Каким быть Пензенскому краеведческому музею
Виктор Юрьевич Кладов
В мае за авторством заместителя директора Пензенского краеведческого музея кандидата исторических наук В.Ю. Кладова вышел новый документальный сборник по истории Пензенского оборонительного рубежа, обобщающий все доступные исторические материалы (архивные документы, устные воспоминания, автобиографии и др.) Данное издание позволило не только расширить круг наших знаний об истории пензенского оборонного строительства, но и пересмотреть некоторые устоявшиеся взгляды и обозначить новые проблемы.
После презентации сборника нам удалось побеседовать с Виктором Юрьевичем. Но с тематики Пензенского рубежа наш разговор постепенно ушел в сторону обсуждения музейного будущего региона. Выдержки из состоявшегося диалога мы приводим ниже.
– Виктор Юрьевич, что сегодня происходит с памятью о войне на уровне региона?
– Безусловно, здесь есть позитивные сдвиги. Долгое время смыслом большинства опубликованных научных исследований, касающихся истории Великой Отечественной войны, являлась демонстрация общего вклада Пензенской области в дело Победы над фашизмом. На этом фоне тыловая военная повседневность была как бы «вытеснена» на задворки исторической памяти. Поэтому в региональной историографии данное направление до последнего времени не получило должного освещения. Но в последние годы началась активизация научно-исследовательской работы на указанную тему. Так, получили освещение темы пензенских эвакогоспиталей и запасных авиационных частей, изучена деятельность ряда местных гарнизонов Красной Армии. Недавнее присвоение Пензе звания «Город трудовой доблести» явилось стимулом к составлению летописи пензенской оборонной промышленности. Хочется верить, что все это свидетельствует о наметившемся долгосрочном тренде, а не о конъюнктуре времени.
– В чем, на Ваш взгляд, важность этого направления?
– Научная составляющая здесь очевидна: мы закрываем «белые пятна» региональной истории. Но не менее важна и воспитательная сторона данного вопроса, и прежде всего – с точки зрения работы с подрастающим поколением.
Посмотрите, что сегодня происходит с памятью о Великой Отечественной войне. Несмотря на то, что война сегодня присутствует буквально повсюду – в телевизоре, компьютере, школе и т.д., дети знают о ней все меньше. В наши дни лишь каждый четвертый российский студент хоть что-то знает о своих родственниках – ветеранах войны и тружениках тыла. Мало того, соцопросы показывают, что дети и не хотят узнавать о них что-то новое: писать запросы в архивы, работать с открытыми базами данных. Если, конечно, мы не ориентируемся на относительно небольшую группу мотивированных подростков: волонтеров, участников поисковых объединений. По-видимому, мы прошли тот рубеж, когда события Великой Отечественной для новых поколений перестали быть личной историей. Ведь в наших семьях уже практически не осталось ветеранов. Носителями памяти о событиях тех лет пока еще являются представители старших поколений, выходцы из Советского Союза. С их неизбежным старением и уходом из жизни мы рискуем окончательно потерять семейную память о войне. А она, что ни говори, была всегда сильнее «официальной».
– Возникает извечный вопрос – что делать?
– Законы человеческой памяти неумолимы: с течением времени эмоциональная связь с событиями давно ушедшей эпохи будет и дальше ослабевать. И война здесь не станет исключением из правил, как бы нам этого ни хотелось.
Могу сказать, чего ни в коем случае нельзя делать: перегибать палку, ужесточать и навязывать, делать память о войне «обязательной». Пропагандой и угрозами здесь ничего не добьешься. Нельзя заставить ребенка помнить и любить. Нужно действовать с умом, взвешенно и аккуратно.
Нельзя и работать исключительно на «старом багаже», пытаться воскресить коммеморативные практики ушедшей советской эпохи. Они были созданы в условиях совсем иного общественно-политического строя, и вне него – нежизнеспособны.
– А что в этом отношении делают музеи? Какова их роль?
