Фотография из коллекции пензенского краеведа И.С. Шишкина.

Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов…
А. Ахматова, «Эпилог», 1940 г.

Губернский детский Дом детей коммунистов

В 1998 году у детдома №1 имени Октябрьской революции круглая дата – 80 лет с момента присвоения этого имени. В честь этого юбилея бывший заведующий облоно по детским домам В.Ф. Ефремов пишет книгу «В доме этом тепло» (Пенза, 1998 г.). Книга тиражом 500 экземпляров печатается по решению управления образования администрации Пензенской области. История детского дома раскрыта через судьбы воспитанников и воспитателей, их воспоминания. В августе 2004 года увидела свет еще одна книга В.Ф. Ефремова «Под крылом Родины». В книге рассказывается об истории детских домов Пензенской области, об их руководителях и воспитателях, посвятивших свою жизнь осиротевшим детям, о самих воспитанниках. В 2018 году я написал материалы: «Последняя жертва кровавого карлика», о судьбе Н.Н. Хаютиной (Ежовой), приемной дочери сталинского маршала Николая Ежова, 10 лет находившейся в Пензенском детдоме №1; и «Дети Есенина», о племянниках поэта, попавших в тот же детдом, как дети репрессированных родителей, и о том, как переплелись жизненные судьбы последней жены Ежова и сына Сергея Есенина, одного из первых советских правозащитников, Александра Есенина (Вольпина).

В.Ф. Ефремов, «Под крылом Родины»: «Еще в 1948 году… я узнал, что в Пензе в детских домах одно время находились дети родной сестры С.А. Есенина Екатерины. Углубился в приказы по детскому дому за 1938 год. «С 8 октября Наседкину Наталью Васильевну считать в числе воспитанников согласно путевке из Москвы». Приписка: «Наседкина Наталья Васильевна родилась в 1933 году, 28 мая, родители в заключении, брат Андрей в школьном детдоме №2». В.Ф. Ефремов даже встречался в Москве с племянницей поэта Натальей Васильевной Наседкиной, ныне Есениной. Н.Н. Хаютина (Ежова) скончалась 10.01.2016 г., успев опубликовать свои воспоминания «Я помню все» (2015 г.), «Одна против всех» (2016 г.) и «Горькая судьба дочери наркома». Все говорило о том, что в годы кровавых сталинских репрессий в Пензе был специальный детский дом для детей репрессированных родителей. И пока еще скудные собранные материалы подтверждают догадки.

В.Ф. Ефремов, «В доме этом тепло»: «В августе 1921 года председатель губчека Р.И. Аустрин (входил в состав особой тройки НКВД СССР, активный участник сталинских репрессий, 15.11.1937 г. расстрелян за участие в контрреволюционном заговоре, 19.09.1956 г. реабилитирован), он же Уполномоченный губернской комиссии по улучшению жизни беспризорных детей, просит губисполком передать здания на улице Красной под детские дома. В декабре 1922 года у дома №59 по улице Красной появилась печать: РСФСР, 1-ый губернский Дом детей коммунистов имени Октябрьской революции. Кстати, по рассказам директора дошкольного детского дома №2 Татьяны Петровны Севастьяновой, в 20-е годы председатель губчека Аустрин еженедельно посещал детские дома №1 и №2. Потом эту традицию переняли руководители КГБ, работавшие в 50–60-е годы – В.С. Прошин, А.С. Вяткин, Б.И. Пузаков. В памяти детей того времени сохранились дни, когда в детдом приезжали 20–25 работников КГБ с лопатами, забирали детей и ехали копать детдомовскую картошку. Под руководством Б.И. Пузакова была создана группа ветеранов войны, которые систематически проводили беседы с детьми. Эта дружба продолжается и в наши дни». Но 1937–1938 годы – это время особой «дружбы».

«Ежовые рукавицы» или Сталина на нас нет!

