75-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне посвящается

Владимир Федорович Огарев. Выступление в г. Каменке. 5 июля 1983 г.

Прежде чем представить один из рассказов В.Ф. Огарева, скорее даже не рассказов, а зарисовок из жизни, полной событий его трудной и ответственной деятельности на посту секретаря Пензенского обкома КПСС, необходимо представить нашего автора, человека поистине легендарного и незаслуженно забытого в наше время. В настоящее время сам факт его 28 летней работы на этом ответственейшем посту в нашей области оказался никем и почти нигде не отмеченным. Пытаясь найти хоть какую-то информацию о его деятельности, я обратился к такому, казалось бы, авторитетному источнику, как «Пензенская энциклопедия», изданной в двух томах. Не хочу сейчас рассуждать о достоинствах и недостатках этого циклопического труда, скандально увидевшего свет в конце прошлого года, но, только и там В.Ф. Огарев – участник Великой Отечественной войны, видный общественный и партийный деятель, организатор и руководитель такой отрасли экономики, как сельское хозяйство, кандидат сельскохозяйственных наук, написавший более 120 уникальных, до сих пор не потерявших актуальности трудов по растениеводству в Пензенской области – отсутствует. Видимо, областная историография, как наиболее подверженная конъюнктуре часть краеведения в нашей области, сочла для себя небезопасным или, может быть, неинтересным писать о человеке, во многом, благодаря трудам которого была выстроена система производства и жизни на селе. Были созданы сотни современных предприятий, основанных на использовании уникальной технологии выращивания скота, птицы, производства молока, заготовки кормов и конопли и др. Одновременно были построены, в ряде случаев почти с нуля, множество населенных пунктов и отделений совхозов со всей соответствующей инфраструктурой: школами, домами культуры, магазинами, дорогами, приемными пунктами кооперации, МТС и многим другим. Если посмотреть воспоминания участников событий тех лет, то можно понять, что страна на пределе сил работала и восстанавливалась после войны в интересах народа. И прямым подтверждениям этого является постоянный рост и увеличение численности населения в те годы. Сегодня село, как место проживания большой части населения России, деградирует, земля и фермы за бесценок были отданы крупным компаниям, в том числе и компаниям с иностранным капиталом; учреждения социальной инфраструктуры, как правило, разрушены. Объекты мелиорации разобраны и расхищены. Всё это делалось, безусловно, не без ведома руководителей, возглавлявших область в постсоветские годы. Сегодня село подверглось активному, а в ряде случаев, умышленному уничтожению, произошло чудовищное разорение всей той системы жизни и деятельности советского человека, благодаря которой происходило воспроизводство наиболее активного и здорового населения страны. 

Надо отдать должное, сын Владимира Огарева заслуженный деятель искусств РФ Виктор Владимирович Огарев, вобравший в себя талант и ум своего отца, являлся также одним из известнейших работников и организаторов культуры Пензенской области. Долгое время руководивший Пензенским областным драматическим театром, он вошел в анналы культурной жизни и деятельности области. Дочь Вера Владимировна также является известным в области работником культуры, долгое время работающая преподавателем музыки, а сейчас является руководителем центра развития образования в сфере культуры и искусства.

Владимир Федорович Огарев родился 11 февраля 1924 года с селе Саполга Малосердобинского района Пензенской области в семье крестьянина. Кроме него в семье было трое детей: старшая сестра – учительница, младшая – медицинский работник, младший брат – военный летчик. В 1931 году семья переехала в Малую Сердобу, а в 1938-го – в село Даниловку (ныне Лопатинского района), где Владимир продолжил учебу в школе.