– Музеи тоже в ответе за то, что сегодня происходит с памятью о войне. По степени ответственности их можно поставить на первое место среди учреждений социальной сферы – вместе со школой.
Мой опыт работы с детьми и молодежью показывает, что лучшими способами «достучаться» до них являются либо неизвестные исторические события, которые ты заново «открываешь» вместе с ребенком, либо очень сильные по содержанию и эмоционально насыщенные истории, либо – новаторские формы музейной работы, привлекающие своей нетривиальностью и новизной.
Говоря о последних, я отнюдь не имею в виду новомодные мультимедийные парки. Обыватели восхищаются этими грандиозными выставочными комплексами. Неспециалистам это простительно, но музейщик должен понимать, что кроме формы должно быть и содержание.
Сейчас многие научились делать красивую картинку. И она нравится людям – как нравятся голливудские блокбастеры или ледовые шоу. Но внешняя яркость – не всегда показатель глубины и качества. Ведь за красивой упаковкой часто скрывается посредственное содержимое.
– Так что же тогда является критерием по-настоящему хорошего музея?
– Я думаю, то, насколько качественно он справляется со своими главными задачами. Не только теми, которые прописаны в законе о музейном фонде – «хранение предметов, их изучение и представление». А, в первую очередь, теми задачами, которые и отличают музей от гаража, барахолки или лавки старьевщика. Воспитательными, нравственными, этическими.
Важна, прежде всего, ключевая идея. О чем рассказывает этот музей? Насколько качественно и глубоко? Затем – что нового он приносит в музейную сферу, чем способен удивить? Музей постоянно должен чем-то удивлять: новизной подхода, новыми интерпретациями событий. Беспокоит то, что все недавно открытые в нашей стране музейные комплексы не удивляют. Они получают в экспертном сообществе тишину и молчание. Потому что их появление не становится чем-то экстраординарным. Появляются лишь вопросы из серии «Сколько это стоило?» Там есть монументальность и масштаб, но там нет ни нового взгляда на историю, ни нового языка разговора о прошлом. Вот проект нового (и, к сожалению, так и не состоявшегося) музейно-выставочного комплекса по теме блокады Ленинграда неизменно вызывал обсуждения и дискуссии в среде специалистов. Но это был, в своем роде, единственный проект. Сейчас таких уже нет. Тем более, что касается региональных музеев… Из строящихся я могу отметить лишь, пожалуй, музей Норильска с его концепцией «Норильской цивилизации». Это – музей нового поколения, который создается всем миром, целым городом. И – с помощью лучших отечественных специалистов.
– Но есть и другие музеи?
– К сожалению, да. Недавно побывал в одном из современных военных музеев (не буду называть, в каком именно). Воссоздается эпизод известной битвы. Стоят манекены в одежде военных лет (это, видимо, считается музейным приемом). Безликие и бессмысленные. Вот лежит пулеметчик за «Максимом» – и что дальше? Что это был за человек? Где показана его судьба – как он, вшивый и промерзший, голодал, обучаясь военному делу? Как километрами тащил пулемет на себе, потому что лошади пали от голода? Как заставлял себя вести огонь по врагу, преодолевая ужас близкой смерти, вцепившись зубами в клочок родной земли? Как был ранен в живот и мучительно умер в том безымянном бою? Нашли ли его останки поисковики? Кем был этот человек до войны? Был ли он женат? Были ли у него дети? И кем они выросли – после войны? Что он любил и ценил, когда был жив? Кем бы он мог стать, если бы не война? Кого потерял мир, когда этот человек погиб? Об этом, в первую очередь, и должен рассказывать музей. В истории этого солдата и должна была развернуться кульминация всего музейного действа. Экспозиционным сообщением должен был стать внутренний мир героя. Но в данной инсталляции я вижу богато обставленную ленинскую комнату, где вот-вот появится замполит и начнет очередную политинформацию – «За Родину, за Сталина», про лучшее в мире оружие и т.д.