В годы Большого террора 1937–1938 гг. под кровавый каток сталинских репрессий попало около 20 000 чекистов. 24 ноября был снят нарком внутренних дел, Генеральный комиссар госбезопасности Николай Ежов (арестован 10 апреля 1939 года, расстрелян 4 февраля 1940 года). На суде Ежов заявил: «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил… Я прошу, если жива моя мать, обеспечить ей старость и воспитать мою дочь. Прошу не репрессировать моих родственников и земляков, так как они совершенно ни в чем не повинны». Брат Иван, сестра Евдокия и племянники Виктор и Анатолий были расстреляны. Как следует из журнала записей посетителей кабинета Сталина, в 1937–1938 годах Ежов побывал у вождя почти 290 раз и провёл у него в общей сложности более 850 часов. Это был своеобразный рекорд: чаще Ежова в сталинском кабинете появлялся только Молотов. В годы Большого террора расстреливали почти половину от числа осужденных, и за полтора года их «набралось», даже по официальным данным, 681692 человека. Ежова сменил Лаврентий Берия (расстрелян 23 декабря 1953 года). В мае 1935 года детские трудовые колонии, а также приемники-распределители передали под юрисдикцию НКВД. Некоторые специалисты считают, что появление в дальнейшем тайны усыновления было следствием периода сталинских репрессий, когда огромное число детей осталось сиротами. Многих из них передавали в детские дома с прочерками вместо сведений о родителях в документах, многим меняли фамилии, братьев и сестер разделяли. От детей требовали отказаться от своих родителей и забыть о них. В детдомах над детьми «врагов народа» издевались, поэтому нередко они сбегали и пополняли ряды беспризорников. В 1938 году НКВД, все же, разрешил передавать детей репрессированных родителей в семьи благонадежных родственников. 

Из приказа народного комиссара внутренних дел Союза СССР генерального комиссара государственной безопасности Ежова:

ПОДГОТОВКА К ПРИЕМУ И РАСПРЕДЕЛЕНИЮ ДЕТЕЙ

Распределение детей по детским домам производит заместитель начальника АХУ НКВД СССР. Он телеграфом сообщает наркомам республиканских НКВД и начальникам управлений НКВД краев и областей, каких детей и в какой дом направить. Копию телеграммы посылает начальнику соответствующего детского дома. Для последнего эта телеграмма должна явиться основанием к приему детей.

ПОРЯДОК ОТПРАВКИ ДЕТЕЙ В ДЕТСКИЕ ДОМА Дети из приемно-распределительных пунктов с документами (свидетельство о рождении, ученические документы) запечатанными в отдельный конверт, в сопровождении специально подобранных работников отправляются группами по детским домам Наркомпросов, где и сдаются вместе с их документами заведующему домом под личную его расписку.

НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ДЕТЬМИ ОСУЖДЕННЫХ Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью возлагаю на Наркомов Внутренних Дел республик, начальников Управлений НКВД краев и областей.

Нарком НКВД СССР Н. Ежов 1 июня 1938 года в письме к председателю СНК СССР В. Молотову писал, что с июля 1937-го по май 1938 года НКВД СССР направил в детские дома наркомата образования 15 347 детей репрессированных родителей. Ежов просил главу правительства СССР выделить средства на изъятие (арест) и размещение дополнительно 5 тыс. «детского контингента».

Из приказа НКВД СССР № 00309 «Об устранении извращений в содержании детей репрессированных родителей в детских домах»
20.05.1938 г. Москва. Сов. секретно

«В детских домах системы Наркомпроса, где размещены дети репрессированных врагов народа, имеют место грубейшие политические извращения в деле содержания и перевоспитания детей репрессированных родителей, …в результате чего в ряде детских домов имеет место враждебное отношение к детям репрессированных, переходящее в случаи прямого издевательства над ними».

Ну, а бывшие коллеги сталинского наркома, разобравшись с его родственниками, начали, как он и просил, «воспитывать» его дочь.