В.Ф. Огарев. 1945 год

... с женой Анастасией Ивановной

... с внуками – Антоном и Дианой

В своих воспоминаниях, сохранившихся в семье, он отмечает, что «школа была неказистая, приземистая, деревянная, не такие, как сейчас дворцы, но мы, деревенские ребятишки, учились не плохо, старательно. Учителя на 80 % были мужчины… А те 30-40 годы были особенно трудными во всех отношениях. Голод, жестокие репрессии, непосильные налоги на крестьян, масса всяких ограничений непомерно давила людей и рано делала подростков взрослыми… В сельской семье были у ребят свои ежедневные трудовые неукоснительные обязанности. Всё это не давало повода к безделью, дурным поступкам, хулиганству, безнравственности, тем более пьянству. В те, уже теперь далекие времена, таких понятий у сельской молодежи, просто не существовало».

Это ещё одно из многочисленных свидетельств, опровергающих активно навязываемое сегодня либералами-русофобами мнение относительно того, что Россия всегда была, якобы, пьющей страной. К сожалению, значительная часть мужского населения страны, в отличие от женской, массово пить стала уже в конце 50-х, очевидно, осознавая откровенно беспросветный характер бездуховного труда и столь же бездуховной жизни.

После окончания 10 классов в июле 1942 года Владимир Федорович ушел на войну. Служил наводчиком 82 мм миномета в составе минометного взвода мотострелкового батальона. Для людей военных понятно, что эти артиллерийские системы среднего калибра в составе пехотных подразделений всегда участвуют в боях в первой линии наступления и подвергаются наиболее усиленному подавлению со стороны артиллерии противника.

При освобождении Будапешта Владимир Фёдорович был тяжело ранен. Награжден орденами «Великой Отечественной войны I степени», «Красной звезды», «Славы III степени», медалью «За отвагу» и многими другими медалями СССР. После окончания в 1949 году Саратовского сельхозинститута был направлен в Федоровский район, на территорию ранее упраздненной АССР Немцев Поволжья, в качестве главного агронома для восстановления разрушенного войной сельского хозяйства. После возвращения в Пензенскую область он работал главным агрономом Чардымской МТС Даниловского района, затем в 1954 г. в Кевдинской МТС Каменского района. Именно здесь стал раскрываться большой организаторский талант Огарева В.Ф. Вскоре МТС была преобразована в совхоз «Кевдинский». В 1959 году Огарев Владимир Федорович был избран первым секретарем Нижнеломовского райкома КПСС.

В то время многие совхозы области вынуждены были специализироваться на выращивании такой выгодной в финансовом отношении технической культуры, как конопля. При этом надо сказать, что это был адский труд. «После того как женщины связывали на полях тяжелые снопы, их замачивали в реках и водоемах, чтобы легче было отделить на конопляных заводах волокно от пеньки. Всё это делалось глубокой осенью, по пояс в воде и вручную». Всё это свидетельствует о трудных условиях труда и жизни на селе. Поэтому райком уделял постоянное внимание подбору кадров и улучшению условий труда работников села. После посещения района для ознакомления с состоянием дел вновь назначенного первого секретаря Пензенского обкома КПСС Ермина Льва Борисовича, Владимир Федорович уже осенью 1961 г. был приглашен для работы секретарем обкома КПСС.

В те годы обстановка в сельском хозяйстве была катастрофическая. В животноводстве была слабая производственно-техническая база, помещения для скота были ветхими, деревянными, саманными, с полностью отсутствующей какой-либо механизацией, все работы выполнялись вручную. Все производственные фермы были убыточными, не заинтересовывали людей в труде, молодежь просто не шла туда работать. Дорог не было, фермы утопали в грязи.

В растениеводстве медленно осваивались севообороты, не внедрялись высокоурожайные культуры, плохо использовались удобрения, допускались большие потери урожая при уборке и хранении. Поэтому уже в 1963 г. для принятия решительных мер была созвана областная представительская конференция работников сельского хозяйства. С докладом выступил Лев Ермин, была определена четкая программа на ближайшие 15 лет, предусматривающая специализацию производства, как в животноводстве, так и в земледелии.

