Записал и обработал А.С. Крылов
Приметы времени
Продолжение. Начало №2 (12) 2019, №3 (13) 2019, №4 (14) 2019
Фото из семейного архива В.Ф. Буйлова
Переправа около летнего лагеря дойного стада около с. Вителевка Пензенского района, совхоз «Ардымский»
Жизнь крестьян при советской власти
Буйлов: Забота партии, как мы с Вами говорили ранее, часто состояла в том, чтобы у крестьянина, как при Хрущеве, землю отрезали лишнюю, чтобы, крестьянин, якобы, не мучился. Агитировали коров сдавать в совхоз, но в это время уже какие-то деньги можно было за сдачу получить, в отличие от 30-х годов, когда, вообще, ничего не давали. При Сталине был налог, им облагались даже овцы и куры. Овца, понятно, шерстью, курица – яйцами. (Слава Богу, хоть не наоборот). Бык – мясом, корова – молоком. Я носил бидончиком молоко в молочный пункт. Мама нальёт вечером – неси. Несу, а там отмечают, кто, чего и сколько. Я уж не помню, какое количество и чего надо было сдать, но вот сдавали, платили натуральным образом.
Крылов: Так ещё мне рассказывали, что в саду яблони считали.
Буйлов: О, у меня дед взял ножовку, пошёл и спилил яблони. Это я читал у товарища Сталина. У меня и сейчас есть несколько книг из его полного собрания сочинений, я их нашёл уже где-то в 70-х годах. Проходило как-то совещание в Неверкино, в Доме культуры, а я вышел из зала, пока выступающие говорили …, и пошёл в библиотеку посмотреть, что у них там. А там уборщица моет пол и чего-то бурчит себе под нос, ругается, судя по всему. И этак шваброй со злостью что-то – шварк! – под шкаф. Я говорю: «Уважаемая! Что это Вы там под шкаф шваркаете? Дайте, погляжу, может, чего ценное». «Да чего там ценное, – ворчит она, – книги!»
Посмотрел – действительно, книги. Автор – товарищ Сталин. Как раз, его статья «Головокружение от успехов». Да, думаю, в прежние времена за такие штуки загремела бы ты, милая, в лагеря годков на десять. Где-то у меня и сейчас эти книжки есть.
До войны был в Сердобске один специалист в области свекловодства, старый еврей, умница, каких поискать. Он о свёкле, казалось, знал всё, а знать надо было много. И он рассказывал, какую роль сыграла в его жизни статья Сталина «Головокружение от успехов».
В каждом районе тогда были райзо – районные земельные отделы. И вот в ихнем райзо всех уже посадили – практически один он остался. Ну, чувствует он, что недолго ему уже в одиночестве страдать. Вот он со своей старухой по ночам советуются, что делать, когда его черед придет – куда детей пристроить, то, да это… То есть, по всем канонам его должны были посадить – не сегодня, так завтра.
Крылов: А это какой год?
Буйлов: Ну, какой? Где-то 30-е, 1937, наверное. Я как-то у него ночевал в Сердобске и он мне много чего рассказывал об этих делах.
Вот, сидит он однажды за столом у себя в кабинете – скучает. Вдруг: дрыг-дрыг! – телефон. Такие, знаете, были – с ручкой. Берет он трубку и слышит, как двое на том конце разговаривают. Что-то там, может, соединилось не так – черт его знает! Короче, человек он местный, потому сразу же узнает голоса прокурора и начальника милиции. Прокурор говорит: «Ну, давайте, забирайте его, что ли, сколько вы еще будете с этим делом мудохаться?» А начальник милиции в ответ: «Да я думаю, как это сделать поумнее. Как мои придут в райзо, там все, кто остался, тут же врассыпную, там уже такая обстановка создана». А прокурор ему советует: «Да ты договорись, чтобы его за чем-нибудь в колхоз послали, там его и арестуешь!»
Приходит он домой и говорит жене – ну все, придут за мной с минуты на минуту. Она ему бельё приготовила, котомочку, всё туда уложила. Ждут – вот сейчас… Но проходит день, другой, неделя, месяц – не приходит за ним никто! Даже обидно стало слегка – что ж, зря он готовился? А она уж и план составила, как ей жить дальше, без него.
