А.В. Храбровицкий в гостях у К.И. Чуковского. Рисунок П.
Бунина.
В этом году исполняется 110 лет со дня рождения Александра Вениаминовича Храбровицкого (1912–1989), пензенского краеведа, автора книг «Замечательные места Пензенской области» (1943) и «Русские писатели в Пензенской области» (1946). Он был журналистом областной газеты «Сталинское знамя» (ныне «Пензенская правда») и литературным редактором ее издательства. Перед отъездом из Пензы в Москву (1951) Храбровицкий передал часть книг из своей библиотеки в Пензенскую областную библиотеку имени М.Ю. Лермонтова, читателем которой был. Это книги с автографами известных деятелей отечественной культуры К.И. Чуковского, С.Я. Маршака, С.В. Михалкова, К.Г. Паустовского, Н.К. Пиксанова и других. Ныне они составляют «золотой фонд» Лермонтовской библиотеки.
А.В. Храбровицкий, проживая в столице и занимаясь исследованием жизни и творчества В.Г. Короленко, не прерывал связь с Пензенским краем. Он переписывался с местными краеведами (О.М. Савиным, А.В. Тюстиным), вторым секретарем обкома КПСС Г.В. Мясниковым. В 1975 году Александр Вениаминович подготовил к печати книгу «От Радищева до Короленко. Из литературного прошлого Пензенской области». Она состояла из двадцати глав и подводила итог литературно-краеведческой деятельности Храбровицкого. Книга не была издана, но ее машинопись сохранилась в личном архиве Мясникова.
Читателю предлагается одна из глав книги, которая посвящена Илье Васильевичу Селиванову, в 40–50-е годы XIX века жившему в Пензенской губернии. Также печатается фрагмент упоминаемого в главе рассказа «Частный пристав», впервые опубликованного в декабрьском номере журнала «Современник» в 1859 году (издатели журнала Иван Панаев и Николай Некрасов). Корреспондент «Московских ведомостей», укрывшийся за псевдонимом Л. и не указанный Храбровицким, скорее всего, Николай Семенович Лесков, живший в то время в Пензенской губернии. Тогда становится понятным ответ ему, напечатанный в «Пензенских губернских ведомостях».
Дмитрий Мурашов, ученый секретарь
Пензенской областной
библиотеки имени М.Ю. Лермонтова
Храбровицкий А.В.
«…читается нарасхват день и ночь»
Оживление общественной жизни, наступившее в России после Крымской войны и смерти Николая I, вызвало появление обширной обличительной литературы, бичевавшей пороки и неустройства русской жизни. Наиболее талантливым произведением этого направления, пережившим свою эпоху, были «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина, появившиеся в 1856–1857 годах.
Пензенская губерния, которой свыше двадцати пяти лет бессменно правил губернатор Панчулидзев – любимец Николая I, давала обширный материал для обличений. Писатель Илья Васильевич Селиванов (1810–1882), ныне забытый, но в свое время очень известный и считавшийся даже опасным соперником Щедрина, печатал в журналах «Современник» и «Русский вестник» свои рассказы, в которых по многим признакам узнаем хорошо знакомую Селиванову Пензенскую губернию. Рассказы Селиванова составили три тома его «Провинциальных воспоминаний», изданных в 1857–1861 годах.
В декабрьской книжке журнала «Современник» за 1859 год, выходившего в то время при ближайшем участии Чернышевского и Добролюбова, напечатан рассказ П. Вифанского «Частный пристав». Литератора с такой фамилией не было; возможно это псевдоним Селиванова, не раз обличавшего Панчулидзева в «Провинциальных воспоминаниях», но не исключено и авторство Е.Ф. Зарина, также сотрудничавшего в «Современнике».
Селиванов Илья Васильевич
В «Частном приставе» изображена Пенза, названная губернским городом Присурском. В этом убеждают и упоминаемые в рассказе события из истории города – нашествие татар, пребывание Пугачева, и подлинные названия улиц – Московская, Дворянская, Лекарская, Троицкая, и характеристика губернатора, прозрачно названого паном Чудицким, о котором сообщается, что он отпраздновал двадцатипятилетний юбилей управления Присурской губернией.