«… шаг за шагом программа внедрялась в жизнь. За 8-ю и 9-ю пятилетки были, в основном, построены новые животноводческие комплексы, молочные, животноводческие, свиноводческие, птицеводческие и овцеводческие хозяйства. Повысилась оплата труда работников. Были построены крупные предприятия, не имевшие аналогов в мире, такие, как Панкратовская свинофабрика, Пензенская птицефабрика, Махалинский высокомеханизированный молочный комплекс с прочной кормовой базой и орошаемыми угодьями, Ардымский комплекс по выращиванию высокоудойных племенных телок на 5 тысяч голов для пополнения дойного стада в хозяйствах области.

12 января 1967 г. Слева направо стоят: Акимов Ю.А. – секретарь ОК КПСС по промышленности,
Селиванов П.Д. – завотделом пропаганды и агитации – секретарь Пензенского ОК КПСС,
Огарев В.Ф. – секретарь Пензенского ОК КПСС по сельскому хозяйству,
Лазарев И.И. – генерал-майор УКГБ. Сидят: Мальмаков, Кулаков Ф.Д. – секретарь ЦК КПСС,
Ермин Л.Б. – первый секретарь Пензенского ОК КПСС, Мясников Г.В. – второй секретарь Пензенского ОК КПСС.

Огромное внимание уделялось развитию села. Требовалось жилье, клубы, школы, больницы и другие учреждения. Для строительства таких объектов были созданы два крупных сельских домостроительных комбината – один из них на шведском оборудовании фирмы «Черс». Построено большое количество сельских дорог. В каждом районе области был крупный элеватор, комбикормовый завод или хлебоприемное предприятие с механизированными складами. Кроме того, в каждом райцентре также были построены заводы по переработке молока и заводы по производству хлеба. Были созданы десятки тысяч рабочих мест только за счет тех предприятий, где численность работающих превышала 500 и более человек. Можно представить, какой гигантский объем работы необходимо было выполнить, чтобы свершить в кратчайшие сроки эти планы. И уже к концу 80-х годов все города и поселки области сами обеспечивали себя продовольствием. Кроме того, почти всё собранное фуражное зерно через систему управления «Пензахлебопродукт» шло на экспорт в страны СЭВ, Ближнего Востока и Северной Африки. А через систему заготовки скота весь товарный скот и мясные полутуши, в подавляющем большинстве, отправлялись на переработку в Москву. В частности, на мясокомбинат имени «Микояна». За 21 год работы на должности секретаря обкома КПСС Владимир Федорович был награжден тремя орденами «Трудового Красного Знамени», юбилейной медалью «В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина».

С уходом Л.Б. Ермина в Москву на другую работу и назначением первым секретарем пензенского обкома Ф.М. Куликова В.Ф. Огарев в 1981 г. был назначен председателем областного комитета народного контроля.

Надо отметить, что в 1966 г. Владимир Федорович Огарев заочно окончил аспирантуру Саратовского сельскохозяйственного института и успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата сельскохозяйственных наук. Он является автором более 120 научных трудов и книг.

Однако он всегда больше всего любил культуру и творчество, писал стихи. Очень внимательно и трепетно относился к людям. Будучи одаренным от Бога к пению и музицированию, он, после того, как многие из его коллег в период ельцинского государственного переворота, вынужден был в одночасье под улюлюканье толпы уйти в никуда на мизерную пенсию, стал уделять почти все свое время игре на гитаре и исполнению популярных песен и романсов. Причем, он часто собирал огромные аудитории и исполнял сольные концерты во время своего нахождения в санаториях и домах отдыха Пензенской области. Это помогло ему в некоторой степени пережить тяжкие постперестроечные времена огульного осквернения всего того, что было ему близко и дорого.

