своё время: «Нам не нужна политэкономия, у нас плановое хозяйство». И пошли лекции. На лекции, хочешь – приходи, хочешь – не приходи. Интересные лекции Хондруев читал. Вот Шкредов Владимир Петрович, профессор, он так читал лекции, что уборщицы приходили – смотрим, а они в проходе стоят. Он читал капитализм. А когда на следующий год пошла политэкономия социализма, мы говорили: «Владимир Петрович, ну читайте!» А он в ответ: «Что-то мне там так много непонятно, социализм вам будет Саша Хондруев читать, он докторскую защищает, пусть и читает». Саша Хондруев потом был в Минфине при Ельцине. А ребята у нас были от 35 до 42 лет, со всех союзных республик, я вот дружил с латышом, Янисом Зутисом. Он пришёл с должности Министра молочной промышленности.

Крылов: Республики?

Буйлов: Да. Янис Зутис. Вот их было трое, три республики, трое. С Украины было двое, с Казахстана трое, с Казахстана ещё один был со Статуправления, с Азербайджана, со всех. А из Москвы было 10 человек. И это была «десятка» Министерства обороны.

Крылов: 10-е Управление?

Буйлов: Нет, её так звали «Десятка». Это представители Военно-промышленной комиссии при правительстве страны. В ней участвовали 10 самых крупных предприятий, которые решали проблемы обороны. Интересная лекция. Но были и такие: читает лекцию профессор из Плехановки (Плехановка – это Институт народного хозяйства). Потом она стала Академией народного хозяйства. Туда брали десятиклассников. А в наш брали уже руководителей и замов крупных предприятий. Потом Василий Васильевич, где-то у меня фотография в альбоме есть, вот он стал Министром финансов. Говорят, вроде бы жив-здоров, на даче пашет. Он пришёл из Минфина с должности начальника отдела. Володя Карельский пошёл на Министра рыбного хозяйства и тут же Министерство переименовали в Комитет, вот первый председатель Комитета по рыбному хозяйству это Карельский.

Крылов: Это Вы его книгу показывали?

Буйлов: Да, «Рыбаки Севера». Я с очень большим интересом прочитал. Он мне всё корабли свои показывал. Я всё к нему напрашивался: «Володь, я на корабле ни разу не был, нога моя не ступала, поедем, давай возьмём командировку и поедем в Мурманск». И вот учёба эта моя была…

Крылов: Вы рассказываете как сказку просто.

Буйлов: Ой, что Вы! Суббота – воскресенье выходные, среда – день культуры. Вот его артикулы, он начал с моряка, окончил что там… (подает альбом).

Крылов: Высшее инженерное морское училище, это, я так понимаю, военное. А в 1986 году Академия народного хозяйства при Совете министров с отличием.

Буйлов: Да. Молодец моряк. Хороший парень, чистокровный русский, северянин. Вот он жив-здоров, что-то я ему давно не звонил. Он ещё мне спиннинг прислал, костюм рыбацкий на заре перестройки. А потом я на пенсию ушёл, он всё спрашивал: «Как ты на пенсию живёшь?» Мне что-то 7 или 8 тысяч пенсию назначили (рублей – ред.). А у него 5 тысяч долларов зарплата. Мы с ним остались друзьями, конечно. Кое-кто пришли и ушли в Газпром, в Статуправление. Вот у нас практика была в Статуправлении – ЦСУ, а я, как раз, занимался операцией «ухо-горло-нос». Мне при сдаче немецкого языка повезло, у нас преподаватель, который нас готовил, он за нас переживает. Сидит там сзади. Вот декан факультета – он знал испанский, но не знал немецкий. А преподаватель, который нас готовил, он с Главного разведывательного управления, ему лет было 37–38, и он спрашивает, поскольку немецкий не знает, через спину спрашивает, задайте ему вот такие вопросы. А спрашивает-то по-русски. Он немецкий то не знает. А тут старики, у них уже крыша поехала, спрашивают меня уже по-немецки, а я уже слышал по-русски. Понимаете? У меня сосед говорит: «Фёдорович, это тебе повезло, твою мать!» Вот за всё время учёбы, чтобы кто-то ходил выпивши, о пьянке даже речи нет, мы выпили с соседом за всё время за два года бутылку какого-то вина. Там выпивать не интересно было. Ну, вот по средам, что ж я, я из деревни, а там выступает Людмила Гурченко, и я пойду пиво пить, что ли? Нет. Хотя, ходили. У меня товарищ был, Буйлов Владимир Михайлович, первый секретарь райкома Суровикина, он однажды идёт, сумки большие, и хвосты лещей торчат, по 5–6 кг лещи. И вот я беру этого леща, Яниса, там ещё ребята, и вчетвером идём в пив бар «Жигули» на Арбате, а там меньше 300 человек – очереди не было. Там тебе на ладони писали очередь. Это всё был район Академии. И там же микрорайон, где проживали дипломаты. А пивбар был подземный, он назывался «Ракушка». Но «Ракушка» нам не очень нравилась, вот «Жигули» нравился. Но там очередь. И вот когда мы лещей привезли, мы отдали официанту разрезать, а потом голову с хвостом-то сложили, а середины-то нет, а он говорит: «Мужики, ну, ничего не мог сделать, ну, рвут на части». А потом было так. Володя (Карельский) говорит: «Слушай, Фёдорович, поехали, мужики из Мурманска приехали, Севрыба. Потом там Росрыбтранс какой-то, поехали к ним, повидаемся». Ну, поехали. А он переехал, нам давали квартиру, мебель и посуду. Кто подальше живёт, вот Володя жил с женой и с мальчишкой, мальчишка у него закончил, я уж не знаю что, но он в Министерстве иностранных дел работал, пацаном тогда бегал. А потом смотрю, он в Симферополе консульский отдел возглавлял. А сейчас не знаю, где он у него, такая интересная, образованная семья. И они жили там, я у них был в гостях, к Свете щи ходили есть. А я-то ездил домой. Я ехал домой, я из дома ни то, что ни копейки не взял, когда ехал домой – вёз чемодан, думал ручка оторвётся, всё домой привозил, все деликатесы.