И вот приходит мой свекловод в одно прекрасное утро на работу, в свой райзо, и видит у себя на столе газету «Правда» с передовицей дорогого товарища Сталина «Головокружение от успехов». (Статья, кстати, интересная, если не читал, как-нибудь дам). Так вот, там товарищ Сталин пишет, что успехи у нас достигнуты большие в колхозном строительстве, но от этих самых успехов имеются определенные и даже серьезные перегибы. Вот, доверительно сообщает товарищ Сталин, пишет ему письмо из Сибири колхозница. Не колхозница даже, а так – просто жительница села. Жалуется, что ее чуть ли не силком в колхоз затаскивают. А она не хочет. А ее продолжают тащить. Ну, зачем тащить? – снисходительно усмехается в усы Отец народов. Придёт время, она созреет – сама придет! Все должно быть добровольно! Но, видимо, там, где проживает жалобщица, еще не читали статью товарища Сталина, или читали, но неправильно поняли, потому что в очередной раз к ней пришли и давай ее опять в колхоз тащить. Ну, она не выдержала – задрала юбку, похлопала себя по одному месту и говорит: «Вот вам колхоз!» В итоге ее все-таки посадили.
Ну, вот зачем? – говорит мой свекловод. Ну, дайте ей созреть. И когда она увидит преимущества колхозного труда, она сама придёт. Так ведь и товарищ Сталин неграмотным объяснял. Вот тогда-то, говорит он, и понял, что не заберут его. Так и не забрали.
Вот такая история. Я тогда был ещё совсем молодой человек, только окончил институт. А, кстати, я Вам рассказывал, как моему деду поручили собственного сына (то есть, моего отца) сдать в милицию?
На семинаре в Астраханской области по выращиванию овощей
Крылов: Нет, расскажите.
Буйлов: Шла коллективизация, а мои предки по папиной линии все были мастеровые – лучшее ведро сделают, лучшую кружку, лучший самогонный аппарат. И вот назначили в бригаду по раскулачиванию моего папку. Он приходит в сельский совет утром на работу, ему 20 с чем-то лет было, и они идут раскулачивать. Раскулачивают одну семью, вторую, третью. И папка мой видит, что раскулачивают-то они тех, кто вкалывает. И вот как-то утром – а он только купил хромовые сапоги, это было большое достояние – ноги положил на щиток койки и лежит себе. Тут приходит – я до сих пор помню – Люба Туркина, активистка была такая, с другими такими же активистами и говорит: «Федь, а ты чего лежишь-то? Нам сегодня по плану пятерых раскулачивать, а ты лежишь». И тут мой папка, не вставая с койки, посылает их на три известных буквы. Вот за эти три буквы он срок и получил. Два года. Думали, три дадут – по году за каждую букву, но дали два. И его отцу (моему деду) сказали, чтобы он самолично отвез его в милицию. И отец повёз! Привозит к начальнику милиции, а тот говорит: «Да куда вы мне их натаскали, мне их девать некуда, давай так, у меня бригада работает, обкашивает могилы…».
И вот дед повез моего отца на кладбище, где обкашивают могилы. А бригадир говорит: «Да куда ты его притащил, мы уж могилы все обкосили, вези его опять к начальнику милиции». Поехали обратно. Начальник милиции решает: «Тогда вези его в Секретарку, в соседнее село, там сани делают, туда его и сдай. Пусть сани делает!» Поехали в Секретарку. А там бригада таких вот неблагонадёжных, с точки зрения Советской власти, работала в кооперативе птицеводов.
Я, кстати, недавно в архиве смотрел про своё родное село. Колхоз в моей деревне птицеводческий назывался Красный Орёл. Через год руководство поставило на собрании вопрос: «Может, переименуем? Почему Красный Орёл?» Наверное, решили, что красных орлов природе не бывает. Но колхозники уперлись и ни в какую – только Красный Орёл! Вот в этом Красном Орле папаша – делал сани для родного колхоза …
А потом (не помню, рассказывал я об этом или нет?) к ним повадился поп картошку есть. Всю их бригаду неблагонадежных милиционер в амбаре кулацком закрывал на ночь. Закроет и уходит домой. А утром откроет и ведёт их в лес, зыков-то, они там пилят лески. Да, так вот, насчет попа. Повадился он, значит, к ним. Вот мой родитель придумал способ попа отвадить, чтобы он картошку всю-то не съедал. Сделал рычаг, взял здоровенную штопальную иголку. Вот приходит в очередной раз батюшка. Перекрестился – и сразу за картошку, и опять «умыл» всю без остатка. Поп был в тулупе, даже за стол садясь, не снимал его. Ну, мой родитель (мудрый, между прочим, был человек!) в лавке сделал отверстие, как-раз там, где обычно поп сидел, и на конец рычага прикрепил штопальную иголку. А поп, как я уж говорил, в тулупе. Отец рассказывал: жал-жал – никак не мог проткнуть тулуп, но все-таки проткнул и игла вошла аккурат в то место, куда надо. Вскочил батюшка, почесался, перекрестился – и ходу. И с тех пор больше к ним ни ногой.