Одна против всех

C 1933 года в Пензенском детдоме №1 новый директор, который отдал детям 17 лет своей биографии – Фрида Исааковна Кортина-Ворошилова (1908–1986). В.Ф.Ефремов,«В этом доме тепло»: «В отчете облоно за 1945-1946 учебный год есть характеристика на Ф.И. Ворошилову «…отношение к детям чисто материнское. Дети, сотрудники ее любят и уважают. Награждена знаком «Отличник просвещения». В 1937 году по отчету Пензенского детдома №1 в нем находилось 140 детей. От 15 лет и старше –17 человек; круглых сирот – 122, имеющих одного родителя – 4, обоих – 14 человек. 1937 год пополнил детдом детьми репрессированных родителей».

Наталья Хаютина. 1939 год.

Наталья Николаевна Хаютина (Ежова), бывшая воспитанница детдома в 1940–1948 гг.

Задолго до появления воспоминаний Натальи Хаютиной, в мае 1996 года, в музее детского дома №1 В.Ф. Ефремов начинал читать письма дочери наркома отправленные в Пензу, а в 1998 году увидела свет книга «В этом доме тепло».

Маленькая Наташа Хаютина.

Наталья Хаютина с приемной мамой.

Из писем Н.Н. Хаютиной (Ежовой):
Март 1982 г.

«… Пользуясь случаем, хочу попросить у Вас следующую справочку: очень прошу написать мне, когда меня привезли в детский дом (год, месяц)…»

21 мая 1989 г. В.Ф. Ефремов:

«снова просьба выслать справочку и вопрос…: «Слышала, что они бывают (встречи бывших воспитанников – автор), но мне почему-то об этом никто никогда не сообщает». В тетради движения воспитанников дошкольного детского дома, которую вела бывший директор детдома №2 Т. П. Севастьянова, В.Ф. Ефремов нашел запись «Хаютина Наталья Николаевна; родилась 1 мая 1932 года, прибыла из Москвы 23 апреля 1939 года, родители арестованы, передана в детдом №1 14 августа 1940 года».

Апрель 1993 года:

«… Получила Ваше письмо, справку (после первого запроса прошло 11 лет – автор). Cпасибо, но ведь запись одно, а на деле получается совсем другое. Это не могло быть апрелем, так как возле детдома меня встретили дети … все они были в трусах и майках. Сама была в летнем голубеньком платье с «гармошкой» на груди»

Август 1993 года, В.Ф. Ефремов:

«боль и страдание из-за отсутствия квартиры и «Я жду доброго слова и поддержки. За поступки отца я страдаю всю жизнь. Неужели всегда так будет?!...»

Сентябрь 1993 года, В.Ф. Ефремов:

«Наташа «ревет» над пригласительным билетом, который ей прислали на 75-летний юбилей детдома. Но цены на билеты не по карману и поэтому она «отделается» поздравлением-стихотворением: Время мчится – не остановить! Не узнать, что завтра с нами будет… Кто в том доме смог все пережить, Никогда его не позабудет. А еще она пишет: «И мне очень тяжело, что меня похоронят в вечной мерзлоте, а не в Пензе, которую я считаю второй родиной».

7 июля 1996 года, В.Ф. Ефремов:

«Наталья Николаевна утверждает, что ее приемная мать не отравилась, а была отравлена».

Из писем 1996 года:

«В детдоме дошкольном мне на всю жизнь запомнилась директор Татьяна Петровна. Не будь ее, не выжила бы. А вот другая тетя Таня Бухаркина (век не забуду эту фамилию) издевалась надо мной и всегда упрекала отцом». Сокурсница В.Ф. Ефремова, воспитанница детдома Римма Михайловна Кузьмина вспоминает: «очень тяжело переживала разлуку с родителями Наташа Хаютина. Каждый день она писала письма в Кремль, то дяде Иесику (Сталину), то дяде Славе (Молотову). В письмах задавался один и тот же вопрос: «Где мой папа? Когда меня возьмут домой?»

Дошкольный детский дом

Н.Н. Хаютина (Ежова), «Горькая судьба наркома»:

«Меня, как дикого и опасного звереныша (иначе и не назовешь), тайно ночью срочно увезли из Москвы в Пензу и сдали в детдом».