Крылов: А Мария Васильевна туда не ездила?

Буйлов: Да Вы что? Она на последнем курсе ездила, тогда позвали наших жён и им читали курс психологии, за счёт государства. На две недели курс. Она приходила с занятий: «Слушай, как интересно! Курс психологии и как накрыть стол для приёма гостей». Им там всё объясняли. Вот две науки она познавала, и потом они накрыли столы в Интуристе, напротив Госплана, в котором сейчас Госдума. Они накрывали столы вместе с официантами Интуриста, накрыли, и такой был вечер, ё-моё, такие были мероприятия, ой, мама, и мы жён хвалили, как они красиво накрывают столы. Как принять иностранца в гости, у меня потом предложение было – атташе по сельскому хозяйству в Югославию.

Крылов: У Вас?

Буйлов: Да. Месяца за три или за полгода меня в ЦК позвали и предложили. А в то время «Капитал» Маркса, естественно, с теорией прибавочной стоимости, нам читал такой честный человек, как профессор Шкредов. Он был абсолютно лысый, а до этого служил в польской армии, и поехал он в Польшу, мы это знали. Приезжает он из Польши.

Крылов: А в Польше служил, будучи кем?

Буйлов: Солдатом или офицером.

Крылов: Русский?

Буйлов: Русский! У нас во время войны формировали национальные полки для освобождения Польши. Так у меня в совхозе Хотяновский управляющий был – он пришел с войны в польской форме. А потом как-то ему один из работников совхоза говорит: «Я тебя, Николай, когда увидел, то думал – удушу». «А почему?» «Ой, поляки, это такой противный народ, никогда ничего толком не объяснят. Они нас ненавидели».

И вот начинается лекция, а мы спрашиваем: «Владимир Петрович, что купили-то в Польше?» «Ах да, забыл вам показать» – и показывает расчёску. А у него же голова лысая, как коленка. «Ну, а как Вас встречали?» «Я не знаю, как нас встречали, я знаю, как я встречал, – рассказывает Шкредов. – У меня остались деньги, и я купил огромный букет роз, иду по улице и решение принял такое: сейчас самая красивая полячка попадётся, и я ей подарю. Там долго не надо ждать, полячки красивые. Иду, смотрю – о полячка!» «А сколько ей лет?» «Да кто знает, лет 30, наверное, я подошёл. (А он польский немного знал) – Пани, говорю … И преподнёс ей букет. Она была очень удивлена и обрадована, а я пошёл на вокзал».

Вот в философии есть вопросы очень сложные. Пространство и время или Вещь в себе, нам это преподавали здорово. Читал лекции членкор академии Рудкевич Михаил Николаевич, он приходит, вот так руки положил, и всё.А вот Саша Хондруев … Известно, что Нобель завещал присуждение премий за достижения в области естественных наук, при этом математика не входила в этот перечень. Он терпеть не мог математиков. А друг у него был математик и они часто спорили. А Конторович первый применил математическую модель в экономике. И ему за эту работу «светит» Нобелевская премия. А математическая модель рассматривается как математика. Ну, и его комитет согласился пропустить эту работу, как относящуюся к области экономики. Эта модель Конторовичем описывалась вручную. Компьютеров-то не было. Знаете, сколько надо исписать? Вот видите эту стену? Вот надо взять и всю её исписать. И вот Саша Хондруев, он был даже моложе меня, иногда по телевизору проскальзывает, он берёт мел и всю её исписывает формулами. Я посмотрел и думаю, как это можно? Оказывается, можно. И я её однажды исписал. Просто, могу её осознать или нет. И он нам объяснил, надо знать ключ. Зачем запоминать в химии все соли, правильно? Надо знать правила написания, зная валентности. Вот я Даше своей всё говорю: «Даш, зачем всё учить, это с ума сойдёшь, надо знать ключик». И здесь ключик, но его надо ухватить.