А потом отца освободили. Родные поехали к председателю Областного суда в Саратов, где выносили решение о его освобождении. Там односельчанин был то ли судьей, то ли прокурором – не помню уже. И вот он сказал, чтобы они уезжали из села. Иначе, говорит, напишут жалобу и тогда всем не сдобровать. И они потом лет пять скитались по всей Пензенской области.
Крылов: А кто два года дал, суд?
Буйлов: Ну, какой суд? Решили так, вот тебе и суд. Только дела-то это не меняло.
Знаете, мне однажды в руки попал архив, я расскажу, каким образом.
Советская власть уже закачалась, я приезжаю в Башмаково, там первый секретарь райкома – мой хороший товарищ, Юрий Алексеевич Ерофеев. И он с таким подъёмом: «Владимир Фёдорович, пойдёмте, я Вам покажу аллею героев – мы сделали». Сделали прямо напротив райкома. Ну, он ко мне пристал, пойдём да пойдем, всем показывал, так сделали красиво, такое место. Мы выходим и там, действительно, в форме полумесяца или подковы поставили бюсты героям Советского Союза и героям Социалистического труда. Человек семь-восемь, я уже и не помню. И от них цветы, и от них идёт дорожка – метров 30… и там могила. А на могильном камне высечено: «Здесь похоронены участники кулацкого мятежа». Не жертвы, а как бы эксплуататоры крестьян. Их крестьяне зарезали косами, и там два-три человека было латышей. Я думаю про себя – откуда в Башмакове латышские фамилии? Они стали жертвой крестьян. Дай бог памяти, это был 1931 год. А тут уже, как я говорил, новые веяния. Уже была опубликована в «Огоньке» статья Коротича (мне её Юра подсунул) «Блеск и нищета номенклатуры». И вот я под впечатлением этой статьи говорю:
– Юр, а откуда тут латыши-то взялись?
– А чёрт его знает, откуда они взялись, я не задумывался.
– Послушай, июль 1931 года. В селе Топорихе вспыхнул мятеж. Июль – это сенокос, надо готовиться к жнетву, как тогда говорили, дрова надо готовить, а крестьяне бросили все дела и взялись за косы. Слушай, дай мне архив райисполкома за 1931 год. – А где это я его тебе возьму?
– Ну, ты же первый секретарь, сделай запрос, и тебе принесут и на стол положат.
Как раз Советская власть была уже на исходе, 1990, видимо, был год. И через какое-то время я опять приезжаю, он мне говорит:
– Ну вот, ты меня в прошлый раз достал, на вот, архив мне принесли.
– А ты сам-то его читал?
– Нет, не читал, у меня времени на это нет.
И вот такая толстая пачка – архив Башмаковский за 1931 год. Я говорю:
– Юр, стоп, а теперь… (у них там домики при райкоме были, коечки там) теперь я закрываюсь, никаких шашлыков, ничего, я этот архив буду смотреть.
Я оттуда сделал выписки, блокнот большой исписал. Там в деле на листе бумаги, вырванной из тетради, написано, что таких-то сослать на Соловки на шесть лет, далее эта бумажка пришла в горисполком, горисполком должен утвердить эту бумажку, потому что сельская власть просит районную власть... Спрашивается почему?
А представляете, у него оказывается телега на железном ходу. Одного сослали – у него лошадь одна, а уздечки три. Другого сослали, представьте себе, потому, что у него баня крыта железом. Иногда ссылали вместе с семьёй, иногда без семьи. Потом начали отнимать скот под видом мясного налога. Отбирают корову, всё отбирают.
Там даже я прочитал: вот, идёт заседание райисполкома. Первый секретарь даёт наставление очередное: если у него есть три овцы и корова, то пусть сам выберет. Например, овец в счет госналога, а корову оставить. Или наоборот. Мол, там уж сами смотрите. То есть, гуманный подход такой, понимаете? И вот такой архив был у меня в руках.
А вот когда я работал у губернатора, он поехал…
Крылов: А вы не дорассказали про этих людей, которые похоронены там были. Там что происходило?
Буйлов: Да вы что? Председатель райисполкома был латыш, дело кончилось тем, что это восстание в Топорихе подавили, когда давили, они шесть человек зарубили косами и топорами. Тем не менее, темпы раскулачивания были, как товарищ председатель райисполкома отмечал на каждом заседании, нормальные. Но ведь товарища Сталина надо радовать, надо перевыполнять план. Вот, кстати, один такой образчик:
«Да, вот у вас вчера, в вашем селе Топориха по плану председатель сельсовета правильно раскулачивал троих, но ты мог бы и пятерых раскулачить! Товарища Сталина надо радовать. У нас план – закончить раскулачивание к такому-то числу. Но мы-то должны взять на себя повышенные обязательства и раскулачивание провести раньше!»