– Кстати, возможно, именно в этом и заключается проблема. В последнее время созданием отечественных музеев занялись консультанты из Минобороны. А это – организация с весьма специфическими задачами и взглядами на мир.
– Ну, я не говорю о том, что им не нужно создавать свои, ведомственные экспозиции. Ни в коем случае! У них есть и по-настоящему хорошие, качественные музеи (Военно-медицинский, например). Министерство обороны ведет важные социальные проекты – можно вспомнить ту же «Память народа», например. За что им отдельное спасибо – так это за гостеприимный для нас, историков, Подольский архив. Рассекречиваются документы военных лет. Они – молодцы.
Но все то, что делает Минобороны, это логика замполита, которая хороша для армейской жизни. А дети, которые приходят в музей, не военнослужащие. И здесь, на «гражданке», мы должны дать им более широкий взгляд на историю.
Замполиту вряд ли будет близок школьный курс литературы – с Чеховым и Толстым, их размышлениями о сложном нравственном выборе и морали. В школьной программе сегодня – Б. Васильев с «Завтра была война» и «Не стреляйте белых лебедей», В. Быков с «Сотниковым» (о предателе-полицае), «Обелиском» («Есть герои не чета этому Морозу, который ни одного немца не убил») и «Облавой» (где односельчане загоняют в болота сбежавшего из лагеря земляка). А как же «Родинка» М. Шолохова – о братоубийственной гражданской войне? Как вы думаете, покажут ли в армейском клубе «Проверку на дорогах» А. Германа? Да ни за что. Но мы же не переписываем из-за этого учебные программы? Так почему же мы должны изменять модель гражданского музея – под армейские стандарты воспитания? И неважно, о чем рассказывает этот музей, пусть даже и о военной истории, но по своей идеологии он должен быть гражданским.
– Правильно, вы же находитесь в ведении Министерства культуры!
– Именно об этом нам нельзя забывать. А культура – это, прежде всего, уменьшение градуса агрессии и налаживание взаимопонимания между людьми. Культура мирит, а не ссорит, в ее категориях нет «врагов». Если только на Родину не напали, как это было в сорок первом. Тогда мы все оказываемся в шинелях – Эренбург, Симонов, Кукрыниксы. Но милитаризм не может быть ценностью и жизненной идеологией. И уж тем более, нельзя экстраполировать его на социальные отношения, воспитание.
И еще культура – это разносторонний и глубокий взгляд на историю. Армейский дискурс – это герои и подвиги, битвы и победы. Но о чем нам рассказывают истории жертв войны? Умерших от голода в Ленинграде детей? О героизме? Нет, о цене человеческой жизни. О том, что умирать – очень страшно. В советском фильме «Аты-баты, шли солдаты…» герой перед смертью кричит: «Мама!» «В твоих силах, юный посетитель, когда ты вырастешь и станешь взрослым, сделать так, чтобы люди больше не убивали друг друга». Вот что должен сказать ребенку гражданский музей. Именно этот посыл он должен заложить ему в голову. Если этот человек впоследствии станет профессиональным военным и изменит свои приоритеты – бога ради, это его выбор. Армия рассматривает окружающий мир как источник угрозы, и это нормально, для этого ее и придумали. Но этот подход нельзя «растягивать» на всю страну, поймите. В школе достаточно уроков ОБЖ и военно-патриотических месячников. Там бы сейчас наоборот, ввести основы конфликтологии, вот это будет по-настоящему важно и нужно. Меньше станет проявлений школьной травли, жертв насилия. Там нужны школьные психологи и социальные педагоги – вот о чем следует задуматься власти.
– И музею, кстати, тоже?
– В первую очередь. Музей – он ведь не про историю, а про современность. История, прошлое – это не более, чем инструмент для анализа окружающего мира и самого себя. Это научный работник может изучать историю отвлеченно, в чистом виде. Музей же обязан актуализировать ее, заставлять работать на общество.
– Что значит – актуализировать историю? Перевести ее в «цифру»?