Ранее существовал институт СЭВ (Совет экономической взаимопомощи), он был небольшой, и в его задачи входила разработка стратегических положений для развития экономики стран, входящих в СЭВ. А тут в газете «Правда» появилось маленькое замечание о том, что в Китае начались реформы в сельском хозяйстве. И больше ничего. Что за реформы? А я тогда прицелился на кандидатскую, и для меня было очень интересно взять тему «Реформы в сельском хозяйстве». Рудкевич, он был завкафедрой, мне говорит: «Иди в институт, ты хочешь эту тему?» Говорю: «Да». «Иди в институт Кржижановского, там мой друг Староверов Владимир Иванович, членкор Академии наук. Скажи, что я тебя прислал, он будет твоим руководителем». И вот он читает у нас лекции, а сам с Института СЭВ, я к нему подхожу и говорю: «А у Вас есть материал, кроме газетных публикаций?» Говорит: «Есть». Тоже запомнил, хотя памяти, вроде, нет, газета «Нетцебатшаль» венгерская (ред., судя по названию, это была крупнейшая в Венгрии газета «Népszabadság»). И она опубликовала в 10-ти номерах на 3–4 листа в каждом материалы про реформы, проводимые в Китае в сельском хозяйстве. Оказывается, группа специалистов из Венгрии целый год жила в Китае и изучала практику реформ. И на основании этого опыта направляли материалы для публикации. Я получил вот такой солидный материал и загорелся. Первое, что я сделал, так это рванул к своему потенциальному руководителю. Приезжаю к нему, думаю, вот она, моя фортуна, говорю: «Владимир Иванович, вот тема, у меня есть материал по реформе в Китае». Он на меня посмотрел, этот старикашка, и говорит: «Вы знаете, я уже один выговор получил на Политбюро, второй не хочу получать, нет. Володь, знаете, ну, берите, что хотите, но я не хочу». Я говорю: «Владимир Иванович, ну, мы закроем её». Он: «Не-не-не, к сельскому хозяйству, к самому передовому в мире, чтоб я подошёл, … никогда».

И дал мне отлуп. Ну, ладно, а руководителя-то надо. Я приезжаю в Пензу, тут Рева Владимир Ефимович, он уже в политехническом читал лекции, его «ушли» из обкома, говорю: «Володь, по политэкономии кто читает?» Он мне называет одного, второго. Хорошо читают? – спрашиваю. «Да кто их знает, я их не слушал. Давайте познакомлю с одним». Вот я к нему пришёл, ничего не говоря, и мы с ним выстроили беседу. Оказался – примитив. Староверов мне говорит: «Знаешь, какая тема беспроигрышная? «Выравнивание уровня жизни городского и сельского населения», вот давай. В ЦК отхлопают». Комиссии тоже там были, всё серьёзно, а не как сейчас. Тогда, конечно, по окончанию защиты, они банкет собирали, но купить ВАК было невозможно. Я рванулся в Сельхозинститут, думаю, там же всегда особенно хорошо читают политэкономию, философию, как правило, одна кафедра. А там ой, мама моя родная, … всё, я интерес полностью потерял. Восемь красных мешков материала, который я привез на «Волге», всё, что я ранее написал и обобщил – сжёг. Самый красивый костер был у меня на даче.

Крылов: А Вы не закончили историю, как Вам назначение на должность атташе в Югославии в ЦК партии предлагали.

Буйлов: Да, сделали предложение и дали мне время. А там так: ехать надо с женой, а дети до 4 классов там могут учиться, а старше – в интернат под Москвой. Моя уважаемая Мария Васильевна – а я держу трубку на весу (звонят с ЦК), какое, мол, решение принимаете? Я говорю: «Маш, поехали, ну поехали». Мне так хотелось! А она посмотрела на меня и говорит: «Я детей на деньги не меняю». И ушла.

Крылов: Молодец.

Буйлов: И я в трубку говорю: «Знаете, мне домашние обстоятельства не позволяют». Но мне хотелось, конечно. А мы до этого встречались с одним ректором сельхозинститута в ФРГ, на такой должности, он детей оставил здесь и лет за пять уехал. До этого был разговор с Зубковым, сидели мы. А я говорю: «Ну, материально Вы, наверное, поправили дела?» А жена – татарка у него, посмотрела на меня и говорит: «Материально поправили, а детей потеряли». А она слышала и я слышал, ну, это за пять лет, ещё и в голове-то ничего ни у кого не было, просто спросили и всё, сидели на Октябрьскую, демонстрация прошла, и мы сидим. Мы дружили – Зубковы, Лагуткин, Хлевной Борис Фёдорович. Хлевной был больше всех начальником Управления областного. Целых 10 лет.

Поэтому много встречалось людей очень интересных. Например, сидим с мурманчанами, а Володя спрашивает: «Ну, как вчера сходили?» А они: «Да ну, как был он жмотом ,так им и остался». Я говорю: «А о ком речь-то?» «Да вот врач-то наш, который на папирусной лодке переплыл океан, тогда много писали о нём».

Крылов: А, «Ра» лодка называлась, с Туром Хейердалом.

Буйлов: Да, на лодке «Ра», а он по профессии врач. Он был в качестве врача и в составе экипажа, когда они переплывали океан. Как же фамилия его?

Крылов: Сенкевич, что ли?

Буйлов: Да. И они ходят водку к нему пить, моряки. Говорит: «У меня в Управлении был такой случай, мы к берегам Америки идем в рыболовецкую зону, а под нашим судном шла подводная лодка. И капитан этой лодки разболтал об этом и пять лет хватил».

