Вера Ульянова,
главный хранитель фондов государственного
музея-заповедника «Тарханы»
В фондах государственного музея-заповедника «Тарханы» хранится уникальная рукопись штабс-капитана Тенгинского пехотного полка В. Барышникова «Взрыв Михайловского укрепления», датированная 1885-м годом. В ней рассказывается об одном из самых героических и трагических моментов в истории Кавказской войны (1817–1864), связанных с Тенгинским пехотным полком, к которому был приписан Михаил Лермонтов во время второй ссылки на Кавказ в 1840 году.
В начале мая Лермонтов отбыл из Петербурга на Кавказ. В эти дни А.С. Хомяков писал Н.М. Языкову: «А вот еще жалко: Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль. Боюсь, не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом, и как поэт, и как прозаик».
Беспокойство Хомякова было вполне обоснованно: Тенгинский пехотный полк нес службу в тяжелейших условиях. Получить об этом более полное представление помогает документ, поступивший в фондовое собрание музея-заповедника в 2015 году, – рукопись штабс-капитана полка В. Барышникова.
Первую часть труда составляет «Хроника 77-го пехотного Тенгинского полка» – как «школы, воспитавшей героя». На основании документальных источников В. Барышников в хронологическом порядке излагает основные вехи пути славного военного подразделения.
Надо сказать, что полк имеет замечательную историю верной и самоотверженной службы царю и Отечеству. Он был сформирован 25 июня 1700 года, первые баталии принял в Северной войне со шведами, участвовал в военных действиях в Польше.
В 1786 году полк «удостоился получить Царский подарок – серебряное пудовое Евангелие» за то, что «всегда в первых рядах стоял за Веру, Царя и Отечество».
В 1799 году генералиссимус Суворов наградил полк за отличия в трехдневном бою в Италии «тем, что у него было под рукою самого дорогого, а именно: Иконою Св. Автонома… Икону эту он возил с собою во всех походах… к этому же времени следует отнести и красные чулки, дарованные полку за то, что тенгинцы, как говорит предание, стоя по колено в крови, мужественно выдержали трехдневный бой».
Полк неоднократно переформировывался и переименовывался по названию городов, в которых стоял, фамилиям командиров. В 1796 году из лучших его представителей был организован мушкетерский полк с местом дислокации в Петербурге, 31 марта 1801 года получивший название «Тенгинский мушкетерский». Он состоял из трех батальонов, в каждом было четыре роты (одна гренадерская и три мушкетерских). В 1811 году слово «мушкетерский» заменяется на «пехотный».
Отечественную войну с французами Тенгинский пехотный полк прошел с самого начала до конца, оказываясь на тех фронтах, где велись самые жаркие кровопролитные бои: под Полоцком, Борисовым, на территории Пруссии.
В марте 1813 года полк вступил в Берлин под командованием генерала Ермолова, а затем под водительством Барклая де Толли участвовал в упорнейшем сражении при Кульме и в великой битве под Лейпцигом, в 1814-ом – в штурме парижских предместий, окончившемся взятием Парижа.
За подвиги в той войне, особенно в сражении под Лейпцигом, Тенгинскому пехотному полку был высочайше пожалован «Гренадерский барабанный бой».
Все офицеры и солдаты получили медали «За взятие Парижа в 1814 году».
И в последующие годы полк продолжает отличаться на поле брани. Награжден Георгиевским знаменем «За оборону крепости Баязета 20 и 21 июня 1829 года», «высочайше пожалован» Гренадерскими боями за отличия «в сражении с персиянами между Ушаганом и Эчшадзином 17 августа 1827 года» и другими наградами.
Изложив все эти факты, В. Барышников делает вывод: «Тенгинский полк без устали и отдыха прокладывал путь к боевой славе и не раз венчал лаврами победы Русское оружие».
***
Вторая часть рукописи посвящена подвигу рядового Архипа Осипова, который, по утверждению автора, был не случайностью, а явил собой «результат предшествовавшей боевой закалки».
В 1819 году Тенгинский пехотный полк был переведен на Кавказ. Об укреплении кавказских войск неоднократно просил главнокомандующий Отдельного Грузинского корпуса генерал Алексей Петрович Ермолов. Он прибыл на место в конце 1817 года и нашел положение дел весьма неутешительным.