– Актуализировать наследие – не значит, осовременить его в буквальном смысле этого слова. Все эти новомодные выставочные пространства с гигантскими плазменными панелями очень эффектно выглядят и, безусловно, привлекательны для посетителя. Но по смысловой наполненности многие из них – одноразовые, как жевательная резинка. И первого «вау-эффекта» ребенку хватает максимум на полчаса, потом туда уже мало, кто возвращается. Потому что, говоря молодежным языком, они – «ни о чем».
Тот же цирк, аквапарк или кинотеатр тоже выглядят современно и заманчиво. Но там честно говорят о том, что развлекают посетителя, а не воспитывают. Как можно превращать культурное наследие в фаст-фуд, лишая его музейной основы – экспоната, подлинника, а главное – идеи, философии, выраженного этического содержания – я не понимаю. А ведь появляются сейчас и такие музеи: дорогие, яркие снаружи и «пустые» внутри.
Что вспоминает ребенок о цирке, спустя годы? Сладкую вату в буфете, увертюру перед началом представления, и что еще? А что он будет вспоминать после похода в подобный музей? Как он тыкал пальцами в телевизор?
Нет, безусловно, очень здорово, если музей оснащается современными технологиями, становится эстетически привлекателен, уютен и гостеприимен. Но это – не самоцель, а лишь условие, необходимое для выполнения музеем своих главных функций – воспитательных.
Посмотрите на музей Жаниса Липке в Риге. Посмотрите на музей ярославской деревни Учма. Это – небольшие музеи, с минимумом мультимедийных инсталляций, но посетителей оттуда за шиворот не вытащишь. Оба музея – номинанты на «Европейский музей года». Посмотрите на опыт региональных музеев Владивостока, Екатеринбурга, Перми, Томска, Калининграда. Посмотрите на зареченскую экспозицию «Возвращение в Селиксу», она стоила копейки, но «прогремела» на всю страну.
– Что отличает эти экспозиции от остальных?
– Что делает их такими «сильными»? Большие деньги? Да я вас умоляю. Подход, который был положен в основу экспозиционного сценария.
Нельзя же просто нарезать историю на хронологические блоки, трансформировать их в стенды и сенсорные столы, добавить несколько предметов из запасников и сказать: «Мы сделали экспозицию». Нет, ребята, вы перенесли содержание школьного учебника в мультимедийную среду. Нажали Ctrl+C и Ctrl+V. Изготовили раму для чужой картины, не создав ничего нового.
Музей не должен дублировать учебник истории. Основа музейной экспозиции – уникальный замысел, который по-новому интерпретирует коллекцию, заставляет задуматься над банальными историческими сюжетами. Музей «выжимает» из темы именно то, что сегодня по-настоящему важно.
Возьмите, к примеру, саратовский музей Льва Кассиля. Вы же помните страну «Швамбранию», в которую бежали Лёля и Ося Кассили, чтобы укрыться там от обид и несправедливостей мира взрослых? Современная экспозиция музея выполняет ту же функцию – но для нынешних детей, которые вместе с родителями и психологами учатся слышать друг друга, понимать и договариваться. А ведь вполне мог бы получиться типовой, средненький такой музей – с подробным, нудным и мало, кому нужным, рассказом о биографии Льва Абрамовича.
Есть музеи (и таких у нас много), которые рассматривают наследие как «умершее прошлое», не имеющее связи с современностью. Там тебе расскажут, что «здесь был Пушкин». А есть музеи, которые делают литературное наследие А.С. Пушкина актуальным для наших дней. На экскурсии в Музее пермских древностей детям говорят: «Вы же любите пирожки с полевым хвощем? А ведь это растение сформировалось еще в Пермский период!» Вот это – правильный подход, ведь история никуда не ушла, она – вокруг нас: в природе, культуре. И именно музей постоянно должен обращать на это внимание. Когда я пришел в Пензенский краеведческий музей, для меня стало открытием, что мы пьем воду из источников, сформировавшихся в Юрский период. А щебенка, которая выходит на поверхность в районе Западной поляны, это отложения Палеогена.