И вот они говорят про Сенкевича: «Мы вчера у него были, жмотина, плохо угощал, даже не напились как следует». Ой, мы с Машей рыбы поели на Дону, донская рыба.

Крылов: Я помню, Вы, когда работали в Пензахлебопродукте, однажды брали автомашину и ездили на Дон за рыбцом.

Буйлов: Мы с Андреем однажды поехали в Сочи. А по дороге заехали в рыбсовхоз и садимся водку пить с казаками. А директор этого хозяйства говорит: «Андрей, ты пока накладывай в машину рыбу». Потом Андрей подходит ко мне и говорит: «Пап, во мне жадность проснулась, жуть, куда ещё её складывать». А там судаки, сазаны, лещи. Самая хорошая – лещ. А она висит уже после копчения, что интересно, летом её солят во льду, чаны сделаны. Они говорят, рыбу надо солить на холоде. А берег крутой и из-под берега лебёдка тащит, вот катерок подошёл, который сети ставит, там экипаж три человека, пу-пу-пу, ну Вы знаете эти пукалки, а сетей там чёрт-те сколько. Надя-технолог – его жена – долгие годы возила рыбу в Кремль. Там ворота под Кремлем, светофор, регулировщик указывал, куда разгружаться. А потом стали возить в «Архангельское».

Долгие годы возили вагонами, а потом груз стали растаскивать, придёт вагон в Москву, а там одна рыбина лежит. И стали возить «Колхидами», а она идёт через Тамбов по Волгоградке. Она меня всё спрашивала: «Вы где живёте-то, далеко от Тамбова?» «Надь, да 200 км». «А то ты бы выехал туда, я бы тебе рыбы». А мы каждый год заезжали, вот я в Сочи еду, к ним заезжаю и из Сочи еду – опять заезжаю.

А у меня на родине – между Сердобском и Беково – полно озёр, и там всегда водился красный карась, сейчас осталось два озера, где водится красный карась. А на день Победы я всегда приезжал к родителю, где бы я ни был. У меня были и остались два любимых праздника, День Победы и Новый год. Слава Богу, День независимости сейчас в День России переименовали.

Родители мои долго держали корову. Сестра тоже держала корову. Вот они в сковороду нальют сметану, полную сковороду, и туда карасей наложат, ой…

Крылов: Издевательство!

Буйлов: А карась начинает ловиться где-то с 9 мая.

Крылов: Красный, да?

Буйлов: Красный карась, да. Меня в этом году уже приглашали на этого карася на одно озеро, оно называется почему-то «Свинцовое». Когда приезжаю, спрашиваю: «Карась-то остался красный?» Говорят – остался.

Моя Родина – благословенные места: слияние двух рек, очень красивый, дубовый лес, в основном, дуб, озёра там «Бобровое», потом «Орлиное», «Малое Орлиное», «Большое Орлиное», «Свинцовое», «Репное» – это всё озёра. Мы после войны так по этим озёрам лазили, рыбку гоняли, и они все разливаются, и Хопёр, и Сердоба, они каждый год как бы очищаются…

Так, а что мне дала Академия, давайте закончим. Ну, во-первых, я менее, чем за два года перестал матом ругаться.

Крылов: А что, ругались?

Буйлов: В совхозе-то? А как я могу работать директором совхоза, не освоив такую лексику? Художественную.

Крылов: Они по-другому и не понимают.

Буйлов: Да откуда? Мы же всё равно, как марсиане. Причём, там без разницы, женщины, не женщины. Если я там буду говорить нормально, я там буду выглядеть пижоном. А пижонов деревня не любит, она любит мужиков. И когда меня сейчас что-то там спрашивают, вот, типа, он интеллигент. А я мужик! Я всё время с ними был. Всё время, механизаторы, комбайнёры, причём я среди механизаторов, которые закончили прямо 7 классов. А потом война, встречал многих – такие умницы, работяги. Не в том смысле, что образованные, они там иностранным языком не владеют, да упаси Бог, они как-то умные … от земли что ли.

Крылов: Рассудительные.

Буйлов: Да, конечно. Как правило, у них хорошие семьи, вот на работе механизаторы всегда в грязи, а зайдёшь к ним, такая чистота, дети учатся, одетые, обутые. Он зарабатывает, она тоже, как может, или домохозяйка, содержат две коровы, 2–4 свиньи, птица обязательно, она ведёт хозяйство.

 В Москве за два года я не услышал ненормативной лексики. Такая публика интересная, столько знаний, безусловно. И теперь самое интересное. Я же отказался от предложения, которое мне было сделано. Мария Васильевна мне все ясно сказала. А ребята – один в седьмой, а другой в восьмой класс пошли. Сергей у меня там был постоянно, она его здесь в Пензе посадит, он ко мне в Москву утром приезжает. Вот он каникулы 10 дней и проводит со мной. Мы с ним за эти дни 10 театров посетим. У нас была наша гостиница, потом переход и учебный корпус. Чтоб на территорию зайти – стоит офицерский пост, когда заходишь внутрь учебного корпуса – ещё один офицерский пост.