Россия в своих новых владениях на Кавказе не утвердилась, повсеместно царили разбои и грабежи. Они мешали мирным занятиям первых русских поселений. Казаки едва успевали защищать свои станицы и земли. Незначительных сил, бывших в то время в распоряжении Ермолова, хватало только на содержание кордонных постов, конвоирование транспортов и оказий.
Некомплект численного состава войск от боевой убыли и смертности от болезней достигал 27 тысяч человек! Усиливая Отдельный Грузинский корпус десятью полками пехоты, Александр I считал, что это позволит «устроить превосходным образом Грузинский корпус в надлежащую силу».
Однако в реальности все обстояло не так легко и просто...
Тенгинскому пехотному полку был определен правый фланг кавказской линии, шедший по течению реки Кубань от ее верховья до устья реки Лабы (дальше начиналась Черноморская кордонная линия). Что представляло собою это место в то время? По ту сторону реки Кубань жили многочисленные горские племена. Население по эту сторону Кубани составляли казаки. Из них сформированы были линейные казачьи полки – Кубанский и Кавказский. Станицы казаков были укреплены рвом и валом с «колючками» по гребню (чаще всего терном), плетнем и бастионами (вышками) по углам, вооруженными пушками.
Пехотные полки Тенгинский и Навагинский составляли главную силу линии обороны. Штаб-квартира тенгинцев располагалась в крепости Константиногорской, которая по устройству и оборонным средствам ничем не отличалась от передовых казачьих станиц.
Командир полка и офицеры помещались в четырех бревенчатых домах, крытых камышом. Нижние чины и мастеровые жили в семи казармах, имелся лазарет. Для арестованных солдат и офицеров предназначалась землянка, покрытая турлучным потолком. Посреди крепости стояла деревянная полковая церковь под камышовой крышей.
Выстроенная еще в 1780 году, крепость к 1819-му пришла в полное разрушение и не могла представлять серьезное препятствие для врагов: покосившиеся постройки, сгнившие полы и потолки, разбитые стекла, раскрытые постоянными сильными ветрами крыши, нерабочие печи. Во время разлива Кубани вода заливала все укрепление, проникала в жилые помещения.
Еще более тяжелые и губительные для здоровья условия были на передовых постах. Нижние чины жили в землянках. Сверху они застилались камышом, стены забирались плетнем, внутри устраивались нары. Печи из дикого камня почти никогда не топились по причине дороговизны дров. Отсутствие вентиляции и большая стесненность делали пребывание в землянке невыносимым. Во время ненастной погоды липкая грязь и вода наполняли такую землянку почти до нар. Офицеры на передовых постах жили в наружной «столбянке» из турлука без пола с камышовой по плетню крышей. Болезни и смертность «превосходили вероятия».
«Трудно приходилось тенгинцам в первое время: непривычные ни к климату, ни к условиям жизни, они в большинстве случаев гибли в неравной борьбе с природою. Прибавьте сюда частые форсированные переходы, продолжительное пребывание на казенных работах, свыше 8-ми часов в сутки, плохое питание и не удивительным станет, что лазареты постоянно были полны больными и синодик полковой церкви рос неимоверно».
Убитых в перестрелках и других столкновениях с неприятелем, особенно в первые три года пребывания полка на Кавказе, было несравненно меньше, чем умерших от злокачественной лихорадки, горячки, цинги, воспаления легких, чахотки. Так, в 1820 году в перестрелках погиб один человек, от болезней умерло – 364. В 1821 году соотношение было 7 к 403, в 1822-м убитых не было, погибших от болезней – 277.
***
В 1837 году был разработан и высочайше одобрен план усиления Черноморской береговой линии. Он предусматривал соединение Кубанской линии с береговой Черноморской. А.П. Берже, российский историк-востоковед, служивший на Кавказе в 1851–1874-х годах, свидетельствует: «Турция по Адрианопольскому трактату хотя и отказалась от территориальных прав своих на северо-восточный берег Черного моря, но втайне она не переставала поддерживать против нас религиозный фанатизм черкесских племен и в изобилии снабжать их порохом, железом, свинцом и другими припасами. Эти именно недружелюбные отношения к нам соседственной державы вызвали мысль о возведении вдоль восточного берега Черного моря целого ряда укреплений, с целью не только прекращения свободного сообщения с горцами, но и уничтожения торговли черкесскими невольницами, увлеченными в плен из Грузии и при нападении на станицы казаков и так выгодно сбывавшимися на главных рынках мусульманского Востока».