Н.Н. Хаютина, «Я помню все»:

«Все эти два дня меня учили запоминать мою новую фамилию, но я упорно повторяла, что я Ежова. Они по очереди ходили в ресторан, а про меня даже и не вспоминали. А мне очень хотелось есть и пить. А когда я об этом, наконец, сказала, тетка выложила на столик два больших красных яблока и сказала: «Скажешь, как твоя фамилия, – яблоки твои». Я, естественно, сказала: «Ежова» – и получила по губам, пошла кровь. На пальце у тетки был огромный перстень, он и явился причиной моей раны».

Н.Н. Хаютина (Ежова), «Горькая судьба наркома»:

«Одна-единственная женщина, доброй души человек – заведующая этим детдомом – не побоялась приласкать меня и на время заменить дочери «врага народа» мать. Если бы не она, я бы стала истеричкой или просто-напросто сошла бы с ума. Этой женщине я буду благодарна всю жизнь – Татьяне Петровне. У этой женщины поистине был волшебный характер! Целый месяц я жила у Татьяны Петровны. Она гуляла со мной во дворе, но с детьми пока не знакомила. Она как будто охраняла, оберегала меня. Татьяна Петровна сама мыла мне голову, как и мама когда-то, с яйцом. Все было хорошо, но меня невзлюбила одна воспитательница. Я не знаю причины, может, кто-то из ее близких пострадал в те годы, но зло она почему-то срывала на мне. Во время музыкальных занятий она выхватывала меня из строя, поднимала за ноги, и я висела головой вниз столько, сколько ей было надо. Потом она просто вышвыривала меня, как ненужную куклу. Неприязнь была не только ко мне – она часто била детей. Очередной раз она так толкнула меня, что я проехалась по полу, разбила в кровь нос, губы и очутилась у ног Татьяны Петровны. Она спросила: «Кто это тебя так?», и я показала на воспитательницу. За мной закричали все дети и стали жаловаться. Больше мы эту злыдню не видели. Два года пролетели, и 29 августа нас готовились перевести в школьный детский дом».

Школьный детский дом

Н.Н. Хаютина, «Горькая судьба наркома»:

«В тот день, когда меня перевели в школьный детдом, начались все мои несчастья. Меня без конца упрекали, напоминали, кто я, и чья я дочь. А если мне удавалось достать чистый его (отца) снимок или фотографию, то это моментально отбиралось, рвалось в мелкие клочья, а меня… избивали. Мне, конечно, ничего не объясняли. Кроме ударов, я ничего не знала. Я никогда не плакала, когда меня били. Только и слышала: «Какие корни – такие и отростки», «Яблоко от яблони» и так далее. После этого снова замыкалась в себе. Так и жила, пока не закончила семилетку. Уже много лет спустя я узнала, что меня, вообще, хотели определить в спецшколу».

Н.Н. Хаютина, «Я помню все»:

«Отстояла меня Зоя Григорьевна, учительница русского языка и литературы. Отстояла меня – сама поплатилась. Уйти пришлось. Все старались избавиться от дочери врага народа. Десятилетку мне уж точно не дали бы закончить. Не из-за того, что училась не на «отлично», а чтоб избавиться от меня раз и навсегда. Из-за отца, конечно. Иногда удавалось достать целую фотографию отца. Так куда я ни пряталась, чтоб разглядеть ее, меня тут же ловила Фрида, вырывала из рук и рвала на мелкие кусочки. Ну и я в долгу не оставалась. Я кусала ее, причем довольно сильно, так что она ходила с забинтованным пальцем. И если я попадалась ей на глаза, она шипела на меня: «У-у, волчонок!» А воспитатели? Они все в душе презирали меня, тоже вечно упрекали, и наказаний я получала больше, чем заслуживала. Я уже говорила, что ничего не знала о своем отце. А здесь мне открыли глаза… Такого злорадства я еще не знала. Меня упрекали на каждом шагу, и мне здорово доставалось, как от взрослых, так и от детей. Меня постоянно обзывали предателем, маленькой сволочью, врагом народа. Сопротивляться я тогда не могла и сдачи дать тоже. Я могла только глотать слезы и если били – царапалась. Ногти нам стригли не часто, так что это «оружие» было всегда при мне».