Крылов: Прямо офицерский? Офицер стоит, не сержант?

Буйлов: Да, офицерский, и через загородочку – Академия общественных наук, а это Академия народного хозяйства, а тут Академия Генштаба, а там ещё Академия внешней торговли, этот район, Юго-Запад, где Олимпийская деревня, москвичи его зовут – район Академий, это сразу за МГУ…

Крылов: Я знаю.

Буйлов: И как-то идём мы, спектакль заканчивается, офицеры уже стоят и смеются: «Где были сегодня?» «В Театре сатиры». Другой вечер: «А сегодня где были?» Они уж нас заприметили. «Сегодня в театре Моссовета». «Что смотрели?» «Да вот, так и так». «Ну, вы даёте с сыном!» Говорю: «Он у меня из деревни, пусть посмотрит». И что интересно, в Кремлёвском дворце съездов – балет. А где я балет, кроме телевизора я видел? Нигде. Какой балет, я вкалывал и вкалывал. Приехал Андрей. И я так аккуратно и только для того, чтобы приехать пораньше показать Кремль, походить по дворцу, зайти в буфет, там бутерброд с икрой, кофе. Я взял первые ряды: у нас в переходе касса, и ни разу не было никакой очереди, вот подходишь, в тапочках, как говорится, берёшь билет. В Большой театр я и Машу водил, и Сергея, и вот мы с Андреем, всё я ему показал, ну, обычно чего там – Царь-пушка, вечер, красиво, мы зашли в фойе, в буфет, конфет с ним накупили, а я смотрю на него, я не помню, в каком классе он учился, может быть, в девятом, и вот я смотрю на него и думаю, сейчас скажет: «Папа, пошли». Балет. И первый антракт. Я говорю: «Андрей, может быть, поедем домой?» «Не-не, пап, будем до конца смотреть». Я так удивился. «Тебе нравится, Андрей?» А он там читает, и говорит: «Да, очень, красиво». Я порадовался.

Они у меня (сыновья – прим. ред.) научились плавать в гостинице «Россия» в бассейне. В Москве были совещания, и я их брал с собой. У меня были очень большие связи по части гостиниц. Я приезжал и через 15 минут устраивался в любую гостиницу. Обычно «Россия» и «Москва». Было Управление делами ЦК, в этом же здании на Старой площади Управление делами Московского обкома и горкома, и Владимир Васильевич Васильев, мы с ним дружили, я только ему звоню, а билеты и всё прочее у него, я ему звоню: «Володь, я приехал». Он: «Ты куда? Давай в «Москву». «Ну, давай». «Подходи, 9 подъезд, к такому-то, такому-то». И я с Казанского еду, человек 5–6 в вагоне едем, а он иногда тоже скажет: «Володь, давай встретимся, чай там, всё. Давай, давай, заскочу и к тебе приеду». Вот он заканчивает работу в ЦК и едет. Приезжает, мы с ним садимся, пообщаемся, давно не виделись, обязательно привозит с собой бутылку «Столичной» и бутерброды. Это железно. Я говорю: «Володь, ну как-то … всё, кончай, давай». Ну, выпьем там, бутылочку, он расскажет что-то. Он постоянно ездил, сопровождал делегации, то в Южную Корею, то в Японию, то туда, то сюда, интересная личность, я у него дома бывал. А потом он ушёл, был директором Гребного канала в Москве.

Крылов: Крылатский что ли?

Буйлов: В Крылатском, это дало мне много знакомств и знаний. И когда уже Мария Васильевна мне сказала: «… хоть дворником, но в Пензу, ребятам надо заканчивать школу», я тогда пошёл к Фёдору Михайловичу и говорю, что вот такая, мол, ситуация. А мы в одном доме жили с ним, через стенку. Он: «Ну и замечательно, ну и давай, приезжай, ты куда хочешь-то?» «Да на любую должность». «Нет, ну ты куда хочешь?»

А там же (в академии – прим ред.) сельское хозяйство не изучают, там изучают народное хозяйство. Дорошенко (Виктор Карпович – председатель Пензенского облисполкома в 1968–1989 г. – ред.) так и не знал до конца – куда я уехал, а потом, что я приехал и вот представляете, как интересно, какая там была среда. Вот у меня было такое сильное впечатление. Я приехал и у меня первое совещание, я думал, что умру. Когда я уезжал на учебу в Академию, то зашёл к Фёдору Михайловичу вечером и говорю: «Фёдор Михайлович, я завтра уезжаю, спасибо. Хоть и с боем, но уезжаю ведь. И он мне говорит: «Кого за тебя оставить?» И я ему назвал двух секретарей – Тамалинский и Ломовский был, а потом председатель облисполкома его переубедил, сказал, нет, давай, вот этого заберём. Он там немножко чудаковатый товарищ, странный. И вот когда я вернулся, и он ведёт коллегию, я думал – не выдержу, невозможно. Такое впечатление, что они говорят на китайском языке. Вот сижу у председателя Облисполкома, начинаем разговаривать, вот какая-то проблема, пошёл мат, … но я быстро научился. Я же способный.

Крылов: Тем более, опыт был.