Супруга Владимира Федорович Анастасия Ивановна рассказывает, что Владимир Федорович горько сокрушался по поводу того, что он после войны сделал такой опрометчивый выбор и пошел учиться вместо института культуры в сельскохозяйственный. Анастасия Ивановна Огарева, потомственная качачка, одаренная многими талантами, всегда была верной подругой своего мужа, разделяя с ним не только радости, но и тяготы жизни, и всемерно поддерживая его в нелегкой деятельности по развитию сельского хозяйства области.

Сегодня мы публикуем один из рассказов В.Ф. Огарева (обладавшего, к тому же, и значительным литературным дарованием) под названием «В пути», повествующий о, казалось бы, случайной встрече, каких на его жизненном пути было великое множество. Но ведь дело не в количестве, а в том, как такая встреча отзывается в душе. Встреча, описываемая в рассказе, отозвалась в душе В.Ф. Огарева болью, состраданием и печалью. И, конечно же, эта встреча не была случайной, как не бывает ничего случайного в жизни.

Так что, читайте, ждем ваших отзывов.

В пути

«Бедный», апрель 1968 г.

Владимир ОГАРЕВ

Рисунок Игоря Анисимова

Очень холодным выдался апрель 1968 г. С начала месяца погода стояла теплая, а потом с половины установилась с ветрами и мокрым снегом, очень холодная погода. Ноябрьским ненастным днем выдался 25 апреля.

Мы вместе с секретарем Беднодемьяновского района Николаем Кузьмичом Маркеевым находились в совхозе «Октябрьский». Совхоз расположился в русско-татарском селе Шелдоисе. Ничем не примечательное село, одна лишь небольшая разница в кладбищах: у русских – своё, у татар – своё. Русская половина села беспечно относилась к ушедшим на тот «свет», как, между прочим, и многие деревни на Руси. Кладбище не огорожено, многих крестов уже нет. Их, либо скот ломает, либо попросту пилят на дрова. Зароют вот так человека, а потом через год-другой забывают о нем. Поэтому очень трудно проследить за родословной. Её, как правило, не бывает. Остаются лишь холмы, зарастают травушкой-муравушкой, и только осевший небольшой холмик напоминает, что был когда-то человек. Жил, ходил, работал, а, может быть, был бездельником – кто его знает? Совсем другое дело у татарского кладбища: в противовес русскому, на всех или на большинстве могил растут высокие коренастые ветлы, густо усеянные грачиными гнездами, и это, как символ, что жизнь есть вечная смена поколений. Над каждой могилой лежит большой-пребольшой камень, иногда рядом с камнем торчит столбик, а на нем серпом висит луна. Делают или из блестящей жести, или из обычного железа. Каждая могила огорожена. В целом, кладбище тоже огорожено или слегами, или колючей проволокой. Скот там не пасется – считается большим грехом и обидой Аллаха, если какая-либо скотина близко подойдет к кладбищу, не то что пастись на нём. Как правило, сделаны ворота, на которых тоже изображена серповидная луна.

Камень-дикарь долго напоминает о человеке. Видно, далеко в истории веков Коран изобрел и установил способы помнить об ушедших. И вот кладут на могилу камень весом килограммов в 200, и служит он немым свидетелем того, что кто-то и когда-то под ним был живым.

Земли в этом совхозе чудесные. Чернозем. Да какой – метровый. Народ стал жить лучше, дома почти все перестроили. Большинство шифером, да железом покрыли. Многие покрасили. А вот на тебе! Привыкли к бескультурью. Ни палисадника, ни садочка, ни кустика в селе. И кажется такое село, как бы недостроенным, пустым. Много! Ой, как много надо вбивать в голову русскому крестьянину о культуре. Мы многое говорим о культуре, об искусстве, о благоустройстве. И сделано, казалось бы, немало. Но как много требуется ещё сделать, чтобы приблизиться к этой заветной и благородной цели: подтянуть уровень деревни к городу! Много на этом пути еще трудностей. Ясно одно – делать это надо продуманно, целеустремленно и, главное, капитально. Немало в благоустройстве принадлежит дорогам. Боже мой! Сколько мы ломаем ежегодно техники из-за того, что нет дорог! Автомобили, сельхозмашины служат в 5-10 раз меньше из-за того, что их ломают на многочисленных ухабах и рытвинах. Как-то я посчитал, что если к 600 км асфальтовых дорог вывести все совхозы и колхозы области, то потребуется еще 3 тысячи км асфальтовых дорог. Потребуется 300 миллионов рублей. Такие дороги окупили бы себя в 4-5 лет. Вот, где целина. Вот, где нам надо ещё как следует работать, чтобы по-настоящему развивать свою экономику. Сейчас эта проблема решается архимедленно.