Прости меня, няня!

Н.Н. Хаютина, «Горькая судьба наркома»:

«Мне было уже четырнадцать лет, и я многое забыла… И вдруг ко мне приехали! Фрида (директриса) отдала нам с няней (а это была она) на время свой кабинет. Няня приходила от меня в ужас! А ведь она искала меня! Обила все пороги. Никто не говорил ей, куда меня увезли. Уже совсем отчаявшись, поступила работать сиделкой в больницу. Однажды ночью одной женщине стало плохо. Ей сделали укол и попросили няню посидеть возле нее – вдруг что понадобится. Когда женщине полегчало, они разговорились. Оказалось, что женщина была инспектором-распределителем детей по детским домам. На другой день ее муж принес адрес моего местонахождения».

Н.Н. Хаютина, «Я помню все»:

«А ведь она искала меня все эти годы! Ей везде отказывали. Ходила на прием к Пегову (председатель ВЦСПС), но он сказал ей: «Не старайтесь, Наташу вам не отдадут». Но случилась беда. Мужа этой женщины арестовали, а няню на следующий день уволили. Видно, кто-то все-таки подслушивал все разговоры и донес. Ведь я, как дочь врага народа, находилась под всевидящим оком НКВД. За мной, оказывается, постоянно следили. Няня нашла и моих родных, то есть родню приемной матери. Потом отыскалась и сестра моего отца. С ними я увиделась впервые только тогда, когда мне исполнилось 18 лет – тогда мне было разрешено приехать в Москву. Итак, няня уехала. Через неделю пришло от нее письмо: «Милая ты моя Наташенька! Ты не представляешь, какое горе ты мне принесла. Столько лет я искала тебя и вот нашла, но совсем не тебя, вернее, тебя, но непохожую. Что с тобой случилось? Почему ты такая стала? Я ведь ехала с одним намерением, взять тебя из детского дома и удочерить. Ведь ты раньше времени сведешь меня в могилу. Но ты все равно мне пиши. Я все понимаю, как искалечила тебя жизнь, как кончилось твое детство. Догадываюсь, что тебе пришлось нелегко, может быть, тебя даже били. Знаю, что в жалости ты не нуждаешься. Ты какая-то каменная стала. Но знай, я все равно жалею тебя и люблю по-прежнему. Мне очень сейчас тяжело. Твоя няня Марфа Григорьевна».

Ремесленное училище

Н.Н. Хаютина, «Горькая судьба наркома»:

«Нас, окончивших семилетку, направляли в ремесленное училище. Я хотела поступить в физкультурный техникум – вернули документы. Пришлось идти в ремесленное училище. Всех приняли сразу, а со мной опять заминка вышла. Дней восемь или десять нас с воспитательницей вызывали в МВД. Сидел там один тип по фамилии Коган и все орал изо дня в день одно и то же: «Как вы не понимаете! Ведь по окончании училища она пойдет на завод!» Наконец, меня все-таки приняли на завод».

Н. Хаютина. Ремесленное училище. 1949 год.

Часовой завод

Она пыталась повеситься, но неудачно – оборвалась веревка.

Н.Н. Хаютина, «Горькая судьба наркома»:

«Прямо попала в руки директора… Он схватил меня за веревку и, как козу, потащил к себе в кабинет. Там он швырнул меня на диван и, вытираясь огромным платком, еле слышно проговорил: «Наташка, ты понимаешь или нет, что задумала? А если бы… Ведь нас бы всех за тебя пересажали…». Все уже ушли, и я собралась тоже уходить снова на завод, как вдруг главный стремительно влетел в комнату: «Погоди! Вынь портрет!» «Зачем?», – спросила я. «Вынешь – узнаешь!» Я достала портрет, а он вынул из кармана спички и сказал: «Жги!» – «Нет! Ни за что!» Тогда он вырвал портрет у меня из рук и стал жечь на моих глазах… Я готова была кинуться на него, грызть, топтать, но… Что я могла? Я стояла, вся помертвевшая от ужаса, и словно приросла к полу. …Решила я в отпуск поехать в Москву. Остановилась у своей любимой тети Мани. Пожила-то всего недельку и уехала. Спустя немного времени получаю от нее письмо, в котором она написала, что как только я уехала, к ней пришли на следующий же день двое молодых людей в штатском. Предъявили свои «корочки» и интересовались: «Кто это у вас жил?» Один раз не выдержала и сама пришла в КГБ на прием. Принял меня очень даже симпатичный мужчина, естественно, в штатском. Звания не помню, а фамилию запомнила – Лазарев. Долго мы с ним говорили, но ни до чего не договорились. Все вокруг да около. В конце беседы я его спросила: «Почему за мной следят? Я ничего плохого не делаю, честно работаю, живу спокойно, в чем же дело? Сколько я могу отвечать за отца, да и за что отвечать?» На что он мне ответил: «Наталья Николаевна, мы о вас плохого и не думаем. Знаем, как живете, как работаете, все знаем. А вот что «следим за вами» – это не то слово. Правильней сказать – охраняем. Вы уже вполне взрослый человек и можете глубоко вникнуть в то, что я вам сейчас скажу. Дети, у которых осудили родителей и у которых отняли самое дорогое – детство, могут быть за это озлоблены на советскую власть, как бы обвиняя ее в том, что с ними произошло. Вот всем этим и могут воспользоваться люди «с той стороны…». Полных четыре года проработала я после ремесленного на часовом заводе. И решала поступать в музыкальное училище.

Н. Хаютина. Москва, фестиваль. 1957 год.

Музыкальное училище

Н.Н. Хаютина, «Горькая судьба наркома»:

«Жила я в общежитии, и только на последнем курсе у меня появилась своя комната. Солнечная, целых 11 метров. Помогла мне в этом друг нашей семьи Зинаида Гавриловна (вдова Орджоникидзе – автор). Самого Орджоникидзе тогда уже не было. Он покончил с собой. Когда мы в 1957 году были от училища на VI Всемирном фестивале в Москве, она пригласила меня. Показала кабинет Серго, его бюст. Готовила материал к печати, хотела сделать музей. В кабинете было все в таком же порядке, как при муже… К сожалению, открыть музей она не успела. В 1960 году ее не стало…» Потом она уехала на Север, а когда вернулась, ее комната уже была занята. Она написала о своей судьбе Хрущеву и комнату освободили.

Н.Н. Хаютина, «Я помню все»:

«Шел 1957 год. Знаменательный год. В этом году состоялся шестой Всемирный Фестиваль Молодежи и студентов. И мне выпало счастье побывать на этом фестивале. Наше отделение было народным, и все мы должны были посещать оркестр народных инструментов. Я играла на домре. Мы иногда сопровождали на концертах Пензенский русский народный хор. И – о-о, счастье! – мы едем в столицу! Ну, конечно, словами о фестивале не рассказать, это надо было видеть. Мы много выступали на площадках, в клубах и один раз на Красной площади. Но всему приходит конец. Пришло время возвращаться домой. Я уехала со всеми, но вскоре вернулась в Москву… По приезду в Москву я сразу позвонила Зинаиде Гавриловне Орджоникидзе. Эта святая женщина, жена знаменитого Серго, была близкой подругой моей приемной мамы. Итак, я позвонила Зинаиде Гавриловне, она заказала мне пропуск в Кремль. К родне я пока не пошла. Кстати, наш хор привез домой малую золотую медаль, а ведь ему был всего год. Сейчас я, переписываясь с Пензой, узнала, что хор носит имя его создателя Октября Васильевича Гришина, автора песен «18 лет», «Милая роща» и многих других. Я очень горжусь тем, что была знакома с ним. Распределение я получила на Север, в Магадан».