– Как с этим работают музейщики в других регионах?
– Многие краеведческие музеи сегодня реализуют похожие проекты. Их опыт доступен к изучению. Среди запомнившихся мне – Муромский историко-художественный музей (проект «Ближний космос. Эволюция мечты»), Волгоградский музей изобразительных искусств (проект «Первая улица Мира»), Национальный музей Республики Карелия (проект «Лаборатория северного дизайна») и др. Очень импонирует то, что делает директор Музея истории Екатеринбурга Сергей Каменский, превративший это учреждение в большую лабораторию, исследующую город в его различных проявлениях. Ориентиром для региональных музеев могут выступать дальневосточные институции: Владивостока, Хабаровска и Находки. Отличные проекты есть в Томском краеведческом музее и Музейном центре «Площадь Мира» в Красноярске. Очень вдохновляет то, что делает Александр Юминов в Удмуртии, это уже к вопросу о работе с сельскими территориями. Коллегами накоплен колоссальный опыт работы, доступный к свободному изучению.
– Чего такого принципиально нового может рассказать о пензенской истории наш краеведческий музей? Какой новый подход он может предложить посетителю?
– Я убежден, что в центре нашего интереса должны находиться вопросы местной идентичности, которые сейчас, к сожалению, замыкаются на внешнем брендировании, визуальном образе территории, рекламных и туристических продуктах.
Ключевой вопрос – как сделать так, чтобы сами пензенцы начали воспринимать себя как исторически сложившуюся общность, скрепленную не только территорией, но и культурными смыслами и ценностями? Пенза пока что остается регионом, который не отрефлексировал свою историческую самобытность, не осмыслил себя. И во многом это происходит из-за того, что ни один социальный институт так и не взял на себя ответственность за решение соответствующих задач. Кто, если не музей, должен этим заняться?
Взять, к примеру, областной центр… Почему бы музею не поговорить с посетителем о том, что, собственно, и делает Пензу – Пензой? И что это значит – быть пензяком? В конце концов, как мы можем объяснить мигранту или туристу, что это за город, и как в нем жить, если сами не понимаем, кто мы такие?
Как изменяется Пенза со временем? Наполняется ли город новым содержанием, обретает ли новые смыслы – или он так и застыл в условной эпохе застоя? В чём сила, устойчивость Пензы, а в чём слабость? Как воспринимают город его жители? Как появились любимые пензенцами городские места, есть ли в Пензе собственный календарь исторических событий, свой «гений места» (или их пантеон); самобытные ритуалы и обряды, уникальная айдентика, специфические термины и т.д.
– То есть, наследие – это не только традиции, но и современность?
– Я убежден в том, что местную историю можно заставить «работать» на нас, современников. И что из анализа прошлого мы можем сделать важные выводы. Какие последствия для пензенской современности имела Великая Отечественная война? Каким образом Перестройка отразилась на нашей ментальности? Изжиты ли последствия «девяностых»? Какой период в городской истории может служить для нас источником вдохновения, а какой – уроком на будущее, который не хотелось бы повторить? Все это – вопросы, над которыми должен размышлять музей.
И одно из основных мест здесь должно быть уделено советской эпохе. Именно тогда во многом и сложился набор элементов пензенской идентичности (люди, места, символы, праздники и т.д.) Поэтому исследование советского прошлого (применительно к Пензе) является ключом к пониманию местной уникальности.
Сверхзадача музея в том, чтобы посетитель не просто вышел оттуда с новыми знаниями, а смог почувствовать свою символическую связь с Пензой. И неважно, кто это будет: местный житель или турист. Тогда станет понятно, почему музей называется краеведческим, а не просто – археологическим или палеонтологическим.