Но простите! Я отклонился совсем от темы. В совхозе мы долго беседовали с директором Виктором Ивановичем Калинихиным. Это высокий, ещё юный мужчина, ему на вид можно было дать лет тридцать. Большие карие глаза особенно как-то выделялись на его белом, очень красивом лице. Во всей его фигуре чувствовалась подтянутость, какая-то самодисциплина и решимость. Такие люди всегда бывают симпатичными. Держал он себя скромно, но во всей его манере подчеркивалось особое достоинство и солидность. Наша беседа подходила к концу, когда Виктор Иванович неожиданно предложил: «Наши повара приготовили хороший горячий обед». Долгая поездка и холод давали о себе знать. И мы охотно согласились. Столовая была рядом с конторой совхоза. Это было небольшое здание, совсем невзрачное снаружи, оказавшееся довольно уютным изнутри.

Действительно! Обед был вкусным. Повара притащили моченых яблок деревенского посола. Яблоки были необыкновенно твердыми, пахли солодовым корнем и квасом, но, все-таки, вкусными. Пообедав и распрощавшись с Виктором Ивановичем, мы сели в райкомовский газик и медленно, размешивая грязь, отчалили от конторы. Газик с трудом вытянул нас в гору, и мы тихо поехали по мокрой, разбитой и скользкой дороге. «Эх, дороги! Как это пели в войну, – проговорил Николай Кузьмич. И добавил – Вот где экономика!»

«Газик» болтался из стороны в сторону и как-то не хотелось говорить ни о чем. Ветер порывистый с дождем и снегом – всё лепил, лепил и лепил. Мы уже отъехали километра четыре от села, как вдруг перед нами на дороге появилась человеческая фигура. Подъехали ближе и что же – действительно, впереди нас, в ту же сторону, куда ехали и мы, шел человек на костылях. Мы подъехали к нему ближе. Он, не оглядываясь, продолжал тяжело переставлять костыли и сразу, с трудом, тяжело переносить обе ноги.

– Здравствуй, дед! – сказал я, открыв дверцу машины. – Садись, подвезем!

– Не стоит, – ответил тот, – намажу у Вас в машине, я-то грязный. Поезжайте.

Эти слова резанули мне по сердцу! Невыразимое удивление я испытал при виде этого тяжелобольного человека, идущего в такую непогодь одиноко по дороге. До ближайшего села было ещё километров 10. Мы усадили его на переднее сидение, он взял в руки костыли и как-то странно, поджав ноги, держал их на весу.

– Садись удобнее, – сказал я. На что он ответил:

– Ведь шоферу мыть из-за меня придется машину. Вот наделал хлопот я Вам.

На нем была старая заплатанная шинель. На левом плече виднелась небольшая дыра, из-под которой выглядывала серая рубаха. На ногах были протертые валенки, полные снега, воды и грязи. За спиной – небольшая сумка-мешок, которая была привязана к плечам тонкой бечевкой. Левого глаза не было, лицо покрывала большая рыжая борода, которая на тощем лице как-то неестественно длинно вытягивалась, подчеркивая его худобу.

– Откуда идешь ты? – спрашиваю его.

– Да из Аксеновки, из нашей деревни! Ну, как сказать Вам, что неподалеку от деревни Котел Вадинского района, можа, слыхали такое?