На 80-летнем юбилее детского дома

Н.Н. Хаютина, «Горькая судьба наркома»:

«И когда недавно я летала в Пензу на юбилей нашего детдома (он переехал на Западную поляну), я не пережила ничего. Дети другие. Они одеты так, как хотят одеваться, мы были одеты одинаково, как отштампованные. 85 лет детдому (по словам В.Ф. Ефремова – 80 лет – автор) – это, конечно, огромный срок. Наших приехало очень мал, буквально 5–6 человек. Остальные или были больны, или уже покинули этот свет. Я же никого так и не вспомнила толком. Представьте: выпустили меня в 1948 году, а это был уже 1998 год. Это же полвека! Но странно то, что меня сразу узнали, как только я пошла в зал. Можно подумать, что я не меняюсь! Чуть не забыла написать о важном событии. На следующий день после юбилея на квартиру, где я остановилась, приехали люди из ФСБ. Без них и здесь не обошлось… На черной «Волге» меня отвезли познакомиться с мэром (Калашниковым А.С. – автор). Зачем? Я не поняла. Но надо – так надо. В секретариате стоял аквариум с пираньями. Я сказала: «Ой, какие симпатичные!» Тогда один из сотрудников предупредил, чтобы я, не дай Бог, не опустила туда хотя бы палец – полруки и отгрызут. Я подумала: «Тут им самое место… » После приема одной они мне уехать не дали, сказали, что помогут мне добраться. Меня отвезли к моим знакомым и, как говорится, сдали с рук на руки. На следующий день приехал корреспондент, потом второй… Я уже думала, что меня наконец-то оставили в покое. Ан нет».

Наталья Хаютина (1932-2016), поселок Ола, 2015.

Реабилитация

Н.Н. Хаютина, «Я помню все»:

«И только в 2008 г. мне выдали свидетельство о реабилитации. Но возмещать моральный и материальный ущерб мне почему-то никто не хочет». При въезде в Магадан, на 4-м километре Колымской трассы, которая буквально вымощена костями заключенных, на сопке Крутая стоит Маска скорби работы Эрнста Неизвестного. Этот памятник жертвам политрепрессий торжественно открыли 14 лет назад. За это время здесь, где все «плачет» и «плачет» каменная девочка, побывал каждый из жителей Колымы. Единственный человек, который ни разу не принес сюда цветы, это дочь наркома Ежова. «Я могу туда пойти, мне никто не запрещает. И меня там никто не знает. Но я сама себе запретила это делать, потому что не имею морального права», – говорит Наталья Николаевна.

Харбинцы: Галина Павловна Щеглова (Ивлиева)

Бывшая воспитанница детдома в 1937–1944 гг. Закончила ПГПИ, учитель русского языка и литературы, отличник народного просвещения.

В.Ф. Ефремов, «В этом доме тепло»:

«Сколько есть на свете нежных слов…я посылаю Вам, мои воспитатели». Она приехала с родителями в СССР из Китая, родители трудились на КВЖД. В 1935 году «когда пересекли границу, то все вышли из вагонов, многие встали на колени и целовали землю Родины. Поселили нашу семью на Пензе-2. И вдруг всех моих родных арестовали. Я попала в детский дом в 1937 году. Никто из моих родных, кроме мамы, не вернулся. В 1944 году после освобождения из тюрьмы вернулась моя мама и взяла меня из детдома. Только 18 октября 1991 года (через 54 года) я получила из Пензенской прокуратуры документ, подтверждающий, что мой дедушка, белорус по национальности, ни в чем не виновен. Детдом остался в жизни не темным, а светлым домом. Никогда не забыть мне из моего детдомовского детства поездку в апреле 1941 года в Артек, куда меня послали из нашего детдома за отличную учебу… А что касается моего пребывания в детдоме, то что тут говорить, конечно, есть обида. Однако столько спекуляций на жертвах репрессий…».

20 сентября 1937 года был издан Оперативный приказ Народного Комиссара внутренних дел Союза ССР №00593, известный как «Приказ о харбинцах».

В начале 30-x годов в стране была мотивация учиться, и практически все молодые инженеры по году-два проходили стажировку за границей: в Европе, CША, Японии. Их были тысячи. Практически все они погибли страшной смертью, как шпионы. Все директора больших заводов, многие их заместители, это были люди, имевшие опыт работы на лучших предприятиях Запада.