И всё это подшито в архиве. И ему было 30 лет, этому латышу, ему перед этим дали путёвку и я сейчас не помню какую сумму, ну, например, тысячу рублей премии, а он дал в столицу Средне-Волжского края… Кстати, какая была столица Средне-Волжского края? Вот кому не скажу, никто толком не знает. Кто говорит – Саратов, кто – еще чего, а столица была в Сызрани. И вот он даёт туда телеграмму: «Первых попавших 50 крестьян переловить и запереть в подвал в Башмакове». Мне показали, подвал был ещё цел и вот в этом подвале, в этом амбаре он их велел запереть. Первых 50 попавших заперли, «бунтовщиков». А бунтовала вся деревня, поэтому схватили первых, кто под руку попался. И он даёт телеграмму в Сызрань, где требует, чтобы их сослали в Казахстан, или в Сибирь, как особо опасных. А ему дали путёвку в Сочи на отдых – за успешно проведённую коллективизацию. А потом его направили учиться на рабфак.
Вот таки дела. Потом уже, спустя много лет, я в Башмаково приехал, мне захотелось этот архив взять себе, пусть, думаю, он в моей семье останется. Я в архив, а они говорят – мы всё передали в Пензу в архив, у нас теперь нет архива. Первый секретарь к тому времени уже сменился, стал Недопёкин Анатолий Николаевич, тоже был весьма умный и уважаемый человек. Я говорю:
– Анатолий Николаевич, дай мне этот архив. – Он позвонил:
– Нет, он в Пензе.
Прошло ещё несколько лет, и я пошёл в Пензенский архив, и вот выясняется, что именно 1931 года дела из архива Башмаковского райисполкома нет, вот все есть, а этого нет. И тогда я говорю Недопекину:
– Слушай, Анатолий, ты же взял его себе домой.
– Да я не брал.
– Ну, нет его в Пензенском архиве, и в Башмакове нет, куда ж он мог деться?
Я не стал очень настаивать, неудобно было, это же не мой архив, в конце концов. Вот он исчез. Я думаю, что он остался в семье Недопёкиных. А потом, когда я работал у губернатора, уже будучи на пенсии, он собрался ехать в Камешкир и там провести совещание. Но уже не отбирать скот, а, наоборот, размножать его, призывал к дераскулачиванию.
Областной семинар животноводов в р.п. Мокшан
Крылов: Деколлективизации.
Буйлов: Деколлективизации. И я по собственной инициативе пошёл в архив, попросил, думаю, надо его выступление украсить, он выступает без бумаги, но надо украсить. Я пошёл, вот как раз архива Башмаковского нет, я попросил Камешкирский, мне дали, и я там уже ничего не выписывал, а попросил отснять мне страницы, мне отсняли. У-у-у-у, это … он целый, архив, посмотрите когда-нибудь, это интересно, это очень интересно, это Вам ни какое-то произведение, Шолохов плакал вместе с Распутиным. Они плакали, эти деревенщики. Там, кстати, описана такая вещь…, ну, я украсил, отдал Василию Кузьмичу, он мне и говорит: «Да, сейчас эти фамилии называть в Камешкире ...». То же самое мне сказал Зубков в своё время, был первым секретарём обкома, я говорю: «Борис Фёдорович, надо уже открывать архивы, в Башмакове жуть, вот у меня блокнот, потом этот блокнот куда-то у меня делся. Когда переезжали сюда. Я его нашёл и всё, он исчез. А Зубков мне говорит: «Старик, ты с ума сошёл, сейчас только вынь это всё на страницы газеты и снова резня пойдёт, родня на родню пойдёт». А там правда, я ещё Лагуткину говорю: «Николай Васильевич, там и твоя родня упоминается в Башмакове, а, может, не родня». То же самое по Камешкиру мне сказал Василий Кузьмич, но всё-таки взял он там, когда доклад делал, у него текста под руками не было, но готовился наверняка, что-то он немножко сказал об этом. А там, например, приводится такая штука. Крестьянка должна была тёлку сдать в колхоз. Но не сдала, а зарезала и продаёт на базаре. И надо же, жена милиционера, когда шла по базару, купила мясо этой тёлки! Вы знаете, что за это было милиционеру? Расстрел.
Крылов: Милиционеру?
Буйлов: Да. В наказание, что у него такая несознательная жена. Купила мясо тёлки, которая должна была быть сдана в счёт мяса.
Крылов: Ну, она разве знала…
Буйлов: Могла и не знать. А могла и знать. А кто её знает? И вот в этом Камешкирском архивном документе, это можно брать архив райисполкома любого района за 30-е годы и – с ума сойдёшь, читая. Я так долго был под впечатлением. Там, например, описывается ситуация, когда возник вопрос – куда девать раскулаченных? Их уже и ссылали, и сажали, уже заявок на них нет. И вот райисполком принимает решение выделить им самую плохую землю где-нибудь на окраине, дать на троих-пятерых одну лошадь – и пусть выживают, как хотят… Ну, это всё были те времена.