– Слыхал, знаю – отвечаю я. – Куда же ты путь держишь в такую непогодь?

– Да путь-то держу в Беднодемьяновск, на комиссию врачебно-трудовую, ВТЭК, такая есть. Не знаю, как это рассказать, ну которая инвалидность устанавливает.

– Так от Аксеньки до Бедного, – говорю, – верст 50 будет!

– Да, – говорит старик, – вообще, считают 60, а так, хто его знает?

– Так ты бы лошадь попросил у председателя совхоза, – вступил в разговор Николай Кузьмич.

– Да, видишь ли, лошадь постеснялся попросить, посевная скоро. Тягло всё занято, а я, уж как-нибудь доберусь. Вот пятый день иду. Дойду до села, аль до деревни какой, переночую. А потом опять на костыли.

– И что же, никто не попался по дороге, чтобы подвести тебя?

– Да не случилось, так потихоньку двигаюсь.

– Какого же ты года рождения?

– Годов-то мне ещё совсем мало, – сказал он, – всего 53.

– Значит, с 1915-го, стало быть, воевал в Великую Отечественную-то?

– Да пришлось, – отвечает он. – Вот видишь, глаза нет, да и ноги не волочатся.

– Ну, а с кем же ты живешь?

– Живу со стариком отцом. Ему 80-й год пошел, вот так и живем.

– Где же семья твоя, и была ли она?

– С семьей неладно получилось, – отвечает старик. – В 1943 году, когда ещё молодой был, пришел с фронта, одна нашенская нашлась бабенка, в магазине работала, Настькой её звали. Сказала, давай, мол, Аким, вместе жить будем. Ну, сошлись, через год дочь народилась – Лена. 10 лет жили. Потом вышло так, что она вскружилась с одним, он из Котла был, в Совете секретарем работал. Грамотного, что ли, захотела, и ушла к нему. Но жизни у них не получилось. Муж- то её стал пьянствовать. Ревизия к ней в магазин нагрянула. Хвать! У ней – у Настьки-то – 6 тысяч в старых деньгах не хватило. Пошло следствие, да суд. Пять лет ей дали тюремного заключения. Угнали потом в лагерь. Да, к счастью, амнистия подоспела: только три годочка пришлось отбыть в лагерях. Тот, Степан Мохров, и не пытался о ней ходатайствовать. Пришлось мне к адвокату в Вадинск ходить раза четыре. Да всё выходило как-то бестолку. Пока ходил туда-сюда, три года прошло. А тут, к счастью, амнистия.

– Что же ты так ходатайствовал о ней? – спрашиваю я. – Она ведь тебе плохо сделала.

– Так-то оно так. Из-за девчонки всё, да и её жалко. Девчонка у тетки её жила. Пришлось помогать, чем мог. Пришла Настька из тюрьмы, опять к магазину прилипла, а со мной жить не стала. Вот уже пятнадцать лет, как мы живем со стариком отцом. Кто с инвалидом жить станет? – как-то тихо и грустно сказал он.

Тепло машины постепенно вызвало у него мелкую дрожь. Его плечи мелко подергивались, он стал поеживаться.

– Где же тебя ранили? – спрашиваю я.

– Был я на Первом Белорусском фронте, где командующим был Рокоссовский, может слыхали?

– Как же, – говорю, – конечно.

– Так вот, при взятии одной деревни и форсировании речушки меня и ранило. Выбило глаз и два осколка под лопатку влепило…. что буду делать? Здорово я расстроился, даже думка была, не кончить ли житье, наложить на себя руки. Но потихоньку стал выздоравливать. Осколки из под лопатки вытащили, она зажила быстро. Немного стал привыкать к своей судьбе. В 1944-м, значит, вернулся домой. В колхозе работал сначала, возил в тракторную бригаду воду. Потом даже механизатором был, но пыль и грязь не позволили работать трактористом. Кабы тогда такие тракторы были как сейчас, тогда другое дело. В то время я работал на тракторе СТЗ. Знаете, он весь железный и сиденье железное, как на лобогрейке (жнейка простой конструкции – ред.). Бывало, едешь по полю и вся пыль твоя. И ветер тебя жжет, и пыль, и дождь – всё твое. Всего два года пришлось отработать, стал второй глаз барахлить. Пришлось бросить это дело.