Строительство стратегического пути, форпостов и путей сообщения между ними было возложено на особый отряд под общим командованием генерал-лейтенанта А.А. Вельяминова. В состав отряда вошли три действующих батальона Тенгинского пехотного полка. Закубанская экспедиция отряда началась 21 апреля. С мая по сентябрь 1837 года было возведено несколько укреплений, в том числе Михайловское.
Именно в это время М.Ю. Лермонтов был прикомандирован к отряду А.А. Вельяминова. Поэт прибыл на Кавказ во второй половине апреля – начале мая и должен был бы принять участие в строительстве легендарного Михайловского укрепления. Но ни в летнюю, ни даже в зимнюю экспедиции 1837 года М.Ю. Лермонтов не попал. В первую – из-за болезни, потребовавшей длительного лечения. Вторая была отменена лично Николаем I.
«Я приехал в отряд слишком поздно, ибо государь нынче не велел делать вторую экспедицию», – писал поэт С.А. Раевскому.
М.Ю. Лермонтов пробыл в расположении отряда всего несколько дней: приехал сразу же после окончания строительства Михайловского укрепления, присутствовал на панихиде по погибшим в ходе экспедиции солдатам и офицерам, после чего получил предписание в связи с отменой похода отправиться в свой полк в Тифлис. Однако ему как офицеру, конечно, был известен план усиления Черноморской береговой линии.
Строительство оборонительных сооружений происходило на территории неприятеля, войска не выходили «из огня» и несли большие потери. Только за семь дней следования от Ольгинского укрепления до Геленджика потери убитыми и ранеными составили 9 офицеров и 99 нижних чинов. «Каждый шаг пути покупался ценою нескольких жизней», – свидетельствует Д.В. Ракович.
Особенно тяжелым был 1840 год. А.П. Берже сообщает: «…сильная смертность от свирепствовавших… с осени 1839 года дизентерии и злокачественных лихорадок до того ослабила наши гарнизоны, что они сделались вполне несостоятельными к обороне». Если к этому прибавить еще и моральные испытания, которым они подвергались вследствие «постоянного опасения за жизнь… дурную пищу и другие лишения, то нельзя не согласиться, что более безотрадного положения не могло бы придумать и самое пылкое воображение».
Из книги Д.В. Раковича узнаем: «При таком состоянии обороны укрепления… вместо того, чтобы быть грозою для окружающего населения, скоро сами очутились в блокадном состоянии».
Из-за неурожаев в горах несколько лет подряд свирепствовал голод. Это привело к тому, что черкесские племена решили объединиться и силой овладеть приморскими укреплениями для захвата имеющегося в них продовольствия. Восстание началось в феврале.
В. Барышников описывает события так: «Завладев двумя или тремя более слабыми из наших укреплений, они решились покончить и с Михайловским, для чего начали собирать в Джубском ущелье скопище, дошедшее до 10 т. человек, о чем лазутчики сообщили михайловцам… Начальник гарнизона штабс-капитан Лико собрал военный совет… Было решено пригласить к участию в решении вопроса, что делать на случай нападения черкесов, нижних чинов, прослуживших 20 и более лет на Кавказе, преимущественно георгиевских и аннинских кавалеров. …высказали старые служаки свое мнение чисто по-русски: драться до последней крайности и живым в руки не даваться, а коли умирать, так умирать дружно, по братски: всем до единого! …поджечь пороховой погреб и взлететь всем на воздух».
Взорвать запасы пороха вызвался рядовой Архип Осипов.
***
Началось томительное ожидание. От разведчиков поступали сообщения: «толпы» горцев с каждым днем увеличиваются. В. Барышников рассказывает, что ежедневно до двенадцати часов ночи гарнизон в полном составе находился на валах укрепления. На ночь оставляли часовых, выгоняли за вал или брали на посты ротных собак, лай которых мог служить сигналом тревоги. Так продолжалось три недели.
«В ночь же с двадцать первого на двадцать второе марта 1840 года вышло несколько иначе, – пишет автор рукописи, – смутное ожидание чего-то рокового, густо нависший туман и собачьи завывания против обыкновения удержали до рассвета михайловцев на своих местах. Многие исповедовались, надели чистое белье и новые мундиры, а духовник отец Таисий обходил валы, окропляя святой водою ряды героев».