Время действия можно датировать точно. В рассказе сообщается о грандиозном пожаре 28 и 29 июля; известно, что такой пожар был 29 июля 1859 года. Далее действие развертывается во время небывалой еще ревизии губернии, причем ревизор был снабжен «огромным полномочием». Это историческая для Пензы ревизия сенатора Сафонова, закончившаяся отставкой Панчулидзева, происходила в 1859 году. Итак, рассказ изображает Пензу в 1858–1859 годах.
Рассказу предпослан эпиграф «Вор ворует не для прибыли, а для своей гибели», названный автором «одной из утешительных русских пословиц».
В центре рассказа, не имеющего сюжета, а являющегося скорее картинами нравов, поставлена фигура полицейского – частного пристава, носящего характерную фамилию Грабителев. Эту фамилию он всячески оправдывает, беря взятки со всех – с поджигателей, карманных воров, цыган, крестьян, привезших продукты в город, купцов, домовладельцев… «Вся жизнь его составляла непрерывную цепь презреннейших проделок: бесчеловечного грабежа и самой подлой низости перед всяким, с кого он надеялся получить взятку».
Систему поголовного взяточничества возглавляет губернатор, о котором говорится, что «он почти совершенно съел губернию, которою управляет». «Чиновники, служившие под ведением пана Чудицкого, были во всем подобны ему. Все было в расстройстве, а простой бедный простой народ – о! много страдал он!»
В рассказе упоминается характерный для эпохи кружок литераторов-обличителей, которые «точат, как черви, прочные, по-видимому и гигантские здания, сокрушая могущество людей с весом и с огромной и лестной репутацией… В настоящее время таких людей в городе Присурске появилось довольно много».
Рассказ заканчивается тем, что губернатор призывает себе Грабителева, о проделках которого стало известно ревизору, и советует ему оставить службу. О судьбе губернатора рассказ умалчивает; это доказывает, что он написан до отставки Панчулидзева, последовавшей в том же году, когда был напечатан рассказ.
Можно представить, какой интерес вызвал в Пензе столь злободневный рассказ, напечатанный в столичном журнале! В газете «Московские ведомости» 26 февраля 1860 года напечатана корреспонденция из Пензы, в которой говорится: «Все, что относится до местного, у нас читается с величайшим вниманием. За примером ходить не долго. Вот теперь половина февраля, а декабрьская книжка «Современника», или, точнее выразиться, помещенная в ней статья г. Вифанского «Частный пристав» читается нарасхват день и ночь, переходит из дома в дом, и то еще не обежала половины города».
Это сообщение вызвало протест «Пензенских губернских ведомостей», опубликовавших 16 марта 1860 года заметку «Корреспонденту «Московских ведомостей» г-ну Л.». В заметке подвергались критике литературные достоинства рассказа, оспаривался его успех, и заявлялось, что «пензенская публика взглянула на «Частного пристава», как на грустное явление в хорошем журнале, как на ошибку против такта редакции «Современника»».
Протест «губернского официоза» только подчеркнул большое общественное значение рассказа.
«Частный пристав»
(фрагмент)
Наступило лето 18** года. Опасения жителей Присурска, – опасения, конечно, не безосновательные, так как пожары бывают большею частию весною и летом, – возобновились снова. Еще в конце весны были местами пожары, причины которых приписывали тогда неосторожности самих жителей. Но эти пожары были так незначительны и редки, что о них скоро забыли. Но в половине июля разнеслись по городу самые тревожные слухи. Кто-то уверял, что видел человека, который будто бы приставил лестницу к одному деревянному дому и натирал угол крыши его каким-то составом, способным, по его мнению, воспламениться от малейшего прикосновения к нему солнечных лучей. Но этому никто не верил, и конечно, не без основания. Еще кто-то рассказывал, что видел солдата, который подкладывал солому и несколько щепок под угол того же деревянного дома. – «А что бы не схватить его?» спросили слушавшие этот рассказ. – «Хорошо вам говорить-то, – отвечал тот: – посмотрел бы я, как вы схватили его». – «Почему ж не схватить?» – «Вы еще верно не знаете, что у него может быть нож или что-нибудь подобное. Подите-ка суньтесь…»
Действительно, пятеро мошенников, которые незадолго пред тем останавливались в лесу, близ города, были уже в городе и поместились в одном из постоялых дворов. Первым долгом, конечно, они сочли позаботиться об отыскании желающих поступить в члены своего сообщества, и нет сомнения, что желающих нашлось много. Промотавшихся пьяниц, карманников и другого рода мошенников так много во всех городах, что их не нужно искать долго. Один из карманников, как это было известно всем, платил Ивану Емельянычу 3 руб. каждый месяц, за то, чтобы он не препятствовал ему лазить в чужие карманы. Он не пропускал ни одного базара, и его все знали, но никто не обращал на это внимание. Он, без сомнения, был из первых, приставших к шайке приезжих мошенников.