– Ну а как же семья? – спрашиваю я.

– Что же семья. Больше жениться не стал. Так бобылем и живу. Приходила в дом одна пожилая женщина, но дело у нас не пошло.

– Ну а как же живете сейчас? – спрашиваю я Акима.

– Живем так. Я пенсию 21 рубль получаю. Да старик от колхоза 5 рублей. Не шибко, но живем. В день на еду выделяем 7 гривен. Так бы хватило, но надо одежду покупать, хоть и ходить некуда, но, всё-же, надо. Вот если бы первую группу определили мне, тогда получше бы пошли дела. В пенсию бы стали платить 50 рублей. Вот иду, не знаю, как будет. Говорят, что на этой комиссии, какой главный доктор попадет. Иной добрый и сочувствует фронтовикам. Помню, в Вадинске – в нашем райцентре – Артемьев был такой доктор! Позабыл, как звать его. Тот сам на фронте был и фронтовиков очень уважал, помогал им. Спасибо ему, хороший человек был, не знаю, где он сейчас? А в настоящее время доктора пошли – одна молодежь. Стало труднее. На комиссии так и кричат: «Ну что у тебя? Быстрее, быстрее!» – Не поспеешь сказать что, а они уже пишут и пишут и пишут. Потом говорят: «Через три дня придешь! Давай, давай, не задерживай, – следующий!» – А через три дня явишься, опять третья группа. Вздохнешь и опять пойдешь в свою Аксеновку. После комиссии отец мой, Иван Николаевич, спрашивает: «Ну как, Аким?» – Опять по-старому, – говорю я. Он только вздохнет, выругается и скажет: «Мать твою душу, ничего эти доктора не понимают. Давай, прошение напишем, пойдешь к высшему начальству, может, помогут». Я соглашаюсь с ним. Но потом отец отходит и говорит: «Ничего, Аким, ты ещё молодой, подожди, пойдешь на следующий год». – Вот так год от году и идет время. Вот уж не знаю, как будет на этот раз? Доктора-мужики, те ещё ничего. А вот бабы в комиссиях, как директора. Только и кричат: «Давай, давай! Чего у тебя?» – И кидаются писать. Пишут много, а толку мало выходит. В этом деле я мало, что понимаю. Извините! Может, что не так сказал. Думаю, что всё будет улажено. Не сразу Москва строилась. – Аким замолчал.

Рисунок Игоря Анисимова

Но меня заинтересовала судьба этого простого русского мужика, крестьянина, и мне хотелось как можно больше узнать о нём.

– Аким Иванович! О дочери ты не рассказал. Где дочь-то?

– Дочь замуж вышла, живет сейчас в г. Нижнем Ломове, муж у неё и двое или трое ребят. Давно, годов пять не был у них.

– А почему же ты у них не бываешь?

Аким хотел умолчать почему-то, но потом, как-то нехотя, сказал:

– Зять попался крутой очень. Да зашибает часто. Один раз побыл у нас в Аксеновке, напился и пьяным стал скандалить, ругаться на нас со стариком. Говорит, непутевые вы все, весь род ваш, ни черта у вас ничего нет. Живете в конуре своей, как барсуки. После этого он больше не приезжал.

– Ну, а внуков-то ты, вообще, видел?

– Нет, не пришлось. Был как-то в Ломове несколько лет назад, с дочерью на вокзале встретился, домой не повела. Сказала, что муж не хотит меня видеть. Пошли мы с ней на Московскую улицу. Показала она мне свой дом. Постоял я немного, посмотрел, горько заплакал и ушел опять на вокзал. Глубокой ночью уехал обратно и с тех пор я не был у них, и они к нам не наведываются.