Буйлов: О-о-о, там же в селе первые слова, которым учат детей – матерные. Там надо бабушку послать, дедушку послать, там это в порядке вещей. Вот была свадьба…

Крылов: А я думаю, откуда в Пензе все матом говорят? Красивые девчонки, 17–18 лет, между собой матом. Они даже не обращают внимания, идут – не идут люди, старше их.

Буйлов: Но такого не было. Вот я учился с 1956 по 1961 год, но чтоб такое – нет.

Крылов: Мы мальчишки между собой там говорили, это понятно.

Буйлов: Не курили, если бы я увидел в 1956–1957, что курят девчонки, никто бы не поверил. Вот у нас Ирина Гавриловна, которая эвакуированная, в институте, она там одна курила, но она потеряла всё во время войны, она пожилая.

Крылов: Фронтовичка.

Буйлов: Да. И потом привыкаешь, вот пословица такая – попал в волки, вой по волчьи. Я Вам хочу сказать, я при детях никогда не напивался, я, вообще, напивался 6 раз в жизни, из этих 6 раз: где-то 3 раза напился добровольно и думал, умру. Вот если бы ещё рюмка, другая, и я бы умер. А 3 раза я просто ошибся, мне налили такое вино, красивое, приятное, я поставил стакан, сказал, налейте ещё. Мне щедро ещё налили, а потом ещё, а потом всю дорогу песни пели. Понимаете? Одну начинаем, бросаем, другую начинаем, бросаем, как всегда пьяные мужики. Но чтобы я дома… до сих пор, вот ребята приезжают, Вы их знаете, да?

Крылов: Конечно.

Буйлов: Вот я с ними не выпил рюмки, ни с одним. Ну как не выпил; вот, например, день рождения у меня или у матери, на столе водка, или коньяк, или вино, я не разливаю никогда. Значит, мне надо и им наливать. Этого ещё не хватало. И когда меня спрашивают, я говорю – с засранцами не пью. А «засранцам» уже за 40 лет. Один начальник ГАИ, другой предприниматель. С этими засранцами я, отец их, не пью. И не пил никогда. А вот ещё одна странность, которую я обнаружил у себя потом, Александр Сергеевич, уже потом, спустя годы. Вы уж теперь меня не судите, мне-то терять нечего, но мне кажется, где бы я ни работал, я, по крайней мере, старался работать хорошо. Я не помню случаев, чтобы меня на бюро строгали. Я этого не допускал. Знаете, почему? Я сделал открытие: я стеснялся родителей.

Я не знаю, как бы я перенёс обратную ситуацию. Например, идёт бюро и каждое бюро об одном и том же. Вот есть человек 5 нас руководителей, и вот этих 5 человек, как правило, и хлыщут и за падёж, и за поросят, и за низкие надои, привесы, и прочее, и прочее. А я вот в эту когорту не попадал. И вот я представлял, вот кто-нибудь придёт, скажет: «А Владимира Фёдоровича опять вчера били на бюро-то». «За что?» «Да ну, опять за падёж, посеяли рано, вспахали поздно». И я бы тяжело пережил это.

Фотография зала Академии, где проходили лекционные занятия.

Крылов: Так вот про Академию народного хозяйства при Совете министров СССР.

Буйлов: Она и сейчас жива. Она как-то по-другому называется. Вот недавно был какой-то международный экономический форум, они расстроились, а у меня пропуск туда вечный. Я потом как-то заглянул, они сделали огромный вычислительный центр. Пожалуй, первый по такому объёму информации. И сейчас от той Академии, так иногда я кого-то увижу, там мало чего осталось. Там очень много расстроили. Я не знаю, Высшая школа экономики, она, по-моему, там. Мне кажется, она в этом здании. Она сейчас, по-моему, Академия управления называется. Понимаете, тут тоже такая история. Первый, кто публично заявил о том, что управление это наука, профессор Санкт-Петербургской академии, который эмигрировал в Америку. И он там начал заниматься проблемой управления, вначале это воспринималось там у них не очень, потом эта наука нашла своё место. И тогда сразу последовал такой вопрос, раз это наука, её надо изучать. Вот теория принятия решений, пожалуйста. И так далее. Так вот есть определение у Ленина, почти дословно может быть, «…чтобы управлять, нужно полностью и до точности знать условия производства, нужно знать технику производства на её современной высоте». Вот я приучал своих специалистов, например, приеду куда-нибудь в колхоз, зоотехник там: «А вот ты мне объясни технологию доения фирмы Альфа Лаваль». Это при коммунистах-то. Он смотрит глупыми глазами, а потом, когда ему говорю, мол, ты читай всё-же, литературу-то, он спрашивает: «А зачем мне это надо, у меня что, будет автоматизированная система?»

«Она у тебя не будет, но знания твои должны быть шире, чем ты сегодня можешь сделать. Иначе, не будет прогресса. Запас знаний должен быть больше, чем они тебе сегодня нужны. И чем не больше этот запас, тем лучше. И тогда этого человека можно назвать образованным, он не только знает, как корову накормить и напоить, а гораздо больше».