Между тем слухи о появившихся поджигателях дошли и до полиции. Можно было конечно немедленно принять деятельные меры, чтоб поймать хоть одного из поджигателей; один пойманный мог обличить и других. Но Присурская полиция ни мало об этом не думала; ей, к несчастью, никто и никогда не внушал, что такое общественное благо и как она обязана об этом заботиться. Главная же беда заключалась в том, что она не имела таких агентов, которые могли бы взяться за дело честно и с умением. Правда, один из мошенников, именно Влас Савельев, был схвачен и посажен в часть, хотя и не совсем-то по основательному подозрению. он был и на допросе, который производил Иван Емельяныч. Но что это был за допрос!
– Чей ты? – спросил его Иван Емельяныч, принимая сердитый вид.
– Здешний – отвечал тот, с дерзостью ловкого мошенника.
– Из какого звания?
– Мещанского.
– Как тебя зовут?
– Влас Савельич.
– Влас Савельич…хм…будет с тебя хоть Влас Савельев… – Ты, мошенник, уличен в поджоге?
– А кто меня уличал?
– То есть, тебя подозревают…
– Пожалуй, подозревать-то можно всякого.
– Он мошенник, батюшка…ей-Богу, мошенник!... закричал вдруг, вбегая в часть, мужик в оборванном чепанишке. Вот он у меня вчерась вырвал на базаре из рук мешок, а в мешке-то было сто рублев. Я с ног сбился, искамши его; уж какой-то добрый человек сказал, что он в части, мошенник…
– А, скотина! – закричал Иван Емельяныч и влепил мошеннику оплеуху.
– Отец, родной, не бей понапрасну: ведь он врет…
– Я тебя!..
– Ей-Богу, врет, хоть обыщите…
– Он, батюшка, лопни моя утроба, он вырвал!... продолжал кричать мужик, становясь на колени.
В эту минуту мошенник пал всем туловищем в ноги Ивану Емельянычу, обнял его колени и ловко всунул ему что-то под сапог правой ноги.
Иван Емельяныч смекнул в чем дело, и тотчас выражение лица его, до сих пор подобное наружности свирепого тигра, уподобилось кротости наружности ягненка.
– Вставайте оба, сказал он: – я сейчас разберу вас.
Оба встали.
– Скидай все с себя, да живее, сказал Иван Емельяныч, обращаясь к мошеннику и не двигаясь с места, как будто его ноги были прибиты к полу гвоздями.
Мошенник снял с себя всю свою одежу, а мужик обыскивал ее, однако не нашел ничего. Он полез к мошеннику за пазуху, но и там не было денег.
– Да он, батюшка, может их спрятал куда, сказал мужик, с отчаянием разводя руками.
– Не ври: я тебя сроду и в глаза-то не видал.
– Что, нет? – спросил Иван Емельяныч, снова принимая сердитый вид.
– Да знамо нет… проворчал мужик, подозрительно смотря на ноги Ивана Емельяныча.
– Так, что ж ты зря клевещешь, сиволапый! Пошел вон! – заревел Иван Емельяныч и так ударил бедного мужика по затылку, что тот едва-едва опомнился на улице.
– Двадцать пять… ничего… – сказал Иван Емельяныч, вынув из под сапога билет в 25 руб.
Положив его в карман, он ласково посмотрел на мошенника и сказал: – Ступай. Теперь тебе здесь нечего делать, но, впрочем, помни, что ты будешь у меня в подозрении.
Мошенник презрительно усмехнулся и пошел.
Таким или подобным этому образом производилось и множество других допросов.
Журнал «Современник». 1859, декабрь. С. 458-460.