Преамбула приказа начинается словами: «Органами НКВД учтено до 25.000 человек, так называемых «харбинцев» (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Манчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза…», а вторым пунктом указывается, что «Аресту подлежат все «харбинцы».

Лидия Эриховна Альберт (Земцова), бывшая воспитанница детдома в 1937–1944 гг., инженер, выпускница индустриального института.

«Мне было 11 лет, когда 24 сентября 1937 года нас, детей репрессированных родителей, привезли из Москвы в Пензенский детский дом №1 имени Октябрьской революции. Нас, прибывших, – Таню Козлову, Лиду Рассохину, братьев Рыхлевских (Юрий и Виктор, и мною найден в списках д/д Рыхлевский Ян Казимирович, 1933 г.р. – авт.), меня и других, всего 7-8 человек из семей репрессированных родителей… Родилась в Харбине (Китай). Жила в Берлине, Москве, видела и другие страны Европы. В Москве училась в немецкой школе. Отец по национальности немец, работал редактором в издательстве иностранных рабочих в СССР. Репрессирован в 1936 году (Мартиролог Сахаровского центра – за участие в контрреволюционной террористической организации. Приговорен к расстрелу и расстрелян 2 сентября 1937 года. Реабилитирован 1959 года – авт.). Мать – полька, работала в НКВД, репрессирована в 1937 году, реабилитирована в 1967-м. Большую часть времени мы проводили дома со своими наставниками. Это были чудесные, любящие детей люди, будь то воспитатели, сестра-хозяйка, повара, руководители художественной самодеятельности, мастера в мастерских. В детском доме было сто с лишним ребят-сирот разного возраста от 7 до 15 лет с разными характерами, наклонностями, с разными судьбами… В 1949 году окончила ППИ. Помню и других детей: сестры Нина и Зина Хрусталевы, Циля Маковская из Ленинграда, Настюшонок Иосиф Юлианович 1928 г.р. – поступил в детдом 19.12.1938 г, Анна поступила из дошкольного детского дома 23.12.1938 г., Софья поступила в детдом 28.08.1939 г., прибыла из Белоруссии, Мария Кремницкая из Москвы. Автор-в чудом сохранившемся списке воспитанников детдома №1 я нашел еще одного брата семьи Настюшонок – Владимира, 1933 г.р. А в мартирологе Сахаровского центра значится: Рыхлевский Казимир Степанович, поляк, беспартийный, заведующий сектором национальной культуры ОГИЗа. Расстрелян 14.09.1937 г. по обвинению в шпионской террористической организации. Реабилитирован 21.03.1961 г.

Короткевич Лидия Яковлевна, бывшая воспитанница детдома в 1938–1945 гг.

В.Ф. Ефремов, «В этом доме тепло»:

«Привезли меня в 1938 году, когда моих родителей арестовали, отца – в 1937 году, мать – в 1938. Нас привезли в Пензу вместе с братом (Владимир, 1929 г.р., в списке поступивших в детский дом значится с 6.01.1939 г, – авт.). Я ничего не помню кроме того, что дошкольный и школьный детдома находились на одной улице… В школьном заведующей была Фрида Исааковна. Забрали меня 11 ноября 1945 года. Я с 1934 года».

В описи документации детского дома №1, находящейся в архиве министерства образования Пензенской области, совершенно нет данных за 1937–1939 гг. И только в списке воспитанников детдома №1 за 1941–1942 гг. я нашел карандашные пометки о том, что здесь есть списки поступивших в детдом, начиная с 1925 г. C пометкой «родители репрессированы» я нашел 24 человека за 1937–1938 гг. Описи с указанием на списочный состав дошкольного детского дома за 1937–1939 гг. отсутствуют. На сегодня в Пензе нет детских домов, но ведь была и другая жизнь, были и есть еще люди, хорошо ее познавшие. Так какое же прошлое мы сохраняем и какое будущее создаем?