Вот сколько раз приеду в колхоз, врача спрашиваю, а сколько метров кишечник у коровы? Казалось, какая, фиг, разница, сколько там этот кишечник, за этим следует другой вопрос, чего она сегодня съела, жом, сено, а когда начинается усваивание пищи, через 5 дней, на пятый день брожение, у коров специфическое пищеварение. А лучше ещё больше знать. Так вот нужно знать технику производства на её современной высоте, то есть на самой высоте, на самой верхушке. И нужно иметь известное научное образование, вот тогда ты можешь управлять. Тут, мне кажется, не добавить – не убавить. Хотя я, например, по-своему рассуждал так: руководить – это всё-таки искусство. И здесь, я так думаю, по-своему, процентов 50 должны мама с папой дать. Если мама с папой тебе не дали на генном уровне, то тебе будет трудно управлять. Вот как я понимаю, образование и образованность – это разные вещи. Получить образование ветврача или врача или инженера – это образование. А вот на современном и на самом высоком уровне знать технологию производства – это уже образованность.

Крылов: Владимир Фёдорович, а вот этот товарищ, который читал у Вас политэкономию капитализма, он глубоко знал историю, классиков, К.Маркса? Какие-то он приводил примеры?

Буйлов: У-у-у, да вы что!!! Конечно!!! Я, по-моему, говорил как-то, а может быть нет, вот он рассказывал пример Онассиса, греческого миллиардера.

Вот мы сидим в зале 100 человек, 1 курс, капитализм читается, вот он спрашивает: «Он эксплуататор или нет? – Эксплуататор. – Какие доводы? – Как какие, он живёт чужим трудом. Он по Марксу отнимает труд у рабочего. Он рабочему оставляет столько, чтобы рабочий занимался воспроизводством, воспроизводил себе подобных, а всё остальное он отнимает – это по «Капиталу». Вот он говорит, – если посмотреть с этой точки зрения, то «Капитал» Маркса вы читайте, каждый раз будете находить одно удовольствие». А вот другой подход.

Крылов: А с другой стороны посмотреть, он организатор.

Буйлов: Да, он способностями своими организовал так производство, что каждый рабочий относит себя к среднему классу. Тогда, – говорит, – выбросьте «Капитал». И потом, он считал, что Маркс «Капитал» как бы не дописал, или мысленно не написал или времени не хватило. Он никак не мог понять, что бюрократия сожрёт всё. Благими пожеланиями выстлана дорога в Ад. А там пожеланий-то много. Я с интересом, понимаете, как и все, … они читали всё очень великолепно. Ницше сам себе задаёт вопрос: «Вот Бог всё создал? Меня, кошку, стол, дерево, Бог создал всё. Создано или не создано? Всё Богом создано. А что сейчас делает Бог? Он умер». Ну, вот тебе и создал. И вот эти философы уведут, куда хочешь. Они и вправо уведут тебя и влево. Это же наука спорить. Они вот эти законы, там 5 категорий, 4 закона, вы помните, закон отрицания-отрицания, закон единства борьбы противоположностей, и так далее. И задаёт вопрос…

Крылов: Переход количества в качество. Когда Вы учились. У Вас зарплата здесь оставалась, как в области была?

Буйлов: Да.

Крылов: А там, в Академии, сколько?

Буйлов: А там были льготы. Ой!!! Там квартира бесплатно, общежитие бесплатно, телефон бесплатно, ну вот сейчас, например, санаторий Совминовский, с меня взяли 25 рублей, а с Марии Васильевны 50, но это коммунизм. Санаторий строил товарищ Сталин для себя, руководил стройкой, понятное дело, Берия, там колонны такие вот, но он там ни разу не был, не успел, он умер. А Вы, наверное, были в Зелёной роще, там дача-то Сочинская Сталина. Условия? Что вы!!! На завтрак пойдёшь, сейчас уже не помню, ну, может, там копеек за 50. Там кофе, бутерброд с красной рыбой, хорошие были условия просто, и тогда … мне куда же там расходовать-то?

Крылов: Стипендию платили?

Буйлов: Нет, стипендия – это была наша зарплата.

Крылов: Это та, которая дома платится?

Буйлов: Да, у меня была 400 рублей. Северяне получали по 1200. (Денежное довольствие лейтенанта армии СССР в то время составляло примерно 210 руб., что считалось совсем не плохо – ред.)

Крылов: С ума сойти!

Буйлов: И ни за что не платишь. Вот они у меня остались, они у меня есть. Я получил 400 рублей в Академии, на 400 рублей сколько всего можно...

Крылов: Но у Вас ещё дети, ещё Мария Васильевна.

Буйлов: Билет СВ стоил что-то около 5 рублей.

Крылов: Нет. На самолёт 18 рублей стоил билет в Москву, а купе 7–8 рублей. Я в СВ в то время не ездил.

Буйлов: В 1972 г. я был директором совхоза «Ардымский», моя зарплата была 250 руб., при этом стоимость обеда (два мясных блюда обязательно) в совхозной столовой составляла – 20 копеек.