Нападение произошло ночью. Оно описано так: «…заря еще не занялась, а только чуть начало брезжить, как неистовый гик огласил окрестность и огненная лава из Джубского ущелья полилась на Михайловское укрепление: это черкесские панцирники с горящими головнями в руках вместо факелов стремились уничтожить горсть михайловских храбрецов».
Силы защитников и нападавших были неравными. Как свидетельствует В. Барышников, «к 22 марта в больнице Михайловского укрепления состояло 100 человек больных, а под ружьем 400 изнуренных и обессиленных трехнедельным бодрствованием на валах укрепления в ожидании нападения».
Защита длилась шесть часов. Описание сражения дается с мельчайшими подробностями: «…с сверхъестественной силой горсть гарнизона три раза отбрасывала массы черкесов, тучами налетавших на укрепление. Загорелась больница, загорелись и склады продовольственных запасов; горит и казарма 3-ей роты… и больные стали под ружье… все реже и реже слышится ободряющий голос офицеров».
Командиры, честно исполнив свой долг, «…первыми сложили свои головушки на поле чести». Раненый начальник гарнизона штабс-капитан Н.К. Лико до последней возможности руководил боем и наконец, «изнемогая от усталости и боли, причиняемой ранами, рухнул на землю». Весть о его смерти быстро облетела ряды оставшихся в живых защитников.
Потеряв командира, михайловцы сгруппировались возле Архипа Осипова: они решили, что «лучше быть взорванными на воздух при взрыве порохового погреба, нежели отдаться неприятелю».
Осипов самостоятельно принимал решения по дальнейшему ведению боя. Он отдал распоряжение опустить подъемный мост на южной стороне, который находился ближе других к пороховому погребу, «чтобы дать возможность ворваться в укрепление возможно большему числу неприятеля». Увидев свободный путь, нападавшие ринулись по нему. Постепенно отступая, михайловцы увлекли за собой противника. Когда число врагов достигло нескольких тысяч, Архип Осипов «с горящим пальником в руках, осеняя себя крестным знамением… бросился в пороховой погреб».
Взрыв был чудовищный. Укрепление тут же превратилось в груду развалин. Нападавших погибло на месте не менее трех тысяч человек. Из отступивших к погребу защитников уцелело около тридцати человек. Как только улегся дым, горцы «окружили их со всех сторон и почти всех уложили на месте, а раненых взяли в плен». Начальник 1-го отделения Черноморской береговой линии контр-адмирал Л.М. Серебряков в рапорте начальнику линии генерал-лейтенанту Н.Н. Раевскому доложил, что этот взрыв обратил «торжество неприятеля в ужас огромного урона».
***
Известие о героической защите Михайловского укрепления быстро распространилось и среди горцев, и в России. О событии узнал и император. Николай I был настолько поражен, что ввел новый вид увековечивания героев русской армии.
В. Барышников приводит выдержку из приказа военного министра от 8 ноября 1840 года (№ 79): «Государю Императору Николаю Павловичу благоугодно было за такой геройский подвиг увековечить память рядового Архипа Осипова, сохранив навсегда его имя в списках 1-ой роты Тенгинского полка, считая его первым рядовым и на всех перекличках первому за ним рядовому отвечать: “Погиб во славу русского оружия в Михайловском укрепления на Восточном берегу Черного моря”».
Таким образом, рядовой 1-ой гренадерской роты Архип Осипов стал первым воином русской армии, внесенным в списки своей воинской части навечно.
В. Барышников рассказывает, что, обрекая себя на смерть, Архип Осипов просил товарищей «помнить его дело», если кто-то из них останется в живых. Это желание Осипова исполнилось: несколько «уцелевших среди общего разрушения и погибели» защитников Михайловского укрепления сохранили и верно передали «завет героя».
Автор рукописи сообщает, что старые ветераны бережно сохраняли предание о подвиге рядового Осипова и передавали его «из уст в уста как полковую святыню». Память о сослуживце чтили настолько высоко, что его медаль за Персидскую войну хранили в полковой церкви на ротном образе священномученика Автонома. Эта икона и сама почиталась святыней, так как была в свое время дарована полку за боевые заслуги А.В. Суворовым.