Уже при Хрущёве наметились положительные сдвиги. Он дал толчок строительству. Да, они, эти дома, сейчас называются хрущёбами, но в то время, когда были проклятые общежития, когда туалет на улице, и когда стояла одна печка – это было счастье.
Крылов: «…На 38 комнаток всего одна уборная».
Буйлов: Да, да. Он дал толчок. Да, это были маленькие квартиры, но это был уже прогресс.
И пошла техника. Так пошла техника при Хрущёве, вот эти У-2, мы их уже забыли, пошли на резиновом ходу МТЗ, я уже рассказывал, мы выходили из конторы смотреть МТЗ. Почему у него задние колёса больше, чем передние? Больше всего такое решение удивляло мужиков. Потом уже ДТ-54 отошёл, пошли ДТ-75, Т-74, Т-150, да, они были не совершенные, но они с каждым годом совершенствовались. Прогресс был налицо. Я всегда просился на работу пойти с папой – на ток, я точно знал, что будет обед, на улице печка, в ней огромный котёл, из котла торчит ребро и что нам, ребятишкам, обязательно дадут поесть. Тут уже стали кормить, уже не один кусочек, как я Вам рассказывал, а тут уже мясо дают, второе, первое с мясом. Но всё равно, труд был чрезвычайно напряжённым, это ведь мой упокоенный родитель обратил внимание, я-то молодой был. Он сидит как-то, однажды, и говорит, мой завоеватель половины Европы: «Слушай, как же всё это делается? Вот только объявляли субботник, теперь уже субботник и воскресник. Все на субботник. Надоело? Тогда идите на воскресник. Вам надоел воскресник? Тогда ударные декады! Объявляется ударная декада по уборке свёклы!»
А потом ударный месячник, и потом ударный год. И всё ударное. Понимаете?
В последнее время идеология уже дошла до такого безобразия, я, уже работая бригадиром, это ясно понимал. Нас вызвали в райком и сказали, мало того, что доярка берёт обязательства. (Вот коровы, они все стоят в навозе, если говорить прямо – в говне. На хвостах по пуду говна присохло, ужас. Лейкой вытаскивали жижу из проходов. Это жуть, идёшь по проходу, особенно по свинарнику, по коровнику, а эти доски хлюпают: хлюп-хлюп-хлюп, и тебе до самых … под штаны плещет эта жижа, как фонтан. Выходишь весь в говне и моче. Жуть!!!) Но должны быть социалистические обязательства, и последнее время это было сверхбезобразие. Нужно, чтобы эти обязательства были не только в Красном уголке в коровнике, но они должны быть и в группе, где стоят коровы, и обязательно с портретом доярки. Вы можете себе это представить? Это была уже насмешка. И вот секретарь парткома организует фотографировать доярок, а я с ним сижу, говорю:
– Василий Кузьмич, что мы делаем?
– А что мы делаем?
Шустрый такой был. Ну и что? И хорошо. Пожалуйста, фотография. Да ещё большая фотография социалистических обязательств и всё это в коровнике над мордой коровы. Просуществовало это безобразие, это издевательство над личностью недолго. Может, года два мы вешали портреты доярок в коровнике.
Вот мой родитель, я о нём сегодня и всегда, конечно же, вспоминаю, вот он однажды говорит: «Вот что Вы сделали с Лениным? Вот у нас в мастерской Ленин, Вы уже готовы его во всех уборных повестить. Вы ему приписали всё на свете». Это говорил мне родитель с двумя классами образования. Даже две зимы, а не два класса. И говорил: «Вот если б Ленин встал, то он бы так удивился этому безобразию, взял бы палку и отходил бы вас всех за это. Вот у нас заходишь в кузницу, там всё прокопчёное, а если там портрет Ленина повесим? Это зачем? Есть клубы, есть конторы, но в кузнице-то зачем?»
Ещё раз о специализации и концентрации
Буйлов: Ну а специализацию и концентрацию даже в руководстве страны не все разделяли. Например, не разделял министр сельского хозяйства РСФСР Флорентьев Леонид Яковлевич. Я Вам расскажу два эпизода, смешные и грустные, которые с ним как-то произошли. Был он в Пензе несколько раз. Он очень долго был министром, его ещё Сталин ставил, снимал, снова ставил, у него в этом смысле очень богатая история.
Крылов: А он в Пензу приезжал какие-то комплексы смотреть, наверное?