– Да, но новые музеи и выставки требуют вложения значительных средств…
– Во-первых, нужно активнее привлекать внебюджетные средства. Теснее работать с грантовыми фондами. А во-вторых, я уверен, что хорошую краеведческую экспозицию можно создавать и за небольшие деньги. Нужна сильная история, которая будет положена в основу экспозиционного сценария. Для истории Тани Савичевой не нужен мультимедийный комплекс за 100 миллионов. Наверное, не обязателен он и для многих страниц пензенского прошлого. И даже если в распоряжении музея нет ни одного предмета эпохи (а такое часто бывает), он может «взять свое» с помощью интересной экспозиционной идеи, оригинального выставочного сценария, глубоких метафор, постановки проблемных ситуаций. Нужно только найти эти истории, и вокруг них выстраивать экспозицию.
Вот – рассказ эвакуированной в
Или – поступок командующего Селиксенским гарнизоном генерала Брынзова, который вопреки опасениям поставить крест не карьере не побоялся удочерить здесь, в Пензе, ребенка «врага народа», отданного в детдом. Растить ребенка ему пришлось одному. Непривычное дело для генерала, правда? И вырос прекрасный человек, наш коллега, учитель по профессии.
Заменят ли эти пронзительные жизненные истории дорогущие мультимедийные комплексы? Конечно, нет. Они могут выступать общим фоном к рассказу, подчеркнуть его моменты, усилить эмоциональную составляющую. Но сами по себе они – не самоцель, а лишь одно из средств раскрытия экспозиционной идеи. Часто бывает совсем наоборот. Вроде, и деньги вложены большие, и все сверкает и блестит, но знакомиться с историей не хочется. Хочется взять попкорн и кока-колу, сделать пару фотографий и уйти домой, досматривать телевизор.
– Для создания хорошей экспозиции требуется квалифицированный специалист. А есть и они у нас?
– В Пензе есть отличные, высокопрофессиональные историки. Наша историческая школа – одна из лучших в России. Но музейных экспертов у нас нет. Так исторически сложилось. Нет проектировщиков, сценографов, дизайнеров... Написать сопроводительный текст для выставки – это целая наука; но мало, кто это понимает.
И еще – один важный момент. Пора отказаться от подхода, при котором концепцию нового музея или экспозиции пишут два-три специалиста. Если мы создаем, к примеру, музей города Заречного, то и иметь к этому отношение должны все зареченцы, до которых мы сможем дотянуться. На основе их историй – личных и семейных – должен создаваться музейный нарратив. Потому что это для них мы делаем этот музей. Для себя, любимого, можно написать научную статью, дать интервью в СМИ. Но музей мы делаем для всех. Только если мы это четко поймем и сможем на практике реализовать принцип совместного творчества, музей будет по-настоящему народным. Востребованным и любимым, посещаемым не единожды в жизни, а постоянно.
То же самое можно сказать и в целом о Пензенской области. Мы стоим на пороге важных перемен. Музейную сферу региона ждут серьезные изменения. И так как это дело касается всех, то принимать участие в их подготовке должны все музейщики региона. Именно они, и никто другой, должны придумать новую модель регионального музейного пространства. Это – наше общее дело, профессиональное, музейное. Дело чести, я бы сказал.
За последние годы каких только идей и мнений мы не слышали по этому поводу. И – от кого угодно, но только – не от самих музейщиков. Придет ли их время? Я уверен в этом.
От редакции:
В ходе интервью был поднят важный для региона вопрос – о будущем пензенских музеев. Мы согласны с тем, что пути дальнейшего развития музейной отрасли должны определять не только чиновники. В принятии соответствующих решений должны участвовать профессиональные и любительские сообщества: музейщики; научные работники и педагоги; инициативные граждане; журналисты; этнические группы и т.д.
Современный музей выходит далеко за рамки сугубо научного института, становясь культурным и общественным центром, модератором социального диалога по важнейшим проблемам территории. Именно посетителю, а не элитарному сообществу экспертов, отводится центральное место в этой модели. Сделать музей по-настоящему востребованным и любимым могут только сами пензенцы. Оставляем этот материал для местных властей в качестве материала к размышлению.