В рукописи приводятся тексты песен о Михайловской катастрофе и славном подвиге рядового Осипова, сочиненные майором Тенгинского полка К.П. Белевичем и командиром полка В.К. Андриевичем.
Труд В. Барышникова содержит краткую биографию Осипова с перечислением его боевых наград. Мы узнаем, что Архип Осипов происходил из липецких крестьян, поступил на военную службу 21 декабря 1820 года, в походах против персов, турок и кавказских горцев участвовал с 1827 по 1840 годы, в день гибели ему было 38 лет.
Автор рассказывает о том, что 22 марта 1880 года, в день 40-летней годовщины геройской смерти рядового Осипова, в полку была отслужена «вместо обыкновенной церковной – торжественная с парадом панихида по Архипу Осипову и постановлено: ежегодно 22 марта чтить память этого героя такой же торжественной панихидой».
В этот день командир полка полковник В.К. Андриевич послал великому князю Алексею Александровичу телеграмму с заверениями, что «дух преданности царю и верности долгу, проявленные Архипом Осиповым, в полку живут и крепнут». Текст телеграммы, а также ответ великого князя приведены в рукописи полностью.
Перед началом первой торжественной панихиды по рядовому Осипову полковой священник отец Феофилакт Романов и полковник В.К. Андриевич произнесли речи, они также помещены в рукописи.
По мнению автора, лучшую оценку подвига Архипа Осипова дал полковник генерального штаба Кавказского военного округа А.И. Домонтович. В приветственной речи на полковом празднике Тенгинского полка 29 июня 1884 года он сказал: «Пройдут века: забудутся многие герои, но память о простом русском солдате не иссякнет, пока будет существовать войско. Такой подвиг, его величие и простота всегда будут считаться идеалом военной доблести».
Кроме того, В. Барышников рассказывает о торжественном открытии памятника защитникам Михайловского укрепления во Владикавказе 22 октября 1881 года. Мы узнаем, что «одним из самых усердных деятелей, хлопотавших об устройстве» монумента, является майор Тенгинского полка К.П. Белевич. Он подарил полку «фотографическую копию» проекта памятника.
Автору рукописи кажется странным следующее обстоятельство. Модель памятника героям, выполненная художником Ф.И. Ходоровичем, была «высочайше» утверждена. Предполагалось отлить «из меди старых персидских пушек» фигуру Архипа Осипова с горящим пальником в правой руке, поддерживающего умирающего штабс-капитана Н.К. Лико. Однако открыт был другой памятник: в виде пирамиды из серо-синего мрамора с бронзовым орлом на ее вершине. На одной из четырех граней пирамиды помещен образ Спасителя, на другой – приказ с описанием подвига Архипа Осипова; еще две содержат надписи «Штабс-капитану Лико и рядовому Архипу Осипову» и «Погибшим во славу русского оружия в Михайловском укреплении 22 марта 1840 года». В. Барышников пишет: «Как и почему случилась замена группы из меди, в Тенгинском полку неизвестно».
Есть предположение, что на установку величественного памятника по проекту Ф.И. Ходоровича не хватило средств. В 1877 году в журнале «Русская старина» А.П. Берже подробно описал проект памятника работы Ф.И. Ходоровича и назвал сумму, требуемую для его воплощения – 75 000 рублей.
Установили же более скромный памятник по проекту военного инженера капитана П.А. Лилеева за 10 369 руб. 90 коп., из которых 9 292 рублей 3 копейки собрали в Тенгинском полку.
***
М.Ю. Лермонтов был переведен в Тенгинский пехотный полк сразу же после описанных событий. 10 июня он приехал в Ставрополь, в главную квартиру командующего войсками Кавказской линии в Черномории генерал-адъютанта П.X. Граббе.
Как свидетельствует Д.В. Ракович, «Ставрополь был перепутьем, откуда все командированные на Кавказ разъезжались в разные стороны… Старший адъютант штаба обыкновенно спрашивал, куда кто желает быть отправленным и сообразно этому производилось назначение… перспектива попасть в гарнизон одного из укреплений не особенно улыбалась пылкому молодому человеку, жаждавшему испытать новых, боевых впечатлений. Поэтому он постарался выхлопотать себе командирование на левый фланг, где в это время начиналось общее восстание горцев, уже несколько лет подготовляемое мюридизмом. Имя Шамиля начинало становиться грозным; он уже докончил административное устройство края, достаточно сплотил разнородные племена Дагестана и Чечни и готов был начать свою многолетнюю войну с Россией. На его призыв уже стеклись ичкеринцы, качкалыковцы, галашевцы, карабулаки и чеченцы. Для усмирения последних, бывших ближайшими нашими соседями, в июле 1840 года был сформирован в крепости Грозной отряд генерала Галафеева».