Буйлов: Да, приезжал, возили его на комплексы и он говорил, что, пока мы один комплекс построим, хозяйств разорим 20-30. И деревня наша останется безработной, голой.
Крылов: Так оно и получилось. Вот возьмите Кондольский свиноводческий комплекс, там на воспроизводстве работает всего 25 человек. А такой же комплекс по производительности в советское время давал работу почти 600 работающим специалистам.
Буйлов: Вот эти противоречия, они постоянно возникают.
Приезжает Флореньтьев. Дорошенко Виктор Карпович, как мы его звали – знатный
свиновод, всегда говорил так: «Если у меня в холодильнике не лежит шматок сала,
я чувствую себя плохо». Типично украинское. Идём мы по совхозу «Прогресс».
«Прогресс» производит поросят деловых. Свиноматка нарожает много, а деловых,
которые уже идут на откорм с весом
Крылов: Насосом. На поля орошения.
Буйлов: Да. И вот эти галереи смотровые, смотришь иногда, открытые, а там какие-то деревянные щиты положили. Идём, Флорентьев – министр, что-то нам говорит. А тогда Виктор Карпович решил его «убить» цифрами и говорит: «А Вы знаете, Леонид Яковлевич, вот Вы возражаете, а ведь в этом году «Прогресс» даёт 43 тысячи поросят в «Панкратовку» на откорм. Вот это и есть специализация – эти дают поросят, а эти их откармливают». А Флорентьев говорит с подковыркой: «Зачем так много-то?» И в это время он проваливается в люк в свиную жижу. А его Лев Борисович звал «шарикоподшипник», у него была голова абсолютно круглая, большая и лысая. Там волос … не было никогда. И он был небольшого роста и пузатенький. Ну, форменный шарикоподшипник. (Смеется). Так его прозвал Лев Борисович. Он его не любил. Сам Ермин разделял точку зрения ЦК и Дорошенко разделял, а Флорентьев – нет. А в ЦК был ещё Иван Ксенофонтович, он был в сельхозотделе, армянин, он тоже не разделял, но, так сказать, в домашней обстановке. С трибуны-то он своего настоящего мнения никогда не говорил. И Флорентьев с трибуны тоже никак не говорил: ни хорошо, ни плохо. И вот он бухнулся в эту жижу. Его подхватили, вытащили, с него течёт, жижа она же едучая.
министр сельского хозяйства
РСФСР
Крылов: Свиная-то?
Буйлов: У-у-у, это что куриная, что свиная, она, как напалм. Вот была такая история. Ну, привезли чистую одежду. Покойный Трандин, директор совхоза, шустрый был, шутник, но на министра ничего не подберёшь, надо быстрее искать, у кого чего. . Второй казус был с ним же.
Крылов: Но он как отреагировал-то? Министр-то?
Буйлов: У, это знаете, как человек.
Крылов: А вам по башке-то не надавали? Как же он провалился? Это ж надо было как-то…
Буйлов: Всё надо было, конечно. Прошло лет восемь, или больше, приехал он опять в Пензенскую область и мы поехали показывать ему откормочное хозяйство у Цырулёва Владимира Павловича. Тоже ныне покойного, руководителя колхоза «Гигант» Кузнецкого района. Там долго, лет 50-60 управляли колхозом всего три человека, среди них одна женщина была. Колхоз – игрушка, отделал его Цырулёв – герой, стал депутатом, таких руководителей хозяйств было пять-семь, я их всех помню.
Крылов: На всю область?
Буйлов: А всех было 500, но остальные – посредственность.
Крылов: Получается, что роль личности в истории первична.
Буйлов: О роли личности в истории была дискуссия, её проводили ещё в правительстве во главе с Лениным. И дошла очередь до Плеханова. Он сказал так. Если слабым полом увлекается конюх в королевской конюшне, то самым плохим последствием этого могут быть невычищенные лошади. Но если этим недугом страдает сам король, то может начаться война. Вот Вам и роль личности в истории. Недуг один и тот же, а результаты разные.
Да, и вот идём, это действительно было хорошее откормочное
хозяйство у Цырулёва, он барду качает насосом прямо со спиртзавода, барду никто
не возил, не разливал, чисто, механизация хорошая, быков выращивал до
Крылов: Ну, это прям жизнь, не в бровь, а в глаз.
Буйлов: Тут только одно, скорее перевести разговор в какое-то другое русло, сказать о привесе, о себестоимости, а тут у нас вот так. Свидетелем таких вот казусов с министром я был.