И там же в общежитии в Академии был магазинчик. Зайдёшь туда, ё-моё, в общем, дешёвая такая была жизнь. А в санатории мы с Марией Васильевной отдыхали, мы прямо стеснялись в условиях, в которые попали. Вот там седые люди, чувствуется, заслуженный народ, а мы ещё молодые были, по 40 лет, и я иногда думаю, попал в такие условия, какое-то стеснение было. Мы жили на 2 или 3 этаже, море под балконом, и опять все мероприятия, и лечебные, и туристические каждый день. Я читал, мне нравилось, я брал книжку, читал.

Крылов: Обычно ездили-то не на 10 дней?

Буйлов: На 24. За счёт Академии, никаких проблем, там суточные, проездные, заездные.

Крылов: Я про дачу хотел ещё продолжить эту тему, про ваши поездки за рубеж, Вы же в Англии были, изучали там особенности технологий содержания животных, потому что Вы единственный из всей страны, кто это мог в то время увидеть и понять. Потому, что остальные были настолько зашорены текущими проблемами, какие там ещё Англии…

Буйлов: Не будет преувеличением сказать, что в те коммунистические времена съездить в капиталистическую страну, тем более, в Англию, было просто невозможно. Однако из Пензы нас было двое: я и отец Мануйловых – Игорь Мануйлов. Он читал философию и политэкономию в Политехе. Мы ехали по приглашению Национального союза студентов (National Union of Students NUS) Великобритании – очень влиятельной организации, в которой были аффилированы более 600 студенческих союзов со всей Великобритании. Представители NUS поддержали постоянную связь с ЦК комсомола. И, кроме того, было Бюро молодежного туризма «Спутник». И меня рекомендовали в эту поездку со стороны Обкома комсомола Пензенской области. Это было связано с тем, что я в молодости был очень активен. Занимался мотоциклетным спортом, отлично стрелял, участвовал и организовывал массу общественных мероприятий. В поездке участвовали представители нескольких городов страны. В то время в 1967 г. я был главным специалистом-зоотехником совхоза «Долгоруковский».

В ходе поездки мы попали в музей мадам Тюссо. Как только зашли на первый этаж и всё: в голове всё помутилось, сразу начались головные боли – чувство отвратительное, кажется, что сейчас упаду. А с нами был врач с Ростова – Богдан Арташесович. Я к нему подошёл: «Богдан, что мне делать, я сейчас упаду». А он здоровый армянин: «Держи меня за руку». Я за руку его: «Богдан, выведи меня». А на улице в то время смог был очень сильный и деваться некуда, голова болит, жуть.

Всего мы проехали множество городов Великобритании, поездка по времени заняла более трёх недель. А старшим сопровождающим у нас со стороны хозяев был мистер Вудман. Такой большой человек с большой окладистой бородой. Учитывая свою специфику и интерес к животноводству, я у него попросил организовать поездку на ферму. Следующим объектом посещения должен был быть авиационный завод и я решил, что мне было бы интереснее посмотреть организацию работы в фермерском хозяйстве. Однако, учитывая, что переводчик был один, а я по-английски не понимал ничего, мне пришлось уговорить несколько девчонок, которые были в составе нашей делегации от Москвы, поехать также со мной на ферму и участвовать в качестве переводчиц. Приехали на ферму, там всего содержится 15 коров и 15 телят – и все. Но зато у лорда таких ферм – 2000. На ферме работают и доят мужчины. В то время мне очень понравилась технология машинного доения коров. Я подсмотрел там особенность доения и сразу же по приезду в Пензу применил её в своём хозяйстве. Смысл в том, что в период окончания дойки молоко собирается в коллекторе доильного аппарата, а из коллектора через пульсатор должно идти в бачок. В это время там собирается до 200 грамм молока с очень высокой жирностью и в силу физиологических причин оно из долей вымени полностью не выдаивается: канал соска изгибается и препятствует полному выдаиванию, при этом также теряется общая жирность молока. Так на ферме, где мы были, для выпрямления изогнутого канала соска на коллектор сверху прикрепляли гирю массой 300 грамм, сосок при этом растягивался и остатки самого жирного молока естественным образом попадали в бачок. Справедливости надо сказать, что наши доярки об этой особенности тоже знали, но, как всегда, среди них были добросовестные и недобросовестные.

А жили мы на квартире, так нас хозяйка встречала очень приветливо, иногда казалось, что она готова была всем прыгнуть на шею. Ну, мы помнили инструктаж из песни Высоцкого «… про шпиёнок с крепким телом».

Уже после того как мы более близко познакомились с мистером Вудманом, он нас пригласил к себе домой. И мы хотели ему сделать неожиданный подарок. Предложить испить нашей российской водки. Но в последствие в ходе застолья решили налить ему вместо чарки водки чарку спирта. Некоторое замешательство у нас было вызвано тем, что мы опасались – как бы мистер Вудман не задохнулся от неожиданности. Ну любопытство и доля здорового авантюризма взяли верх и мы затаив дыхание, заранее приготовив стакан воды, смотрели как мистер Вудман залпом опрокинул в рот наш «подарок». Крякнув, он сказал, что очень хороший напиток. Мы удивились такой здоровой реакции мистера Вудмана и поведали ему, что очень боялись за него из-за того, что англичане не пьют такие крепкие напитки. На что мистер Вудман ответил: «Я не англичанин, я – шотландец».

Продолжение следует.