Таким образом, М.Ю. Лермонтов по своему желанию буквально с первых дней второй кавказской ссылки оказался в самой гуще военных действий. Он был прикомандирован к отряду генерал-лейтенанта А.В. Галафеева и послан на левый фланг Кавказской линии для участия в экспедиции. Уже 17 июня поэт пишет Алексею Лопухину: «Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню брать пророка Шамиля».
6 июля отряд Галафеева выступил из Грозного в переход до реки Валерик «с 10-дневным провиантом и с полным комплектом запасных артиллерийских снарядов». Каждый день пути проходил в постоянных перестрелках с чеченцами, ночными нападениями горцев. 11 июля 1840 года с рассветом отряд продолжил движение. Оно проходило совершенно беспрепятственно, при полном молчании со стороны неприятеля. При подходе к реке Валерик «вдруг раздался выстрел, за ним другой и пули начали свистать по разным направлениям». Так началось одно из самых кровопролитных сражений в Кавказской войне.
«Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы». Так в донесении генералу Граббе писал начальник отряда генерал А.В. Галафеев.
В «Журнале военных действий» командир отряда назвал всех, кому обязан был «успехом сего дела», отметив «…необыкновенное рвение… состоящего по кавалерии поруч. князя Трубецкого, раненного пулею в шею; Нижегородского драгунского полка поручика Муравьева, раненного пулею в левый бок… Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова… с коим они переносили все мои приказания войскам в самом пылу сражения в лесистом месте, заслуживают особого внимания, ибо каждый куст, каждое дерево грозили всякому внезапною смертию». (Невольно вспоминается гибель декабриста В.Н. Лихарева: уже после Валерикского боя во время беседы с М.Ю. Лермонтовым он был убит шальной пулей на глазах у поэта).
Сам Лермонтов в письме А.А. Лопухину так рассказал об этом сражении: «У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было всего 2 000 пехоты, а их до шести тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте… вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью». Позднее в стихотворении «Валерик» поэт писал о бессмысленности войны:
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: «Жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места хватит всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?
Следует отметить, что и знаменитый чеченский вождь, грозный объединитель кавказских племен, обладавший большим умом, сильным характером и железной волей, позже, обращаясь к кавказским горцам, скажет: «Бедный мой народ, вы вместе со мной искали покоя в войнах, переживая одни несчастья. Оказывается, покой можно найти только в мирной жизни и не только здесь (в России – В.У.), но и там, в горах… В отношениях с русскими следуйте моему примеру, ибо их деяния… перетянут в сторону добра».
На следующий день после боя продолжились перестрелки, походы, сражения. М.Ю. Лермонтов в составе отряда принимал участие в экспедициях в Чечню, Дагестан: Миатлинская переправа, Темир-Хан-Шура, Герзель-аул, Грозная, Шали, Герменчук… В письме А.А. Лопухину он писал: «…я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом».
Войска оставались в Чечне до глубокой осени, сражаясь изо дня в день. Все это время поручик Лермонтов был прикомандирован к кавалерии действующего отряда. Служивший вместе с ним в отряде К.Х. Мамацев вспоминал: «Он был отчаянно храбр, удивлял своею удалью даже старых кавказских джигитов…его команда… в бою искала самых опасных мест».
Когда выбыл из строя раненый Руфин Дорохов, Лермонтов принял командование над отрядом его охотников. Начальник кавалерии князь Голицын доносил: «Во всю экспедицию в Малой Чечне… поручик Лермонтов командовал охотниками… и командовал отлично во всех отношениях; всегда первый на коне и последний на отдыхе, этот храбрый и расторопный офицер неоднократно заслуживал одобрение высшего начальства».
Можно с полным основанием сказать, что поэт полностью подтвердил строки из своего письма 1832 года: «…если начнется война, клянусь вам богом, что везде буду впереди». И тенгинцы всегда гордились тем, что в составе их полка служили «достопамятный герой» Архип Осипов и величайший поэт и храбрый офицер М.Ю. Лермонтов.