Потом специализация была. Совхоз «Ардымский» специализировался на выращивании нетелей. То есть, мы брали тёлочку, телёнка, например, в Терновском совхозе, берём, она молочко цельное отпила, приходит наша машина и забирает…
Ну, тогда, в конце уже ЗЦМ пошло, уже совхоз «Дертевский» стал, прекрасный корм, 40 ингредиентов. И вот построили мы, а всё остальное – фирма Джи Эй, Италия, хозяин этой фирмы был коммунист и мы этим гордились.
Я Вам расскажу историю, с этим связанную. Смешная история, и никто никак не может понять, зачем это надо. Зачем в «Терновском», в «Прогрессе», в «Большевике» взять телят, вырастить их .. а стоп, специализация. То есть, в «Ардыме» предполагалось, что будет хорошая организация, будут хорошие условия содержания, специалисты высокого класса. Впрочем, здесь много, что есть. И, как всегда, негативная сторона, но я сейчас пока о ней не буду. И к нам повадились делегации. Я пришёл в хозяйство с коллективом, потом специалисты со мной почти все остались до конца, я 10 лет там работал. И вот у нас была такая привычка в конце года, это примерно, ноябрь-декабрь, мы едем в Подмосковье и смотрим, что там хорошего. Я был там очень много раз. Я сейчас начну Вам на память перечислять руководителей в Подмосковье, но только Вы удивитесь, я сам-то удивлюсь. Вот «Горки Ленинские» – колхоз, а председатель – депутат Верховного совета Кухарь Иван Иванович.
Крылов: Горки Ленинские – это где Ленин лечился. Горки по-старому.
Буйлов: Да, да.
Крылов: Это же была усадьба…Саввы Морозова.
Александр Иванович Агеев – председатель профкома.
Владимир Федорович Буйлов – директор совхоза.
Буйлов: Ну вот, и приехал заместитель Министра сельского хозяйства СССР, ну и с ним свита, фамилия Кузнецов, я потом читал, он, оказывается, Герой Советского Союза, в войну такое творил, а я тогда не знал. И он никак не может понять. Лев Борисович объясняет: «Понимаете, мы сюда свозим тёлочек. Сразу вопрос: «Откуда?» С колхозов и совхозов Пензенского района. Зачем? А затем, чтобы здесь их в условиях концентрации и специализации вырастить достойно. И потом опять по особой расценке, внутриобластные цены назывались, отдать опять «Дертевскому», откуда забрали, или «Прогрессу», или «Терновскому» вернуть. Да, в «Ардыме» будет отход, например, мы 100 тёлочек завезли, в нетелей продали только 80. А остальные: то прирезали, то ногу сломала, то рог отшибли ей, то куда-то попала, … отход был неминуем. Считалось хорошим показателем, если совхоз «Ардымский» 100 тёлочек взял и от этих 100 тёлочек 70 отдал назад, а 30 вот, они не пали, …но их нет. И вот этот Кузнецов отстал немножко и меня придержал, он был старше меня немножечко, а там идут, как правило, когда делегация такого высокого ранга, человек 15, а то и больше, и он меня опять спрашивает:
– Директор, скажите, зачем это надо?
– Ну, мы Вам сейчас объясняли, это надо, ну, как Вам сказать, вот Вы видите, Вам понравился этот, телятник?
– Да.
– Тёлки?
– Да, но они могут быть такими и там, где родились. Зачем их свозить-то?
Я опять ему объясняю.
– А потом Вы их куда деваете?
– Ну, я Вам сейчас объяснял, извините. А потом, мы их купили
за кг по 20 рублей, а продаём уже за кг по 5 рублей, они уже по
И он вдруг говорит:
– А, понял, это как интернат – отдал маленького, взял большого.
Вот ведь, сравнил с интернатом!
Крылов: Можно я Вас перебью? Просто здесь интересно, то есть, получается, что творцами технологий в сельском хозяйстве были партийные органы?
Буйлов: Почему в сельском хозяйстве? Они везде были.
Крылов: Они в космос не указывали, как там тёлочек, куда ставить или не ставить.
Буйлов: Почему? Уже указывали, к какому дню запустить.
Крылов: Нет, а здесь получается, Лев Борисович лично создавал центры, внедрял технологии. И сам сопровождал и объяснял.
Буйлов: Обязательно. Централизация 100%-я.
Крылов: Фактически, даже замминистра сельского хозяйства СССР слушал с открытым ртом.
Буйлов: Ничего сделать не может.
Крылов: Потому что в каждой области был, так сказать, свой специалист по сельскому хозяйству в ранге первого секретаря обкома.
Буйлов: Обязательно. Никаких судов тоже особо не было. Вот идёт совещание, его ведёт Мясников Георг Васильевич. До этого кто-то проверял какой-то колхоз Городищенского района и этот проверяющий докладывает. А члены бюро обкома сидят в круглом зале, он говорит о том, что много теряется картошки, свёклы и т.д. Вот Георг сидит думает – второй секретарь, под его началом все органы, и вот он спрашивает:
– У нас прокурор здесь?