Тем временем, мы подъезжали к Беднодемьяновску.

– Аким Иванович, – сказал Василий Кузьмич Маркеев, секретарь райкома, – ты бы пошел сторожем куда-нибудь?

– Да я-то пошел бы, да старика-отца бросить нельзя.

– Старика с собой взять можно. Вот, например, в совхозе «Зубовский» требуется сторож на пасеку. Она у них в 7 км от центральной усадьбы. Там имеется дом хороший, 65 рублей будешь получать. И старик твой там жить будет.

– Дрова-то будут?

– Конечно, – сказал Маркеев.

– Это хорошо, – ответил Аким, – а то на костылях я хожу в лесишко, кое-как наберу 5-6 палок и каждый день почти хожу за топкой. Был бы здоров, тогда другое дело. На салазки или на тачку наклал и везу. Сейчас не могу, только так. Клюшка под мышкой и три-четыре сучка везу волоком за собой.

– Дрова обязательно будут, – подтвердил секретарь.

– Пойти можно, а кто же со мной разговаривать будет? Это, ежели Вы записку напишите, тогда можно.

– Обязательно напишем, – сказал Маркеев. Он достал из кармана блокнот, написал директору совхоза записку, чтобы директор внимательнее отнесся к Акиму, и отдал ему.

Аким медленно расстегнул шинель, откуда-то глубоко из нутряного кармана достал платочек, который был завязан в узел. Видимо, у Акима там документы были. Взял записку, бережно положил её в платочек, завязал второй узел и очень долго укладывал его в то же место.

Мы подъехали к центру Беднодемьяновска, было уже шесть часов, больница не работала. Мы подвези Акима к гостинице. Маркеев сказал ему:

– Сейчас, Аким Иванович, мы устроим тебя на ночлег.

– Да Вы не беспокойтесь! Я на вокзале переночую, кто меня такого грязного пустит в гостиницу.

Мы вышли из машины, устроили Акима в гостиницу. Он долго благодарил нас:

– А то бы дня три пришлось идти, – сказал Аким и снял шапку.

Мы попрощались, пожелали ему удачи и поехали дальше. Вот что значит русский человек. Это, действительно, звучит, как сказал Горький, «гордо».

Никакие лишения не могут согнуть русскую душу. Он в своей безысходной судьбе инвалида, у которого ничего не осталось, умеет оправдать все лишения, умеет быть мужественным, умеет всегда быть добрым. Он, как настоящий солдат, переносит все трудности и лишения. Он ни на что не ропщет и не жалуется. Он и в этом положении – еле волоча ноги по весенней холодной слякоти, идя один по степи – оправдывается тем, что лошадь просить в колхозе в такое время нельзя, потому что скоро наступит весенний сев – «тягло нужно».

Очень жаль только, что в с. Котел есть сельский совет, куда входит эта маленькая деревушка Аксеновка. Есть председатель и секретарь совета, есть руководители совхоза, но только почему-то никто не обращает на это внимания. Никому нет никакого дела до Акима – фронтовика Великой Отечественной войны, солдата, отдавшего самое дорогое – здоровье, никому нет до него дела. Иногда становится до дикости жутко, как по-хамски пребывают у нас в начальстве разные ничтожные люди. Разве нельзя было разобраться с Акимом и его стариком отцом? Можно было бы, конечно, разобраться, если бы предсовета был душевным человеком, проявляющим элементарное внимание к людям. Разве нельзя было прийти в разваленный дом Акима, поговорить, помочь ему и одобрить его. Можно было и нужно. Но, к сожалению, мы встречаем такие вещи. Как много надо работать с людьми, как много нам надо воспитывать людей, чтобы люди относились друг к другу теплее, человечнее.