Сразу, внезапно, проверяющий замолкает.
– Здесь, Георг Васильевич.
–Заведите уголовное дело. Все, хорошо, садитесь, мы поняли, что ни черта в Городищенском районе за сохранностью продукции не смотрят, садитесь, спасибо. Заведите уголовное дело с исключением из партии.
Наутро бюро собирается и исключает их из партии.
Крылов: Это руководителя?
Буйлов: Обязательно. Стрелялись, вот у нас секретарь парткома Пачелмского района приехал домой, взял ружьё и застрелился. Что-то доказать невозможно. Простые вещи, я Вам говорил, когда мне поголовье коров планируют в декабре, а строительство коровника в мае, это нельзя же объяснить никак.
Крылов: Нельзя.
Буйлов: В том и дело. И не увязывается вовсе. Ну, как, председатель я приеду, начинаю плакать в районе, да мне коровник нужен, что же это такое. А за сверхплановое строительство – вот мне дали план один телятник построить, а я два построил – меня наказывают, иммобилизация собственных оборотных средств. Я Вам рассказывал, что это такое. Вот такой дури мы видели немало, больше того, мы жили на ней, мы сделать не могли ничего, бесполезно, стена, понимаете?
Крылов: А сегодня: как бы, делай, что хочешь, но всё разрушено, для того, чтобы получить те же деньги, надо пройти не знаю, какие круги ада, там кредит взял или инвестора нашёл. Что лучше-то, я не понимаю? То, что раньше был план, по которому надо было сделать то, что предписано, но, может, с какими-то чудачествами, или сегодня, люди есть хотят, дело строить, развивать, но нет денег, нет поддержки, потому что частнособственнический интерес явно противоречит большому инновационному проекту. Потому что ты должен что-то у кого-то взять, с кем-то договориться, возникают коррупционные отношения, схемы, а иногда и просто под предлогом якобы строительства какого-то огромного проекта просто затевается в открытую схема по отмыванию денег. Мы уже имели пример, когда Россельхозбанк выделял огромный кредит одной компании из Петербурга, которая по согласованию с Бочкаревым выкупила остатки совхоза «Панкратовский».
Когда руководитель этой фирмы приезжал в Пензу, его несколько автоматчиков охраняли. Так вот, взял с поддержкой с самого верха, под якобы национальный проект, кредит в несколько миллиардов рублей, на часть денег купил по пятикратной цене клетки для будущего индюшатника, часть клеток сюда пришла, а он сам перевел остальные средства в Израиль и переехал туда на постоянное местожительства. Ну и что? Теперь это оборудование на нескольких торгах неоднократно опустили в цене и потом уже сам губернатор лично руководил новым проектом по строительству в Нижнем Ломове индюшатника.
Что лучше, по Вашей оценке, тот твёрдый план, по которому шаг в сторону – стрельба без предупреждения – или вот это вот?
Буйлов: Всё плохо – и то, и то. Я думаю, что …Помню, я встречался с Бочкаревым в пору его губернаторства, он ко мне хорошо относился, да и я к нему тоже. Спрашиваю: «Василий Кузьмич, где, в каком месте Вы дрогнули? Ведь Вы были на правильном, как мне кажется, пути, всячески поощряя мелкие хозяйства. Вот ты держишь одну корову, заведи две. Мало две, заведи три. А потом вдруг всё. И сейчас коров нет. И сделали ставку на крупные комплексы».
Ответ для меня был неутешительный. Он мне сказал так: «А с нашим народом ничего не сделаешь». Понимаете? Что значит, с нашим народом ничего не сделаешь?
Крылов: Он рассуждал, как типичный чиновник.
Буйлов: Любому народу, нашему, не нашему, правила игры-то сделайте. Что ж вы сделали правила игры в сторону крупных землевладельцев? А все эти, так называемые, «перспективные села»? Сколько их? А остальные куда девать? С ними-то что будет? С людьми что будет? Они тоже в разряд неперспективных попадут?
Понимаете, эти сёла тем и хороши, что были инкубаторами для города, поставляли рабочую силу, это однозначно, в селе всегда было много ребятишек, а сейчас Россия далеко не густо населённая. Солженицын писал: «Она совсем не населена». Она такая редкая. Вот я этого понять не могу. Да, я многого понять не могу из того, что происходит, но в любом случае, я за эволюционный путь развития.
Греф как-то сказал: «Что это за страна, где ещё 40% жителей живут в деревнях? Что это за страна»? А я, например, считаю, если им нравится жить в деревне, почему им надо в этом мешать? В конце концов, это их родина.
Продолжение следует.